Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2024
Софья РЭМ
Поэт, художник, член Союза писателей XXI века. Родилась в 1992 году в г. Иваново. Публиковалась как поэт в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», альманахе «Другие», газетах «Литературные известия», «Поэтоград». Автор нескольких книг. Лауреат премии газеты «Литературные известия» и премии журнала «Зинзивер» за 2016 год, Всероссийского конкурса-фестиваля литературного и художественного авангарда «Лапа Азора» в номинации «Тень звука» (визуальная поэзия), 2016.
* * *
Как это назвать
и во что это выльется?
Что узнав, навсегда изменюсь в лице я?
Эфиоп становится ангелом, смывая пыль с лица,
Поэзия как панацея,
Попытка летать,
Отдать
то, чего у тебя нет,
Как Пушкин в садах лицея
Спустя 220 лет.
Рождение русской речи из звуков ночи,
Которые все — не очень,
А вместе похожи на райские кущи,
Но только в одной комбинации.
Имя Пушкин —
Последний фундамент нации,
Ее надежда остаться,
Ее первая конституция.
Хотел пустых небес, но не смог
Одиноко
Сойти с ума, хотя сидел под замком.
Так на вопрос пророка
Всегда отвечает Бог,
И пророк идет говорить его языком.
* * *
…Но все слова, произнесенные
За эти трудные года,
Перед твоей душой смятенною
Возьмут и встанут в день суда.
Пустой молитвы череп тленный,
И ложь с лицом нетопыря,
И брани труп одушевленный,
И злобный гений слова «я».
Заполнят площадь завокзальную,
Как смерч над свалкою, летать
Пойдут. И музыкой кандальною
Продолжат ангелов терзать,
С укором страшным в полночь глядя,
Задаст любой из тех словес
Жестокий свой вопрос: мол, дядя,
Зачем меня ты произнес?
И жизнь, промолвленная всуе,
Блеснет, как будто ветер стих,
Лишь далеко мелькнет в лазури
Мой слабый и недолгий стих.
* * *
Спит снайпер. Окопная ночь коротка.
Кем был в жизни прошлой держатель курка?
О чем он вздыхает во сне мелодично и быстро?
Погаснут глаза, оборвется строка,
И ноги ослабнут, увы, но рука
Всегда до конца остается рукой пианиста.
И он просыпается. Пыльная жуть,
Победный рассвет, ядовитый, как ртуть,
И праздничный день, и концертный пожар воскресенья.
Рояль свой, «Эстония», воспомянуть,
Так крест сотворить, будто к крышке тянуть
Запястье — и есть
непременный источник спасенья.
* * *
Быстрее вешнего ручья
И тоньше медной нити,
Стремглав бежала жизнь ничья,
Без швов и без событий,
Сплошною ниткою стежка
Собой изображая
Простое таянье снежка,
Как будто мне чужая.
Но самолетным окнецом,
Как некий терминатор,
Глядело облако с лицом
На мой иллюминатор,
И рядом шло, и взглядом жгло…
Оттуда и поныне,
Я знал, оно меня несло
Сквозь бури и пустыни.
Давно разбился самолет,
Отбушевали бури,
И фронт предгрозовой, как флот,
Весь утонул в лазури,
А облако меня несет,
Во рту псалом клубится,
И кто из них меня спасет,
И кто не даст разбиться?
Так жизнь сквозь пальцы протекла,
Стекая к высшей мере,
Как тень от облака, светла,
Как облако, сгорев дотла,
Как облако в пещере.
* * *
Весна проходит между тел,
И движимы земли основы
Любовью — если не ко всем,
То к Иоанну Богослову.
Весна склоняется на грудь,
Чтоб кануть в Канну Галилеи.
Весна слоняется, как ртуть,
Нерв на щеке Гипербореи
В неверном отсвете свечи
На тайной вечере, что стала
Синонимом твоим. Молчи,
Увидясь в пропасти бокала.
Весна разлита по холмам,
Поросшим Гефсиманским садом,
И разливает Иордан
Стихию, тронутую ядом
Предательства и торжества.
