Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2024
Олег РЯБОВ
Прозаик и поэт. Родился в 1948 году в городе Горьком. Окончил радиофак Горьковского политехнического института им. А. А. Жданова. В настоящее время — директор издательства «Книги», главный редактор журнала «Нижний Новгород». Член Союза писателей России. Живет и работает в Нижнем Новгороде.
В ДРУЗЬЯ НЕ НАПРАШИВАЛСЯ
(Рассказ)
Каждому понятно, что друг — это понятие, которое определяет и состояние взаимоотношений, и их качество, да и звание это выше, чем товарищ. Это как бы следующая ступень. А вот как происходит переход из одного состояния в другое, никто не знает. Будет кто-то умные слова сейчас вспоминать: что это фазовый переход или что-нибудь про агрегатные состояния фантазировать. А ведь многие из нас были свидетелями того, как товарищи друзьями становились, а иногда и назад спускались, хотя это — реже. В общем, товарищей создают обстоятельства: товарищи бывают по работе, по службе, по несчастью, а друзьями становятся по движению души, и понятие дружбы — круглосуточное. Конечно, у человеческих взаимоотношений не две ступени. Есть такие понятия, как: просто знакомый, сосед, приятель, товарищ и только после этого уже друг! Хотя есть еще выше — это, когда тебя называют «братом». Но это к делу уже не относится.
Мишка Жмуркин и Илья Криворотов форму своих взаимоотношений не определяли, но каждому со стороны сразу становилось понятно, что они друзья, да они и сами это чувствовали, хотя на эту тему не распространялись, дело это неблагодарное. Мало того что они были интересны друг другу, так им еще постоянно хотелось залезть в голову друг к другу, чтобы узнать, а что там есть еще любопытного. И волноваться они умели друг за друга, и волноваться по-взрослому. А это значит, что надо научиться плевать на все свои проблемы, чтобы получить нужный другу результат.
Дружили они пусть не с первого класса, а только с пятого, но это тоже солидный срок. И дальше в жизни все у них было если и не по одной колее, то неподалеку. Мишка Жмуркин после окончания университета, где была военная кафедра, подражая каким-то своим уже совсем дальним родственникам, запланировал офицером стать, хотя батя его был на тот момент заместителем начальника областного управления торговли (пост по тем временам значительный) и не одобрял его решения. И вот он сам, по своей воле, в армию пошел, но, кстати сказать, ненадолго: комиссовали его уже через полгода по какой-то непонятной причине: то ли скрытую эпилепсию у него обнаружили, то ли стригущий лишай…
Если вдуматься, то причина была одна: умер у него отец, а на похороны Михаил так и не попал. Мама его, Нина Даниловна, — сердечница, постоянные недомогания — после такого слегла. И хотя сам Михаил всем говорил, что он крепко облучился при испытаниях ядерного изделия то ли на Новой Земле, то ли в Плесецке, на самом деле кто-то позаботился о нем, а точнее, о его маме, и в этом причина его неполноценной службы Родине.
Криворотов же после университета, который он окончил одновременно с Михаилом, военной формой не прельстился, но, пока Жмуркин ходил в армию, сумел совершить элементарную глупость: он женился.
Загуляли друзья весело и крепко, когда Илья встретил друга из армии.
А тут у них у обоих выяснилась вдруг необъяснимая с первого взгляда тяга к разного рода искусствам. И каждый день мотались теперь друзья то на выпускной спектакль в театральное училище, то на репетицию в общежитие консерватории, то на какие-то премьеры или выставки. Надо сказать, что студентки-виолончелистки из консерватории нравились друзьям больше, чем девчонки из театрального. А по вечерам существовали для них еще и обязательные посещения мастерских художников, где друзей тоже хорошо знали и ждали. Через полгода уже обнаружились неглубоко скрытые таланты и у Михаила, и у Ильи: начали они писать неплохие репортажи и очерки о культурной жизни города и в свои местные газеты, и в московские центральные, где их тоже заметили. И места службы у них определились похожие и очень близкие: Жмуркин стал репортером на радио, а Криворотов комментатором на телевидении, а структуры эти находились в одном здании, просто на разных этажах.
