Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 4, 2023
Валерий СКОБЛО
Поэт, прозаик, публицист. Родился в 1947 году в Ленинграде. Окончил матмех ЛГУ. Работал научным сотрудником в НИИ Ленинграда-Петербурга. Научные труды в области прикладной математики, радиофизики, оптики. Сборники стихов «Взгляд в темноту» (СПб, 1992), «Записки вашего современника» (СПб, 2011), «О воде и воле» (СПб, 2015), «За тайной печатью» (СПб, 2017), «Отплытие» (Торонто, 2022). Член Союза писателей Санкт-Петербурга (с 1993). Стихи, проза, публицистика публиковались в российской и зарубежной (Англия, Беларусь, Болгария, Германия, Дания, Израиль, Ирландия, Канада, Казахстан, США, Украина, Финляндия, Франция, Эстония и др.) литературной периодике. Основные публикации последних десяти лет в журналах: «Арион», «День и ночь», «Звезда», «Зеркало», «Зинзивер», «Иерусалимский журнал», «Интерпоэзия», «Крещатик», «Нева», «Новая Юность», «Новый берег», «Новый журнал», «Новый мир», «Новый свет», «Сибирские огни», «Слово\Word», «Урал», «homo Legens», «Юность», билингве «Антология русской поэзии начала XXI века» (YMCA-Press) и многих других. Лауреат премии им. Анны Ахматовой (М., 2012), финалист международных конкурсов стихотворного перевода «С севера на восток» (Хельсинки, 2013 и 2016), дипломант литературной премии им. А. А. Ахматовой (СПб, 2015), 4-е место читательского рейтинга Журнального Зала за 2019 г., лауреат международной премии им. Э. Хемингуэя (Торонто, 2020), лауреат журнала «Чайка» за 2021 г. (номинация «Поэзия», Вашингтон). Живет в Санкт-Петербурге.
* * *
Ночь… гроза… Но стихла
схватка тьмы со светом.
Я обоим им чужой вполне.
Потому что чуть не умер этим летом —
Не до войн небесных было мне.
Вот и эта протекла сейчас по небу.
Разве этот бой я звал сюда?
Недоступен радости и гневу
В мире, где чужой я навсегда.
* * *
Жизнь прошла, и это очевидно.
Время притушить свою свечу.
Мне не горько… даже не обидно,
Вечной жизни даром не хочу.
Завершу на этой грустной ноте,
Чтоб без страха за порог взглянуть.
…А пройти дорогой всякой плоти,
Думаю, и есть достойный путь.
* * *
Я проснулся часа в четыре —
За стеной уже дети не плачут,
не лает собака,
А с вечера, как заливались, однако.
Даже звенит в ушах, так тихо в квартире.
Не засну, но вставать не буду.
Страхи меня не мучат,
ужасы отошли в сторонку.
Чего мне бояться: рвется там, где тонко,
А если тонко везде — сразу повсюду.
А повсюду — это мгновенно,
Значит, не страшно:
без слез, ложных надежд, жалких страданий
И без пустых сочувственных воздыханий,
Уже так доставших — скажу откровенно.
Покуда писал я в блокноте,
Мне полегчало,
и за окном, кажется, посветлело,
Стишки — и не просишь, такое ведь дело,
Помогут при любом судьбы повороте.
Про стихи — отнюдь не примета,
Скорее, простая реальность жизни,
ее итога.
Так что, если напрячься чуть-чуть, немного,
Того и гляди — доживешь до рассвета.
* * *
Будучи атеистом до мозга костей,
Промотавшимся до последней заначки,
Я не жду милостей ни от Бога, ни от властей,
Не жду, не прошу, не вымаливаю подачки.
Вера, по-моему, нечто вроде травы,
Пробивающейся из всякого праха.
На ничье милосердье не уповаю, увы.
Все меньше во мне надежды… Надежды и страха.
Т.е. меня можно и засадить в тюрьму —
Мне это будет, в общем, по барабану.
Даже увидев мира изнанку и бахрому,
Я справедливости доискиваться не стану.