Весна, весна! В своем изводе
Так год за годом Божества
Победу ты воспроизводишь,
Когда стоишь среди оков,
На месте все еще том самом,
Где видел ангелов Рублёв
И не заметил Авраама,
Где гром грохочет вдалеке,
Ворочая земли основы…
И дребезжит на языке,
И льдинкой светится в зрачке,
И замирает на руке
У Иоанна Богослова.
* * *
Рождественской звезды
Родимое пятно
Уже взошло крестом
На шее Вифлеема.
Все крылья, как мосты —
Единое крыло,
И движимы перстом
Планеты и морфемы.
Сегодня Рождество,
А значит, каждый день
И мы горим звездой
И празднуем победу.
Я чувствую родство
С землей. Но этот пень
Когда-то был сосной.
Мой дом, я не уеду.
* * *
Летят пилоты на войну, забыв об ипотеках,
И «Соблюдайте тишину» висит в библиотеках.
Но в широту и в вышину, от века и до века
Их тишина идет ко дну, смывая человека.
Из рога изобилья рок течет, но хочет выпить,
Живот один наперечет, куда его не выпять,
Кто знает, тот не узнает. Летя в свою обитель,
Библиотекарь слезы льет, седой путеводитель.
Он будет прав. Здесь все пройдет. Он будет победитель.
* * *
Над всякой головой, спускающейся к ночи,
Ретроспективен взгляд в направленный бинокль.
Советскою совой блистают эти очи
На каждый шаг, что ты иначе сделать мог.
Вдали от красоты, от истин огорода,
От правды родника и шишки на сосне,
Не ощущаешь ты: уже не та порода
Господствует, пока ты в молчаливом сне
Не селекционер своей судьбы подножной,
Не обитатель тин, замков и паутин,
Со всеми ты един легко и осторожно,
Поскольку по реке ты странствуешь один.
Внутри нее летит на мусор головастик,
Проносятся стремглав личинки и мальки,
Не различая звезд, не замечая свастик,
Не забирая прав у ночи и реки.
* * *
В военные годы рябины до дуры,
В военные годы родятся солдаты,
В военные годы рисуют с натуры,
И ангелы ходят по центру палаты,
Закованы в латы.
Как рододендрон, расцветают гранаты,
Как ириса стрелы, летят самолеты,
В военные годы цветов многовато
На ветках плодовых от мыслей пудовых,
От смерти крылатой.
Нужна ли Вальхалла стране православной?
Хотят ли сыны ее почестей лишних?
Но вечно дрожат перебитые ставни,
На фоне которых взвиваются вишни,
И вечно осколок фонит в инструменте,
И песня скрипуча, и голос командный.
В военные годы сыгравший на флейте
Ничем не правей, чем убитый гранатой.
А гроздья рябины под вымерзшей птицей
Качаются красным пасхальным ответом,
Поскольку мороз не пускает к столице,
Он тоже на службе — и хватит об этом.
В домах, в магазинах, в стихах и машинах
Войны не заметно. Все катится дальше,
И лишь комаров будет больше, чем раньше,
И мерзлых, несъеденных ягод рябины.
Да свечи, и сетки, и дроны, и мины.
* * *
Вверху температурного столба,
И атмосферного, должно быть, тоже,
Всегда стоит свой столпник Симеон.
Он погружен в молитву, но не в сон,
Снег пишет письмена ему на коже.
Рука судьбы — еще не вся судьба.
Рука судьбы сложилась для молитвы,
Речь излилась и возвратилась вспять.
Такие времена придут опять,
Что поле пашни станет полем битвы,
Чтоб столп победы мог главу поднять,
А кто-то — вознестись быстрей и выше,
Стремительней комет и пирамид,
Где лестница, приставленная к крыше,
И падая, в колокола звонит.
Пожар, пожар, таинственный и рыжий…
Пожар небес, молитва Симеона,
Рука судьбы. Как много — и не здесь.
Мир оглашает тихое: я есть,
И тикает, как таймер, время оно.
* * *
Когда и жар, и тополя, и вьюга,
И кружится, и стелется она,
Друзья! Носите времена друг друга,
Друг друга племена.
На улице поэта Ноздрина,
Которая длинна и безответна,
Все рушится пространства пелена
И падает от ветра,
Стекается проточная вода
В стоячие безводные пробелы,
И все, чему она была верна,
Изменчиво на белом.