Надо сказать, что и у Жмуркина, и у Криворотова, при их открытости, друзей и приятелей было море, хоть ведром черпай. Это качество крепко помогает в работе и журналисту — всегда можно попытаться разузнать какие-то любопытные детали, связанные с разрабатываемой темой в никому неизвестном и независимом источнике. Это вовсе не значит, что надо дружить с народным артистом, генералом или академиком, но это значит, что надо поддерживать приятельские отношения с людьми, близкими к генералам, народным артистам и академикам.
У Михаила и у Ильи это получалось.
Получалось всегда, кроме одного случая.
Многие, очень многие товарищи в нашей стране сталкивались хотя бы раз в жизни с ненавязчивым предложением посотрудничать с одной очень важной и влиятельной структурой, передавая куратору вроде бы малозначительные и ничего не значащие сведения о своих друзьях и знакомых. Чаще всего никто ни у кого не просит подписывать какие-то бумажки о таком сотрудничестве — все это носит довольно свободный добровольно-ознакомительный характер. Но вот когда еще во время учебы в университете прямо в коридоре к Жмуркину подошел Коля Глинка, который был на три года старше его, с подобным предложением, Михаил сразу обозвал его негодяем и пообещал разбить ему морду в следующий раз.
Мало того, у Жмуркина на некоторое время появилась новая шутка: во всех компаниях он теперь рассказывал, как его пытались завербовать в сексоты, и продолжают вербовать, и, возможно, еще и завербуют, а потому лучше при нем всякого рода политические сплетни не муссировать.
Только зря Жмуркин так шутил, потому что Коля Глинка после окончания университета, где он был всего-навсего заместителем секретаря комсомольской организации, сразу же оказался на службе в вышеупомянутой конторе, а вскоре с серьезным повышением убыл куда-то на север страны. И вот через много-много лет он вновь прибыл в родной город уже с полковничьими погонами, хотя редко кто видит людей из этой серьезной государственной службы в погонах. Глинка, конечно, совершенно случайно встретился и с Криворотовым, и с Жмуркиным, напомнив им студенческую молодость и порекомендовав обращаться к нему в случае возникновения проблем. Но если Жмуркин пообещал ему вновь разбить морду, то Криворотов, наоборот, прикинулся дурачком, полез целоваться, позвал выпить и предложил снять про него и про его работу телерепортаж.
Однако шутка, если все же это была шутка, не очень удалась. Потому что помощь Глинки Криворотову потребовалась, хотя и не Криворотову, а Жмуркину, и даже не самому Жмуркину, а его маме.
При том, что сам Жмуркин любил направо и налево козырять своими мифическими родственниками-генералами в Генштабе и других высоких структурах, пожалуй, только Илья Криворотов догадывался, что никаких генералов ФСБ у Михаила среди родственников и в помине нет. Просто Илья очень тонкий и легко ранимый человек, а всякого рода защитные механизмы обретают весьма загадочные формы у разных людей, и это надо учитывать, если ты планируешь сотрудничать, дружить и общаться с этим человеком. Были, конечно, когда-то у его отца обширные и высокие связи, но это у его отца, а вот ни он, ни его мать Нина Даниловна пользоваться такими знакомствами не умели, да и не сохранили они их — слишком гордые были.
К тому моменту, о котором я веду рассказ, у Нины Даниловны появились кое-какие возрастные болячки, от которых почти никто не уберегается после шестидесяти. И среди всяких недомоганий, которые исправлялись таблетками, появилась постоянная преследующая боль в спине и в ногах, которая мешала жить легко. В зависимости от ее интенсивности, Нина Даниловна могла выйти и прогуляться по двору, а в другой раз и с постели боязно было спуститься — а вдруг упаду!
