Беседу вел Артём ПУДОВ
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 4, 2022
В издательстве «АСТ» вышел роман питерского писателя Саши Кругосветова «Счастье Кандида». Почему роман столь актуален сегодня, хотя действие и происходит в альтернативном Петербурге? Об этом с писателем поговорил литературный критик Артём Пудов.
— Ваш новый роман «Счастье Кандида» — книга, которую, как мне показалось, можно прочесть в совершенно разном ключе: и как сюрреалистическое произведение, с героями, лишь отдаленно похожими на реальных, и как довольно жесткую сатиру, бьющую по самым тяжелым социальным и общечеловеческим проблемам. Расскажите, пожалуйста, подробнее об истории создания такого необычного и острого романа: что послужило первоначальным импульсом для текста, с какими трудностями, возможно, пришлось столкнуться?
— В 90-е я был в бизнесе. Однажды мне позвонила приятельница, перебравшаяся в Париж на ПМЖ, попросила помочь своему бывшему. Умненький мальчик, в прошлом программист, с приходом девяностых пустился во все тяжкие, увлекся финансовыми махинациями, набрал займов, наломал дров, потерял бизнес, жилье и стал бомжом. Теперь его ищут партнеры, займодатели, братки — пай-мальчику в этой России не выжить! Таких примеров было много. Вспомнилась трагическая судьба криминального босса Миши Осетинского, которого я в 80-е знал как очень талантливого программиста. В моей собственной предпринимательской биографии также бывали моменты, о которых можно сказать: Штирлиц был на грани провала. Крылатое выражение «От тюрьмы и от сумы не зарекайся» мне довелось прочувствовать на себе. Со временем мне захотелось написать о том, как легко человек, только что бывший на гребне успеха, может оказаться на дне общества и стать бомжом. Мои прототипы почему-то все походили на вольтеровского Кандида — молодые, талантливые, живые, а еще и простодушные. В результате, героем книги стал Кандид, перенесенный в наше недавнее прошлое, а стиль изложения был выбран насмешливо-пародийный.
— В одном из интервью Вы упомянули о сильной нехватке хорошей современной российской сатирической и юмористической прозы. Хотя у нас есть классики — Салтыков-Щедрин, Аверченко, Зощенко, Ильф и Петров. Об этой проблеме много говорят и современные психологи — без юмора, иронии, а иногда и сарказма мы не можем адекватно оценивать собственные поступки. В «Счастье Кандида» много трагикомичных моментов, но, как сказал один петербургский поэт о реакции публики на чтение его стихов — «они смеются, а ведь здесь очень мало смешного!» Как Вам кажется, с чем связан недостаток качественной сатирической и юмористической литературы?
— Современные литераторы, видимо, слишком вовлечены в политику — участвуют реально или мысленно — или в окололитературный бизнес. Мне кажется, писатель должен уметь оставаться над схваткой. Только трезвомыслящий и свободный человек может остаться независимым от общественных борений и одолений, может позволить себе посмеяться над собой и над другими. В российской культуре — упадок, остро чувствуется дефицит масштабных фигур и идей, потому и нет сатириков уровня Вольтера или Салтыкова-Щедрина. А насколько удачно мне удалось создать сатирический слепок нашего общества — судить читателям и критикам.
— «Счастье Кандида», как отмечают многие критики, роман отчетливо петербургский. Кроме того, авторы, пишущие о Вашем творчестве, выводят широкий спектр авторов, повлиявших на Вашу поэтику. Есть ли особенно запомнившиеся Вам критические отзывы и статьи?
— В 2020-м была только рукопись книги, я показывал ее Наталье Рубановой, Полине Корицкой и Игорю Михайлову — их отзывы опубликованы в «Литгазете», «Литроссии» и журнале «Вторник» соответственно. Теперь книга издана в АСТ и появилась в книжных сетях, вышла с очень важным для меня предисловием Евгения Анатольевича Попова.
«Роман — отчетливо петербургский» — наверное, вы правы. «Цветные рассказы» — тоже петербургские. Все мои крупные формы — уже изданные и готовящиеся к изданию — очень петербургские: стараюсь писать о том, что хорошо знаю и люблю.
— В настоящий момент существует множество писательских курсов и школ, выходит огромное число отечественных и переводных статей, пособий, книг на эту тему. На Ваш взгляд, как эффективнее отличить графомана от профессионала и можно ли «научиться писать»?
— Есть простой ответ: настоящий писатель отличается от графомана талантом. Вы удивитесь, но, я думаю: ответ этот неправильный! Всегда были, есть и будут бездарные писатели — причем настоящие профессионалы и вовсе не графоманы, — литераторы, чутко улавливающие запросы разных слоев общества, а особенно — властей предержащих. Это укоренившиеся в прежних союзах мастера соцреализма, а также авторы желтой и бульварной прессы, блеклой фантастики for young adults… Главное отличие серьезного литератора от них всех состоит в том, что ему есть, что сказать своему читателю. Поскольку нет критериев, позволяющих отличить мастера от литератора-приспособленца или графомана, нужны институты критиков, которые сейчас почти исчезли.
Можно ли научить писать? Технически, да. Но, если у автора нет идей, если душа его не трудилась и не обгорела в сражениях жизни, писателя из него не получится.
