Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 5, 2023
Евгений СЛИВКИН
Поэт. Родился в 1955 году в Ленинграде. Получил диплом инженера-механика. В 1980 году поступил на заочное отделение Литературного института имени А. М. Горького, а в 1993 году уехал в США и поступил в аспирантуру при кафедре славистики Иллинойского университета, где защитил докторскую диссертацию. Автор многих книг и публикаций. Живет в США.
* * *
В плену скалистого зигзага
о темном холоде ночей
заговорил со мной ручей
со дна глубокого оврага.
Он так хотел ко мне пробиться,
влачась по каменному дну!..
Но не решился я спуститься
к нему на эту глубину.
ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ
А у дороги на пригорочке,
заиндевевшая на вид,
в обличье девочки Снегурочки
церквушка белая стоит.
За ней на лед лесного озера
в неомраченном свете дня,
гремя железными полозьями,
съезжает с горки ребятня.
Вокруг елово и березово,
и неразлучны даль и близь,
и новогодне дедморозово,
ну прямо — елочка зажгись!
Носы, приученные к холоду,
торчат, как клювы у ворон…
А Дед Мороз отцепит бороду,
и дети ахнут: «Это Он!»
* * *
В сельскую церковь заходит Бог
и спрашивает у священника:
— Где тут у тебя половик для ног?
Почему в углу нету веника?
Отец Антонас к месту прирос,
думает: — Вот и скончанье Света!..
Ни на один судьбоносный вопрос
Богу не может он дать ответа.
НАД ОЗЕРОМ ЛИЕЛАЙС-СТРОПУ
Туда, где гордо реет Дух
Святой промеж Отцом и Сыном,
взлетает голубиный пух,
соперничая с тополиным.
Весь день Заоблачный Синклит
с судейским пристальным вниманьем,
достойным лучшего, следит
за этим тихим состязаньем.
А тополя не ропщут вслух,
но им до трепета обидно,
что голубям способен Дух
Святой подсуживать бесстыдно.
ОГОРОДНИЦА
Н. А.
Она доверилась врачам,
а трепет — вверила бумаге.
Ее заботило, что влаги
не хватит бедным кабачкам,
что жимолость вокруг пруда
не так пышна, как прошлым летом,
что плющевидная бурда…
Но разве дело было в этом!
Прощаясь, мир в нее проник
чесночной грядкой и цветочной.
И я читал ее дневник,
не пропуская междустрочий.
Я узнавал, что огурцы
гниют по ряду обстоятельств,
что разочаровал клематис,
а вот нарциссы — молодцы,
что пострадали гиацинты
от пожирающей их тли…
Что опадают лейкоциты,
а тромбоциты в рост пошли.
АНГЕЛ
Он либо издержался, либо
у них в раю закрыли бар, —
к нам на кормушку для колибри
слетает ангел пить нектар.
Не блея, в ожиданье стрижки
стоят садовые кусты;
на небожителя мальчишки
глазеют, разевая рты.
Эй вы, соседские, умерьте
свои насмешки наконец!
Возможно, это ангел смерти:
еще озлится — и трындец!
БЕЗ НАЗВАНИЯ
Не слышно здесь собачьих наших лаев —
я, в общем, ни в раю и ни в аду…
Вы завели щенка, а я хозяев
себе, как ни хотел бы, не найду.
Вы будете ласкать его, и тискать,
и поощрять щенячий аппетит:
лакает воду из моей он миски
и на моей подстилке ночью спит.
Собаке умирать не отпроситься —
собаке смерть навязывают в дар,
когда к тебе, скулящему, со шприцем
подходит добрый друг ветеринар.
Мне хорошо, и от людских решений
я не завишу в безмятежном сне.
А вы, с гвоздя снимая мой ошейник,
хотя бы вспоминайте обо мне!
Пушистый хвост я поднимал, как парус,
и несся к вам на зов, что было сил.
Мне кажется, я лучше понимал вас,
мне кажется, я вас сильней любил…
ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛЬ
По беспредельной сини,
как гуся — на базар,
меня в витой корзине
несет воздушный шар.
Я из нее глазею
на все, что там под ней,
вытягивая шею,
чтоб было мне видней.
Уж лучше б сам я взвился,
белея в вышине,
и Хольгерссона Нильса
понес бы на спине!..
Но знай, гробокопатель,
останки хороня,
что в небе покупатель
нашелся на меня.
НАРЦИССЫ
Этот март был полон компромиссов
с февралем: поникли до земли
золотые головы нарциссов, —
холода незваные пришли.
Колотун — безжалостная хватка,
но одолевают смертный сон
медуница, крокус, и хохлатка,
и морозостойкий анемон.
Грядки запорошены и лысы,
промерзают верхние слои
почвы — и хоронят в ней нарциссы
золотые головы свои.
Первой встрепенется медуница,
крокус и хохлатка — вслед за ней.
А нарциссы?.. Им не распрямиться.
Не дождаться им апрельских дней.
* * *
Куда опять собрался ты?
Не лучше ли сегодня дома
переворачивать листы
семейного фотоальбома.
Кто этот юный индивид
на снимках? Он к тебе причастен.
И жизнь его тут состоит
из вспышек радости и счастья.
Роль этих карточек проста:
они, покуда не порвутся, —
просроченные паспорта
мгновений, жаждущих вернуться.
* * *
В груди урчал моторчик счастья,
он заводился кнопкой «пуск»
и обеспечивал запястью
нормально учащенный пульс.