Конечно, были у нее и хорошие подруги, и знакомые врачихи, которые советы разные давали, и в больницах она полежала, а только вдруг все стали говорить, что обязательно ей надо обратиться к какому-то мифическому профессору Шакурову Владимиру Ивановичу, непревзойденному мануальщику — это такой человек или лекарь, который своими руками (или пальцами, правильнее будет сказать) исправляет кое-какие дефекты, возникающие с возрастом в организме. А ведь тут, возможно, что это и болезнь Рота. И самое главное, это уже шепотом ей сообщали, что работает этот профессор исключительно в специальной поликлинике ФСБ и еще в каком-то специальном госпитале, где только спецконтингент и обслуживают. Он их там и от запоев, и от запоров лечит, и от послевоенных синдромов всяких, и после ранений. Только вот попасть к нему — проблема.
Ну а кто же может для одинокой пожилой женщины проблему решить? Конечно, и в первую очередь — сын! Михаил матушку свою внимательно выслушал, и в голове у него нарисовался очень рельефно внешний образ Коли Глинки, которому он дважды хотел в рожу дать, и два раза не дал, а все потому, что не за что!
— Мама, не волнуйся — мы все сделаем, — пообещал сын.
И он не оговорился, сказав «мы», потому что Колю Глинку на улице напротив всем горожанам известного здания поджидал Илья Криворотов. Только Глинка все равно раньше заметил Илью и подошел к нему неожиданно и почти со спины. Стройный, элегантный, одет по моде и по погоде, из-под кашне галстук в полоску виднеется.
— Что, следишь за мной? — строго спросил он.
Криворотов от неожиданности даже вздрогнул, но шутку оценил.
— Ну, что ты, Николай, — за тобой разве уследишь.
— А чего же тогда подглядываешь?
— Дело есть к тебе! Помоги.
— Слушаю тебя.
— А давай вон в скверике у памятника Горькому посидим пять минут.
— Пойдем, посидим.
— А может, и не посидим — может, я тебе по пути все уже и расскажу.
— Ну, так говори, пока идем. Кстати, как поживает твой друг Жмуркин? Расскажи-ка мне немножко о нем. Я слышал, что у его мамы какие-то проблемы возникли.
— Так ты уже все знаешь?
— Чего знаю? Не понял я. Знаю, что у его мамы что-то там болит, и серьезно так, по-взрослому.
— Здорово — все-то вы про всех, про нас знаете в вашей конторе.
— Работаем, Илья, работаем, нам за это зарплату платят.
— Так вот, я пришел с тобой встретиться из-за его мамы, Нины Даниловны. У нее болит спина и ноги очень сильно — порой спасу нет. Она уже и в больницах каких-то лежала, и со специалистами разными советовалась. А у вас, в вашем медицинском центре, не знаю, как он правильно называется, служит замечательный профессор Шакуров. Есть такой?
— Есть такой профессор Шакуров Владимир Иванович, хороший специалист.
— Коля, помоги нам, помоги Нине Даниловне встретиться с этим профессором Шакуровым — очень ей надо. И не бери в голову про все те глупости, которые когда-то у вас со Жмуркиным в институте были.
— Да ладно! В университете здорово было, молодость была. А про Жмуркина я тебе следующее скажу: нас ведь в академии немножко всему обучали, и вот как психолог я знаю, что Жмуркину очень хотелось бы быть на моем месте, и он просто немножко завидовал мне всегда. А я к нему в друзья не навяливался и не напрашивался. Придумывает он все да врет все больше.
Постояли рядом со скамеечкой, около памятника Горькому, помолчали с минуту.
— Я тебе завтра позвоню насчет профессора нашего, — слегка улыбнувшись, проговорил Глинка, — вылечим мы Нину Даниловну, вылечим. Жмуркину привет передавай! А можешь и не передавать.
2023
САМ ВСЕ ОТДАЛ
(Рассказ)
Михаил Жмуркин и Илья Криворотов — настоящие крепкие профессиональные журналисты, и любят они по понедельникам встречаться с утра в буфете на Средном рынке. Если это еще и не стало традицией в полном смысле этого слова, то привычкой — уже, и надо это всячески теперь поддерживать и одобрять, потому что многие привычки перерастают в традиции в следующих поколениях. Поддержка сегодня выражалась в шести кружках пива, стоявших на их столике, а одобрение в философских рассуждениях на актуальную и даже злободневную тему.
— Послушай, Миша, совсем труба какая-то.
