Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2024
Валерий СКОБЛО
Поэт, прозаик, публицист. Родился в 1947 году в Ленинграде. Окончил матмех ЛГУ. Работал научным сотрудником в НИИ Ленинграда-Петербурга. Научные труды в области прикладной математики, радиофизики, оптики. Сборники стихов «Взгляд в темноту» (СПб, 1992), «Записки вашего современника» (СПб, 2011), «О воде и воле» (СПб, 2015), «За тайной печатью» (СПб, 2017), «Отплытие» (Торонто, 2022). Член Союза писателей Санкт-Петербурга (с 1993). Стихи, проза, публицистика публиковались в российской и зарубежной (Англия, Беларусь, Болгария, Германия, Дания, Израиль, Ирландия, Канада, Казахстан, США, Украина, Финляндия, Франция, Эстония и др.) литературной периодике. Основные публикации последних десяти лет в журналах: «Арион», «День и ночь», «Звезда», «Зеркало», «Зинзивер», «Иерусалимский журнал», «Интерпоэзия», «Крещатик», «Нева», «Новая Юность», «Новый берег», «Новый журнал», «Новый мир», «Новый свет», «Сибирские огни», «Слово\Word», «Урал», «homo Legens», «Юность», билингве «Антология русской поэзии начала XXI века» (YMCA-Press) и многих других. Лауреат премии им. Анны Ахматовой (М., 2012), финалист международных конкурсов стихотворного перевода «С севера на восток» (Хельсинки, 2013 и 2016), дипломант литературной премии им. А. А. Ахматовой (СПб, 2015), 4-е место читательского рейтинга Журнального Зала за 2019 г., лауреат международной премии им. Э. Хемингуэя (Торонто, 2020), лауреат журнала «Чайка» за 2021 г. (номинация «Поэзия», Вашингтон). Живет в Санкт-Петербурге.
* * *
Терпение — вот, на чем держится
мир, окружающий нас.
Упорном терпении… шаге его черепашьем.
И нашем… и чьем-то,
его превышающем в тысячи раз,
Воловьем терпении, с коим
мы землю бесплодную пашем.
Кому это нужно? — себя…
ну, а лучше другого спроси.
Дождаться ответа — уже непростая наука…
Покуда Земля не качнется
на хрупкой незримой оси,
Пока ты в ответ не услышишь
подобие некого звука.
Не вникнуть тебе, хоть умри,
ни в музыку движенья планет,
Ни в прелести рая,
тем более — в ужасы ада.
Уходишь отсюда,
достойный совсем и не жалости, нет —
Томительно-долгого, чуткого
и терпеливого взгляда.
* * *
Несколько слов я хотел бы сказать напоследок
Не для дачных соседей… даже не для соседок.
И не для теней, чей шепот все более внятен.
Не для лиц на стене из темных и светлых пятен,
Не призракам, нашу жизнь населяющим плотно,
Нет — птахам небесным, щебечущим беззаботно.
Кто, меня услышав, редкое верное слово
Передадут по кругу, повторяя все снова.
* * *
Думаю, сам я — не маленький человек,
И Акакий Акакиевич симпатичен мне не очень.
Вот и Ной не брал таких с собою в ковчег,
Хотя посадил без счета кошек, собак и тварей прочих.
Жалость?.. Но с подозрением к ней относясь,
Не отпускаю на счет сей совсем уже пошлые шутки.
Есть какая-то неуловимая связь
Между мельчайшим чиновником и полицейским из будки.
Вышел я вовсе не из шинельки… отнюдь.
Что мне теперь-то она в убеленных сединами летах?
Стань отщепенцем — и тогда жалким не будь.
Выхода нету? — ищи утешенья в библейских сюжетах.
Не утратил еще ощущенье пути,
Пусть и покажется на какой-то момент: песенка спета.
Жизнь — это опыт известно чего… прости!..
Гоголь с жалостью улыбнется мне из-под стекла с портрета.
* * *
Ношу значок со статуей Аполлона
(Голый мужчина — как говорил мой внук).
Для меня он не то, чтобы был икона,
А типа такой старый и верный друг.
Но совсем не влиятельный, не при месте.
Я не знаю, право, какой с него прок?
И хотя в кабинет с ним заходим вместе,
Он никто для главреда — значок и значок.
Выхожу на дорогу, и он со мною.
Я один, и он совершенно один.
Неподвластны стуже, ливням и зною…
Чем-то связаны в пору лихих годин.
* * *
Перейдя через некую грань,
Ты свыкаешься с жизнью земною.
Что в ней высшая ценность, что дрянь,
Да и есть ли в ней нечто дрянное? —
Представляешь не так, как вчера…
До тех пор, пока — имя открою —
Ангел Грусти, не скажет: Пора…
И тебя поведет за собою.
* * *
В этом пейзаже нет его. Он исчез.
И, честно сказать, хуже не стало без.
Пусть он знал, что Паскаль прозывался Блез.
И вот он вычеркнут из домовых книг,
Из базы данных. Стал просто отсвет… блик.
Кто теперь вспомнит: жил здесь один старик.
Порою чувствовал он чужую боль,
Не приставал, не потреблял алкоголь.
Стал не привидение, а полный ноль.