Перегревался и при этом
защитных не имел реле.
Я полагал, что он — перпетуум,
а он был просто мобиле.
* * *
Когда не принимать амбиций в счет
и самомненье вынести за скобки,
я чувствую себя пустой коробкой
и думаю давно — из-под чего!
Стою, куда засунули: в пыли
за шкафом вечно хлам хранится старый.
А, может быть, во мне к ветеринару
больную черепаху принесли!
* * *
Сердце закаляется —
кровью обливается:
вырастет здоровым,
ко всему готовым!
Что ж оно дрожит в груди,
затевая прятки
с тем, что видит впереди,
и ныряет в пятки?
Нет ни силы в нем, ни воли,
только жалость лишь одна…
От природы хворо, что ли?
Или кровь не холодна?
ФЕРМОПИЛЫ
Созданья без крови и лимфы
с власами, завитыми в жгут,
в Аркадии юркие нимфы
в ручьях и деревьях живут.
Вдоль склонов крутых и пологих
мелькнут они на голубом, —
без ужаса от козлоногих
сатиров спасаясь бегом.
А там, где вздымаются клифы,
и небо синеет темней,
сраженье видавшие нимфы
выходят из серых камней.
Им чужды игривые нравы
ручьев и зефиров живых,
и прыткие горные фавны
руками не трогают их.
ОРФЕЙ
Прищурясь на квадратный парус
пелопоннесских рыбарей,
стоял на мысе Таенарус
из мрака вышедший Орфей —
спиной к разинутой пещере,
лицом к прохладе голубой.
Шумел, ракушками ощерясь,
у самых ног его прибой.
На судне отрок без печали
махал рукой ему с кормы.
Но, просветлев, не отвыкали
глаза вдовца от вечной тьмы.
ДЕЛЬФИН
Нырять бы мне в проворной своре
своих сородичей патрульных
и смуглых отроков на море
спасать из челюстей акульих.
Мне быть бы боевым дельфином,
людьми приученным к убийствам,
неслышно рыскать по глубинам
и смерть нести аквалангистам.
Но в полный штиль от всех поодаль
я из родной стихии выбыл:
с разгона бросился на отмель —
теперь не нужно делать выбор.
СТИХОТВОРЧЕСТВО
Когда в душе светло и больно,
и недалеко до беды,
слова приходят добровольно —
ты только ставишь их в ряды.
Когда ж лукаво их вербуешь,
в душе утаивая ложь,
находишь и мобилизуешь,
то никуда не поведешь!
ВИРДЖИНИЯ ЗИМОЙ
Твои здесь альфа и омега —
а ты все грезишь наяву
и повторяешь: — Снега! Снега!
как три сестры: — В Москву! В Москву!
И на тебя с неодобреньем,
в пруду вылавливая гнусь,
косится, серый опереньем,
залетный гость — канадский гусь.
Он то ли выказал сноровку,
а то ли просто ослабел:
сюда на теплую зимовку,
отстав от стаи, прилетел.
Что ж, у него свои заботы!
А ты идешь — глядишь кругом,
гнилые листья цвета рвоты
расшвыривая сапогом.
В размокшем топчешься суглинке.
А в небе, даже днем видна,
стоит, как памятник снежинке,
иссиня-белая луна.
ТОРНАДО В ВИРДЖИНИИ
Деревья дергались и тело
на тело падали, треща.
Взвилась над крышей и свистела
ветхозаветная праща.
Окно шаталось, дверцы шкафа
открылись, пригласив вовнутрь.
Покрылся тенью Голиафа
небесный свод за пять минут.
Летела птица без оглядки,
пес удирал из конуры.
Катился мир в тартарары, —
а лук-порей торчал на грядке.
* * *
Отлетает сладостная греза —
раздается грохот, лязг и гуд:
по утрам приезд мусоровоза
пробуждает спящий нейборхуд*.
Движется в дождливом полумраке
шумный монстр по улице моей
и клешнею мусорные баки
поднимает в воздух, как детей.
____________________________________
* от англ. neighborhood – квартал, округа.
МОЛОДОЙ ПОЭТ
Стихи о смерти брали за живое,
как будто он ранение сквозное
носил в груди — в них был и звук, и ритм,
и череда формальных ухищрений.
Но смерть не знает, что такое флирт —
ей подавай серьезных отношений.
ДЕРЕВЬЯ
1.
Дороге птичий гомон снится,
а справа от нее и слева,
как пациенты спецбольницы,
толпятся голые деревья.
Понуро в ожиданье кары
они бредут, как будто знают,
что их настигнут санитары
и снова в снег запеленают.
2.
Деревья лиственные рады
грачу и первому скворцу;
наденут новые наряды —
и листья будут им к лицу.
Они шумят. А на отшибе,
не веря, что пришла весна,
в облезлой от метелей шубе
стоит угрюмая сосна.
3.
В лесу без стона и без гнева,
неслышный испуская вздох,
свое отжившие деревья
по одному валились в мох.
Цеплялись сучьями — в усилье
чуть задержаться — за кусты…
Потом они под снегом гнили
до ноздреватой черноты.
Весной, никем не отмененной,
над их останками, в густой
тоске (да только не зеленой!)
скрипел стволами сухостой.
А позади него, до края
наполнив шелестом овраг
и скоротечность укоряя,
качал ветвями молодняк.