— В смысле?
— Полное безденежье. Давай реализуем тему какую-нибудь, только чтобы не на коробку пива хватило, а по серьезному: и машинешку мне надо бы купить, и квартирку однокомнатную хотя бы.
— Ну, машину тебе не надо пока что — пока ты водку пьешь через день, а вот насчет квартиры — так это проще пареной репы: напиши роман, подай на премию «Ясная поляна» — там как раз три миллиона. А есть там еще какая-то «Большая книга» да какой-то Букер. Так что — это легко. Пиши!
— Нет, не легко! А где гарантия, что эти три миллиона мне дадут, а не какому-нибудь новому Льву Николаевичу с его новой «Войной и миром»? Так и подотрусь я своим романом, только время зря потрачу.
— Ну, что это — зря? Роман написать — это же здорово: в веках останешься.
— Я же не в веках остаться хочу, а бабки заработать. При том, честно хочу получить их, а не украсть! Я уже по выражению твоих хитрых и жуликоватых глазок чувствую, что ты начнешь мне сейчас предлагать: взять деньги в кредит и не отдавать или платных туалетов по всей набережной наставить. Нет — я хочу, чтобы был минимум усилий с моей стороны, и стопроцентная гарантия получения денег. Ну, пусть не сто процентов, пусть — девяносто пять!
— Знаешь, Илья, я подумаю. Ты слышал про существование у нас в стране огромного количества федеральных агентств? Почти у каждого серьезного министерства есть свое подшефное агентство.
— Конечно, слышал. А что это такое?
— А это такая прокладка, между министерством и бюджетом, которая деньгами распоряжается: министерство стратегию развития и движения определяет, а агентство финансирует его. Да, это и не важно, а важно то, что все эти миллиарды рублей раньше раздавались непонятно кому, а теперь, чтобы все по-честному было, их выделяют в виде грантов, то есть — надо доказать, что народу и правительству твое мероприятие, на которое ты просишь денег, нужно!
— Так, а откуда мы узнаем, что какое-то мероприятие им нужно?
— Ну, вот, например, в 2037 году будет отмечаться двести лет со дня гибели Пушкина. Будем мы отмечать как-то это событие?
— Будем.
— Конечно, будем! И пора уже готовиться.
— Ты, что — странный какой? Я хочу денег, а ты про какой-то юбилей, который состоится через пятнадцать лет.
— Это я к примеру. Есть варианты и получше, надо подумать. На будущий год будет юбилей Шаляпина — сто пятьдесят лет. Надо отмечать? Надо! Он у нас в городе и бывал, и живал, и пел, и Народный Дом, то есть наш Оперный театр по его инициативе построен. Надо срочно писать план мероприятий по празднованию такого юбилея. Я уверен, что у какого-нибудь федерального агентства, которое патронируется министерством культуры, есть куча всяких грантов, один из них уже наш! У них ведь, что важно — проводить мероприятия будут другие люди, какие-нибудь туристические агентства, а мы с тобой получим свои три или пять миллионов только за идею. Просто надо эту нашу идею красиво и доступно изложить и оформить, а потом еще защитить.
— Понял я — все равно надо работать!
— Конечно, можно штуку баксов и так срубить, не сильно работая. Вон тут бандиты перед выборами подъезжали ко мне: говорят, тисни у себя в газете материальчик разоблачительный про губернатора, фактики мы тебе жареные подкинем, и бабки получишь. Я их далеко послал.
— Понял я все. Давай вечерком сядем у меня, подумаем, прикинем.
— Давай.
Не откладывая в долгий ящик, уже после обеда Жмуркин созвонился с городским департаментом культуры и согласовал необходимость проработки данной темы, с дальнейшей совместной реализацией наклюнувшейся идеи.