Но не все так просто, когда идет война…
И какой уж там атеист под обстрелом?
Здесь и я помолюсь… так оно во все времена
Между жизнью и смертью… прочим нехитрым делом.
* * *
Воспевая все прелести рая,
Распинаясь в любви перед Богом,
Я всего лишь стою у сарая —
На участке от века убогом.
Сокрушая все мерзости ада,
Сатану башмаком попирая,
Я ловлю в запустении сада
Хоть какой-нибудь отклик из рая.
Дождь бормочет, меня поливая,
Даже смерть убрала свое жало.
Только мышка в траве полевая,
Слабо пискнув, у ног пробежала.
Жаждал я: похвала и награда,
Ждут меня… пусть хоть малая мета.
Но из области рая и ада
Нет ни отклика мне, ни ответа.
Слышу я, как шоссейная лента
Отдается шуршащим машинам…
Кто я есть, чтоб отметить хоть чем-то?
Или все-таки писком мышиным?..
* * *
В пору юности, знать бы, в каком
Шестьдесят… — и не вспомнить — лохматом.
Цел еще был родительский дом,
Еще были райком и местком,
Где вручали награды ребятам
За ударный и доблестный труд
На картошке и овощебазе.
Каждый выбрал тогда свой маршрут.
Я был тоже по-своему крут,
Но и я был подвержен заразе.
Я ее повстречал… был апрель,
Тут возникла она, как химера.
Я открыл и закрыл свой портфель,
Я был трепетен, точно газель…
И она мне представилась: Вера.
Взгляд острей, чем булатный кинжал,
И прическа — подобье короны.
Я качнулся и чуть не упал,
А в крови бушевал, точно шквал…
Впрочем, что тогда знал про гормоны?
Не хочу вспоминать про «потом»,
Оттянулась на дурне по полной.
Изверженье… пожар и потоп…
Медом жизнь не казалась мне чтоб…
…И над дурнем смыкаются волны.
Весь нехитрый ее арсенал
Был испытан на мне в полной мере.
В общем, так я нашел идеал…
Но стишки-то зачем сочинял
На всю голову тронутой Вере?
* * *
Нет, ни вернуться, ни все изменить —
Все бы, как есть, и оставил.
Парок я вижу, заветную нить,
Ту, что мне ткали без правил.
Все переврали богини судьбы,
Все перепутали жрицы.
Правильно — я повторю — если бы
Умер я в детской больнице.
Лет так в 12… в Советской стране,
Где всем дышалось так вольно.
И не узнав, что же выпадет мне…
Господи! Мне ведь не больно.
Нет, проходил не хозяином я,
Путаясь вечно в обидах,
Правду изведав и ложь бытия,
Руку сжимая Аида.
Что же теперь-то жалеть… и о чем?
Стал я и грубым, и резким.
Сильным течением я увлечен,
Но, что уж точно, не невским.
Вижу уже Прозерпину саму,
Нить обрезающих Парок
И погружение в вечную тьму…
Тоже не худший подарок.
* * *
Мне не надобно рая для добрых,
А, тем более, — ада для злых.
На земле мне был явлен их образ.
Что сказать? — как удар был под дых.
И еще повторюсь: мне не надо
Грешным — мрака и света — святым.
Помню, чаял такого расклада —
Растворилось желанье, как дым.
Не хочу очистительных истин:
Мы — как обух, бессильна здесь плеть.
Ведь таких, как мы есть, не очистишь —
…Разве что совершенно стереть.
Я не верую в силу молитвы,
А не то помолился бы всласть
О прощенье для всех после битвы —
Той, в которой сей мир должен пасть.
Окончательной… в ходе которой
Распадется вся ткань бытия.
О прощенье Содома с Гоморрой…
И людей… всех таких же, как я.
* * *
Несмотря ни на что,
Я смотрю на ничто,
Ощущая ответный взгляд.
И оно — на меня,
Пусть не с первого дня,
Уже семьдесят лет подряд.
Не в гляделки игра…
Мне, пожалуй, пора
Поменяться местами с ним.