— В своих сборниках эссе «А рыпаться все равно надо», «Птицы» Вы касаетесь самых разных тем, от мнимо мелких до самых обширных. Но в этих текстах есть и философские нотки. Книгу «Счастье Кандида», полагаю, также можно осмыслить как объемное и подробное рассуждение о жизни. В связи с этим очень интересно, каково Ваше отношение к философии в целом?
— Философия — наука наук. Но это слово может употребляться и в более упрощенном, приземленном смысле. Мне кажется, серьезный литератор должен иметь свое представление о базовых принципах устройства человеческой жизни как таковой и мироздания в целом, должен иметь минимальное представление о философских принципах, разработанных Платоном, Декартом, Кантом, Камю, Сартром, Поппером. Марксом, в том числе. И даже о теореме Гёделя о неполноте. Мне хотелось бы стать куда более искушенным в этих вопросах, но пока не получается.
Что касается «Счастья Кандида», его главная идея — что человеку надо. Человек — абсурдное, неправильное, нелогичное существо. У животных есть потребности, которые могут быть удовлетворены природой, у человека — потребность в смыслах. А смыслов в природе нет. Не будем говорить о жанровой литературе. Но мейнстримная литература всегда будет находиться поодаль от науки: она занимается абсурдом, пытается разобраться в принципиально неразрешимых проблемах или хотя бы помочь человеку выжить в абсурдном мире смыслов. Поэтому мне близки Франц Кафка, Жан-Поль Сартр, Андрей Платонов, Маргерит Дюрас, Джон Кутзее.
— Ваши произведения переводились на иностранные языки. «Счастье Кандида», как и ряд других Ваших произведений, видится мне в плане сюжета наполненным скорее российской спецификой, чем западной. Не утихают дискуссии, какая литература нужна «там» — о российской жизни или условно на общемировые темы. Планируются ли в ближайшее время новые переводы?
— В этом году выйдет моя книга о девяностых «Полет саранчи» — я хотел бы представить ее на Book Fair в Лондоне в следующем году. Книга раскрывает многие движущие механизмы внутренней жизни России в тот период и, возможно, заинтересует западного издателя — тогда ее перевод и переиздание могут стать актуальными.
— В аннотации к двухтомнику «Цветных рассказов» сообщается о некоторых из ваших любимых писателей: «Подражая Сэлинджеру. Перечитывая Борхеса. Вспоминая Кортасара. Гуляя по тропинкам, протоптанным Бирсом. Споря с Кастанедой. Размышляя над книгой Модиано». Кроме прозы и эссе, Вы также регулярно публикуете стихи. Есть ли у Вас именно поэтические предпочтения из числа классических или современных авторов?
— Стихи я не пишу. Ритмическую прозу и верлибр использую иногда в качестве вспомогательных средств, встраиваемых в ткань прозаических произведений. Из авторов XX века люблю Н. Заболоцкого, В. Хлебникова, В. Маяковского, С. Есенина, Б. Корнилова, В. Соснору и многих других.
— В последние годы ведутся напряженные дискуссии о детском чтении. Одни бьют тревогу из-за «гаджетомании» детей, другие говорят только о советской детской классике, третьи — в их числе многие издатели — расширяют горизонт детского чтения, поскольку надеются таким образом привлечь новых молодых читателей. Хотелось бы услышать, что Вам как автору немалого числа детских книг кажется самым важным при их написании, а что — нежелательным?
— Дети уходят в гаджеты и в интернет. Не берусь прогнозировать, что будет дальше, но меня смешат разговоры о том, что дети теперь не такие, как раньше, — меньше читают, больше сидят в интернете.
Я часто встречаюсь с детьми в школах и библиотеках. Не вижу разницы между детьми конца 2010-х и детьми — сверстниками моего сына — начала девяностых. Такие же непосредственные, живые, всем интересующиеся. Мне не составляет труда наладить диалог с детьми, как среднего, так и старшего школьного возраста. Что-то они не знают из классики и современной литературы, а естественнонаучных знаний у них, возможно, и больше. Они сидят в интернете и подчас осведомлены о чем-то больше, чем взрослые. Будет российской культуре придаваться большее значение, чем сейчас, будут и образованные дети. В международных конкурсах по математике, биологии, по программированию нередко побеждают школьники и студенты из России — например, петербургского ИТМО, который, кстати, и я когда-то закончил. Возможно, не все так плохо.
Теперь, как писать для детей?
Пиши о том, что хорошо знаешь, что самому интересно. Пиши просто и понятно. Пиши от души, искренне. Люби и уважай будущего читателя — не поучай, говори с ним на равных. Сделай свою книгу интересной, увлекательной и познавательной. Ребенку нельзя врать: дети сразу почувствуют фальшь. И если все это у тебя получится, ребенок ответит тебе любовью — тебе и твоей книжке.
Решил писать книгу для взрослых? Подойди к ней в точности так же и со всей серьезностью. И тогда обязательно найдешь своего читателя. Взрослые разборчивей и искушенней, поэтому поклонников у тебя будет меньше, чем среди детей. Не страшно — автор не должен всем и каждому стараться понравиться.