Теперь каждый вечер с семи до одиннадцати, объявив друг другу сухой закон, сидели друзья в кабинете у Ильи Криворотова, который давно уже служил на областном радио, и расписывали чуть ли не по минутам план-проект проведения юбилейных мероприятий, посвященных празднованию ста пятидесятилетия со дня рождения великого баса Фёдора Шаляпина. Были написаны методички для проведения пяти туристических экскурсий по шаляпинским маршрутам с обедами по шаляпинским меню в лучших ресторанах города, разработаны идеи полиграфического издания массовыми тиражами альбомов, буклетов, наборов открыток и даже почтовой марки со спецгашением. Подготовлен был новый сценарий документального фильма о перенесении праха Фёдора Шаляпина из Парижа с кладбища Батиньоль на Новодевичье кладбище в Москву, который требовалось дополнить воспоминаниями Ирины Архиповой и Ивана Козловского; а эти воспоминания еще надо было теперь раздобыть в архивах центрального телевидения. Гала-концерт планировалось проводить на открытой площадке. А вот первый всероссийский конкурс басов имени Шаляпина с привлечением в жюри обладателей лучших голосов страны (на международный статус пока что побоялись замахнуться) — в Оперном театре. Благо, что здание этого театра, бывший Народный Дом, было построено с легкой руки великого артиста. Даже парад воздушных шаров был задуман, но все же потом исключен из списка: уж очень затратное мероприятие, а бестолковое. Торжественное открытие памятного бронзового бюста напротив дома Киршбаумов, где Шаляпин пил малиновую наливку с Максимом Горьким, тоже отложили на потом — не успевали!
Для художественного оформления плана-проекта пришлось привлечь художника-оформителя из издательства «Ковчег» Толика, который от бутылки конька «Хеннеси» двадцатилетней выдержки отказался сразу и потребовал за работу десять тысяч рублей. В результате еще через неделю у друзей на руках был прекрасный художественно оформленный альбом в пяти экземплярах с планами всех мероприятий и ориентировочными сметами. А уж столько шуму друзья наделали своей неожиданной и активной деятельностью за эти две недели, что одновременно с альбомами получили через городской департамент культуры и приглашение в Санкт-Петербург на круглый стол, посвященный подготовке к празднованию юбилея великого певца.
Уровень круглого стола планировался быть достаточно высоким: предполагалось участие и руководителей федеральных агентств, и представителей министерства культуры, и гости из Италии и Франции — в общем, надо было ехать. Ехать надо было за свой счет: оплачивать такие забавы ни городские, ни областные власти не планировали, а вот участие рекомендовали и поддерживали.
Как-то сразу эта поездка друзей на круглый стол в Санкт-Петербург не заладилась: Криворотов в день отъезда оставил на работе пакет с только что отпечатанными четырьмя экземплярами альбома, по которым они должны были защищать свой план проекта; только один экземпляр, рабочий и весь уже исчерканный новыми идеями и исправлениями, случайно оказался у Жмуркина. Неприятность обнаружилась, когда состав уже тронулся. Жмуркин сначала хотел обозвать как-нибудь нехорошо своего друга, но остерегся, видя, что тот и так расстраивается сильнее необходимого.
В купе вместе с друзьями оказался еще один попутчик — командированный Вася. Он тоже был весь какой-то растрепанный, и была тоже серьезная причина — его товарищ опоздал на поезд, о чем успел сообщить Васе по телефону, но десять банок пива на дорогу были уже куплены. Друзья, как смогли, успокоили командированного Васю и, не сговариваясь, вытащили из своих заплечных ранцев по бутылке водки. Они тут же удивленно посмотрели друг на друга, заикнулись одновременно, попытавшись что-то сказать, но промолчали. Сухой закон, объявленный месяц назад, продолжал действовать, и отменять мораторий надо было каким-то серьезным коллегиальным решением, а тут…
Литр водки и десять банок пива на троих — это та норма, после которой хорошо засыпается в поезде. Между делом, за разговором Вася поинтересовался у своих попутчиков, узнав, что те журналисты — как они относятся к писателю Гаю Орловскому, двадцать третий роман которого про сэра Ричарда Вася уже дочитывает. Друзья такого писателя, к своему сожалению, не знали, но выяснив у Васи, что Орловский написал уже сорок с лишним романов, рекомендовали ему больше выше упомянутого писателя не читать, а попробовать читать или Гайто Газданова, или Генри Миллера.