Стану тенью его,
Как и был до того…
Все понятно. И мы молчим.
* * *
Увы — ничего, кроме этих стихов,
Надолго остаться не может —
Ни добрых поступков, ни жалких грехов,
Ни тени души твоей тоже.
Уж ты постарайся, над ними корпей,
Отделывай всякую малость,
Чтоб строчка твоя, словно дикий репей,
За память случайно цеплялась.
И, может быть, год или два… или пять
(От вечности только крупица)
Их будут не только друзья повторять —
Совсем посторонние лица.
Утешить не может и этот расклад,
В нем горечи привкус скорее.
И все-таки в мире печальных утрат
Хоть капельку сердце теплеет.
ОТПЛЫТИЕ — 2
Бог таков, как представишь себе ты,
А ты — нет, ты совсем не таков.
Как и ты, Он читает газеты:
Больше нет, кроме вас, дураков.
Он листает подшивку журналов:
Боже мой, все с ума посошли!
Нет ни чувств, ни святых идеалов
На широких просторах Земли.
Вот ты думал, что ты — сочинитель,
А ты — некий морской капитан.
Надевай белоснежный свой китель,
Твое судно укроет туман.
Ты отправлен исследовать фьорды,
Инспектировать утренний бриз.
Даже лорды… английские лорды
Не вольны отклонять сей каприз.
Потому, как в сознании Бога
Не поэт ты, а вольный моряк,
Так с упорством и пылом бульдога
Ты на карты морские наляг.
Навострил тебя в южное море —
Пропадай за понюх табака.
Тайны эти на крепком запоре,
Но не дрогнет Господня рука!
Скажут: да, человек был хороший,
Но поэзию бросил… пропал,
Сгинул где-то за ломаный грошик…
Так и не отыскав идеал.
* * *
Уж в кого я не верю, так в дьявола.
Впрочем, душу продать ему можно.
На поверхности мысль эта плавала,
Да и мыслью назвать ее сложно.
Очевидней всего очевидного…
Это правда всего лишь нагая.
Зараженья опасней ковидного
Вера в то, что нам Зло помогает.
На картинке дракон, страшный в дерзости,
Холодок пробегает по коже.
В нем ты зришь все пороки и мерзости…
И не видишь в себе их самом же.
Ты, желая богатства ли, славы ли,
Сам способен на козни и пытки.
Только корни, поверь мне, не в дьяволе —
Изнутри… в этой мощной подпитке.
Душу тяжким трудом своим выковав,
Норовишь ее сбагрить задешево.
Вне тебя нет дракона столикого,
Над тобою лишь звездное крошево.
Так господствуй над злом беспрепятственно,
Грех бессилен, и зло так убого.
Звезды в небе мерцают так явственно,
Зло маячит всегда у порога.
Душу можно продать при желании,
Даже с прибылью, пусть небольшою.
Вот и думай, один в мироздании,
Сам решай, что с ней делать, с душою.
* * *
Выйдя на несанкционированный Пенсионным фондом
Остаток жизни, предваряющий вечный покой,
Нет, я не чувствую себя ослепительным Джеймсом Бондом:
Тайный агент 007 из меня ну совсем никакой.
У меня нет оружия… Разве что перочинный ножик.
Но с ним и перья-то зачинить совсем мудрено.
Думаю, при столкновении меня легко уничтожит
Самый чахлый боец ОМОНа, слабейшее их звено.
Ко мне по суду применима наистрожайшая мера.
Суд, как и всегда, пожалеет уставший конвой.
На Семёновский плац и — гражданская казнь пенсионера:
Пенсионную книжку рвут над бритой моей головой.
* * *
Мне не стать здоровым… богатым…
Жил в тени, и умру я в тени.
Электрическим самокатом
Не воспользуюсь я… ни-ни.
Надо как-то смотреть реальней:
Ну, зачем же пойду я к врачу?
И ни в ближний Космос, ни в дальний
На ракете я не взлечу.
Быть пророком не дал мне Боже,
Но и мне, пусть болтать не с руки,
Кое-что приоткрылось тоже,
Пусть и самые пустяки.