И топает по белому орда,
И падает, бахилы надевая,
И я иду туда или сюда —
По-всякому бывает.
О времени нет времени молчать,
И я его мешками поднимаю.
Седьмой воды немыслима печать
В конце времен или в начале мая.
* * *
Не икает просто так ребенок,
Просто так не наступает враг,
Ничего — от танков до пеленок —
Не бывает в жизни просто так.
Мы за все заплатим понемногу,
Незаметно мы пройдем пути,
Чтоб уже не всуе — «слава Богу» —
Сметь или не сметь произнести.
И когда у самого забора,
Там, где кончен парк и начат лес,
Встанем мы, доступные обзору
И обстрелу снайперских небес,
Я скажу: надежду и мытарства
По своим бессмысленным грехам
Принял я, как горькое лекарство,
В меру выплавляемым стихам.
И пускай теперь болит желудок,
Эта боль — осмысленная боль.
Пролетает стая диких уток,
И трубит Архангел в ля-бемоль.
* * *
На витых дорогах судьбы, словно кабель коаксиальный,
Протянулась тонкая нить ожиданий или событий.
Человек рождается в мир, подготовленный для страданий,
Для хождений по пустырям и для взгляда в чью-то обитель.
В этот миг поют в небесах существа, что их населяют,
Скорбь годов и радость в веках единя в пространства и звуки,
И пред человеком — престол. У него, главу преклоняя,
Новый ангел держит в руках эту душу. Ангела руки
Простирает небо к земле и зовет по имени новых,
И летит в земной полумгле, расцветая, имя и Слово,
Созывая нищих на пир по вселенной мрачной, но млечной.
Человек рождается в мир — жить и благодарно, и вечно.
* * *
Август — месяц катастроф и
Натюрмортов с патиссоном,
Разделяющий сезоны
На успенья и голгофы.
Из него растут кругами
Злые части фюзеляжа,
Проплывающий над нами
Шаттл, что завтра в землю ляжет,
Взрыв бензина, мотоцикл,
Что несется на Икарус,
Завершая лунный цикл
Изменений и застоев,
И безумие Фороса, и крушение устоев —
Праздный император Август,
Развеваемый, как парус,
С полотенцем и корзиной,
С сапогами и лопатой,
С мытой и немытой псиной
В мотыльках и маскхалатах,
Чтоб кусаться и купаться,
Веселей валяться в глине,
Чтобы сгинули другие,
Но не мы, чтобы остаться
Там, где яблоки и груши
Без стремленья все разрушить
Под осенним ливнем душа
На столы несутся к людям,
Чтобы мы умели скушать
Все, что было и что будет,
Чтобы мы в полураспаде
Нерушимого союза
Вымокли, как в снегопаде
Мокли яблоки и музы,
Чтобы мы, расправив ложки,
Как хвосты павлиньи, ели
То, что вырыли в надежде
И священном униженьи
Августа — владыки мошки,
Ледяной его постели,
Где стирает пыль с одежды
Дивный свет Преображенья.
* * *
Когда поднимается ночь из самого темного места
В рассудке ли, в памяти ли, я вновь достаю до земли,
В которую прежде легли солдаты, младенцы, невесты,
Которую я и не жду, но все-таки чую вдали.
Я каждый пропущенный миг привык посвящать геростратам —
Растратам прошедшего дня, усталости беглых часов.
Восходом мы не дорожим, и тем монолитней закаты,
Встающие в календаре поверх мотыльков и усов.
Когда мы закроем глаза, нам видеться не перестанут
Ни ангелов огненный лик, ни черное рыло врага,
И дни пробегут чередой, и вымотают, и устанут,
И станут китайской стеной, как прошлая вечная зга.
Ужели закончится путь? Ужели достигнем предела?
Ужели осталось чуть-чуть до самого страшного дня?
Когда вынимается дух из каждого мертвого тела,
Ужели подумаю, что не вынется он из меня?
Но каждый пропущенный час безумье мое обличает,
И спичка моя догорит — погреет огонь иль спалит?
Меня от него не знобит, и это меня не печалит.
Я просто хочу замолчать, чтоб слышать, что Он говорит.