Видимо, не лишней оказалась и та бутылка водки, которая нашлась в объемистом обшарпанном портфеле Васи, после которой все полезли на свои полки и дружно захрапели.
Васе надо было сходить в Колпино, это или за тридцать километров до Питера, или за тридцать минут — сейчас уже и не вспомнишь. Проводница разбудила его заранее, еще затемно, в половине шестого. Мои друзья Жмуркин и Криворотов тоже проснулись. Жмуркин с трудом разлепив глаза, тут же начал разглагольствовать о необходимости поправить здоровье и о невозможности решения возникшей проблемы в ближайшее время, а Криворотов, натянув джинсы, пошел курить в тамбур.
Покряхтев и помотав своей похмельной и нечесаной головой, Вася спрыгнул с верхней полки и стал обувать кроссовки, пожелав Михаилу доброго утра. Миша, не оставаясь в долгу, тоже пожелал Васе чего-то хорошего, заметив, что тот уронил на пол паспорт, спрыгивая с верхней полки. Вася поблагодарил внимательного Мишу, поднял с пола паспорт и, засунув его в боковой карман портфеля, пошел умываться.
Состав стоял в Колпино три минуты, и друзья быстро распрощались с Васей, напомнив ему про Гайто Газданова и Генри Миллера. Заказали у проводницы по два стакана чая с лимоном и попытались привести себя в рабочее состояние, не употребляя спиртного.
— А странные люди бывают на свете: прочитать двадцать романов какого-то непонятного автора и уже планировать прочитать еще двадцать, — заметил Илья.
— Ну, чего же особенного — наверное, мы с тобой тоже странные с чьей-то точки зрения, — откликнулся Михаил, — вот этот Вася чуть не остался без паспорта сегодня, и только благодаря мне у него сохранился статус гражданина.
— Как это так?
— А так: когда он спрыгивал со своей второй полки, то уронил на пол паспорт, а я заметил.
Илья как-то странно прищурился, сунул руку под подушку, на которой только что спал и замер.
— Что с тобой? — спросил Михаил.
— А то, что ты отдал этому босяку и любителю Гая Орловского мой бумажник, а не его паспорт.
— Что ты имеешь ввиду?
— А то, что я всю свою сознательную жизнь, когда еду куда-то в поезде, и мне там приходится спать, то кладу бумажник с деньгами под свою подушку. И так я поступил и вчера. И ты…
— Что я?
— Наверное, когда я пошел курить, то сам и задел свою подушку, и стряхнул бумажник на пол, а ты был очень любезен.
— А причем тут я-то?
— А при том!
— Главное, я еще подумал: что-то толстоват его паспорт для паспорта-то! А может, ты ошибся? Давай ищи!
— Нет уж, брат! Я когда сигареты утром брал, видел его, свой бумажник, и хотел ведь сунуть в карман, да подумал, что потом. А теперь… У меня же там все мои деньги были!
— А сколько там было-то?
— Сорок тысяч.
— Да, неплохо подлатался наш любитель Гая Орловского.
— А тебе весело, да?
— Нет, мне ни капельки не весело, только что же теперь плакать, что ли?
— А ты не понимаешь, что это ты отдал этому Васе мои деньги?
— Нет, я просто заметил, что что-то там упало.
— А сообразить, что это упали мои деньги, ты не мог?
— Нет.
— Так вот — я ни на какую конференцию или на этот ваш круглый стол не пойду и не поеду! Я сейчас сдам билет и поеду сразу домой, а ты, как хочешь. Мне неприятно пока что вообще с тобой общаться. Так и знай и не приставай ко мне больше сегодня. Ты понимаешь, что сегодня ты все мои деньги своими руками отдал незнакомому мужику?
— Да, не трогал я своими руками твои деньги и бумажник не трогал. Я вообще подумал, что это паспорт его. А кто м. — так это ты, так и знай.
Проект Михаил Жмуркин защищал один, и грант в три миллиона рублей друзья получили, проведя заявку через Союз журналистов, и сейчас мучаются они, не знают, как они будут теперь отчитываться за эти деньги — надо для этого какого-то опытного человека нанимать.
2023