И при жизни он не был ничей кумир.
Кто ни уходит — не оскудеет мир.
В этом пейзаже не остается дыр.
Не говорил, что все на свете фигня.
Перед концом царство сменял на коня.
Но это пока еще не про меня.
* * *
Если умру я — какая печаль?
Мне и не грустно нисколько.
Разве, что Таню немного мне жаль.
Разве, что Таню. И только.
С матерью вместе и вместе с отцом
Лежать под одной плитою.
Таня, уж ты здесь держись молодцом,
Если чего-то я стою.
Это не страшно совсем — ты поверь.
Боялся — больше не трушу.
Только ценою утрат и потерь
Мы все обретаем душу.
Да, только этою горькой ценой,
Нашим последним секретом…
Легкой расплатой и тяжкой виной.
…И что мы знаем об этом?
* * *
Я сижу в кресле на своем участке,
Здесь бывают гости, но очень нечасто.
В городе — жарынь, ковид, все такое…
Им ведь не скажешь: оставьте нас в покое.
А здесь хорошо, даже когда ненастно.
Можно вздохнуть, и жара не полновластна.
И можно подумать, что — час неровен —
Есть еще время для всяких пустяковин,
И что в жизни все было не случайно…
Надо мною парит озерная чайка.
Я смотрю на нее в робкой надежде,
Что время кончится не раньше… не прежде…
* * *
Вот стихи… Существа безответные,
Даже жалкие в чем-то до слез.
Подзаборные… полузапретные…
Кто же их принимает всерьез?
Между тем — как дома монолитные,
В них сплавляются строчки в одно.
Как их автор — совсем беззащитные,
Пусть покажется это смешно.
Но не то, чтоб до громкого хохота.
Это был бы большой перебор.
Я из собственных жизни и опыта
О стихах здесь веду разговор.
Стих примите, всю зыбкую речь его,
Или шлите, известно куда.
Мне добавить к нему, в общем, нечего,
И теперь это ваша беда.
* * *
Что ты мне дал?.. Что дал мне?.. —
спросила его она.
На что мне твоя любовь?
Зачем мне она нужна?
Пробовал мое сердце
открыть золотым ключом?
В конце-то концов, и любовник
ты был — ни о чем.
Идеи твои… мысли,
венчал которые стих…
Наслушалась выше крыши —
да что пользы мне с них?
Фантазии, разговоры
о Боге и о душе…
Все для наивных дурочек —
надоели уже.
Зачем тебя слушала
в самом начале начал?
…Ничего не ответил,
лишь головой покачал.
* * *
Все не так страшно,
как кажется иногда моей дочке…
Жизнь — как дирижабль
в цельнометаллической оболочке,
Может вспыхнуть в любой момент,
рассыпаться фейерверком.
Пламя пойдет низом,
а потом плотной стеною — верхом.
Просто жизнь твою
тающим угольком выстрелит в небо,
Точно сгусток
любви и ненависти, боли и гнева.
Ужас делает душу
податливой или суровой.
Астроном будет рад
зафиксировать вспышку Сверхновой.
Все не так уж и жутко…
делов-то — сердечная смута.
Все много страшнее…
Намекнешь ли на это кому-то?
* * *
Господи, прими меня!
Будь со мной в моей печали.
В свете Твоего огня
Головешка я?.. Свеча ли?
Господи, позволь войти
(Гирями застыли ноги),
Сделать шаг в конце пути,
Не споткнуться на пороге.
Господи, шагнуть в Твой сад —
Непосильная задача…
…Или отошли назад,
Соболезнуя и плача.
* * *
Не верь, не слушай, не гордись!..
А. С. Хомяков. «Россия» (1839)
«Не верь, не слушай, не гордись!..» —
нас Хомяков просил
Почти что двести лет назад,
хоть был славянофил.
Не верь газетам — ни одной:
все, как одна, нам врут.
Искать там правду — что за бред? —
артель «Напрасный труд».
Не слушай радио: зачем?
там тоже правды нет.
Что изменилось, — мне ответь —
за эти двести лет?
И телевизор не велел
нам Хомяков смотреть.
Там даже полуправды — ну…
ну, максимум, на треть.
А что касаемо Сети… —
то этот Хомяков
В нее ни разу… ни ногой:
мол, нету дураков.
Святую Истину ищи…
ищи пока живой,
Но ты дерзай ее постичь
своею головой.
Но и постигнув — не гордись…
Не зря он так изрек.
Хоть был простой славянофил,
а вовсе не пророк.
* * *
Триумфальное шествие олухов,
Что не знает своих берегов…
Горизонт загорелся от сполохов:
Отражают там козни врагов.
Выпекают там сладкие булочки,
И медовые точат слова,
Что забили проспекты и улочки.
После них не расти хоть трава.
И она не растет на пожарищах,
Там, где умники жили вчера.
Им, не числя в друзьях и товарищах,
Собирайтесь, — сказали, — пора.
Поступь глупости победоносная,
У нее так чеканны шаги.
Величавая… грозная… постная —
Как увидишь, так сразу беги.
Грубый хлеб с отрубями и плесенью
Большинству предназначен судьбой.
Не для олухов он, прущих с песнями —
Для простых дураков: нас с тобой.