Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2022
Сергей Бирюков, «Окликание»
М.: Издательство Евгения Степанова, 2015
Разно организованные тропы обеспечивают движение поэта; язык выбирает несущего поэтический крест и получающего словесный мед. Язык же, чьи недра непостижимы до глубин своих, альф и корней, открывает возможности троп:
и я учился понимать
богов прямую речь
высокое косноязычье
деревьев
трав
цветов
над ними
полет богов
и космогонию полета
и осознав
тропу Зангези
как путь к вершине
за ум
туда
где сферы разума
сдвигаются навстречу
друг другу
Виноградно-вьющийся стих Сергея Бирюкова забирается в сферические глубины глубин, не требуя рифмы, какая — в данном случае — была бы пустой побрякушкой; забирается — исследуя слой за слоем таинства мерцаний, определяющих жизнь.
Кора похожа на надписи на праязыке, том, что был до строительства башни Вавилона, до смешения всех голосовых и интеллектуальных возможностей, до разделения на множественность единства.
Сложно осознавать, что Вселенная — единый организм; человечество даже сложно воспринимать подобным — единым — образом…
…Сергей Бирюков точно почувствовал флюиды пространств, написав:
время от времени
наступает время
постпоэзии
когда поэзия
отказывается
сама от себя
и пытается
заместить себя
чем-то другим
Поэзия есть свойство мира, а мир не отказывается от своих свойств, меняются только полюса восприятия человека, и время, показанное верлибром Бирюкова, точно наше: время ухудшений, замены подлинников фальшивками, пустых игрищ и ярко-блескучих соблазнов.
Но… самая густая темь перед рассветом; и хранители слова блюдут чашу, полную магической поэтической субстанцией.
…Время сна смешивается с явью, нос, представляющий Гоголя в той же мере, в какой Гоголь представил нос, вдруг выпадает в область сна из пределов яви; квадратный корень сущностного поддается ли исчислению? Но верлибр глаголет, используя ноты юмора:
нос видит сон
в котором
нос впадши в сон
опять же видит сон
в котором он гуляет
и паныча встречает
который на него
кидает взор
тот паныч футурист
его зовут кручен
ых
Прихотливо-причудливая вселенная Бирюкова соприкасается с долгим — сквозь смерть — путем дервиша поэзии Хлебникова, с откровениями Филонова, раскладывавшего реальность на составные части, стремившегося вывести живописные коды атома…
Футуризм жив: он прорывается языковыми огнями слов в поэзии Бирюкова, сложно зашифрованной и ясной, предлагающей такие интересные орнаменты мысли, что стоит следить за каждым завитком.
…Футуризм сосредоточен и в книге «Окликание»:
хлебников пишет письмо двум японцам
он призывает открыть оконца
он призывает расширить околицу
он призывает построить дом
состоящий из волокон
он призывает
открыть новую эру
Новую эру провидит и Сергей Бирюков, и названная книга — лучшее тому доказательство.
Александр Тимофеевский, «Я здесь родился»
М.: Издательство Евгения Степанова, 2017
Может ли быть шуткой любовь к Москве?
Нет, москвичи знают, как всем составом своим держит город, переулочный, старый, садово-кольцовый, дворовый, и Тимофеевский в книге «Я здесь родился» утверждает:
А я хожу взволнован,
А мне Москва к лицу,
Я, как медведь, прикован
К Садовому кольцу.
Ирония, кажется, маскирует трагедию вечной связи с вечным (почти Рим) городом…
Ах, сколько поколений знали песенку крокодила Гены, не зная автора слов: так по-разному раскрывался недавно ушедший поэт.
Он — лирик, пронзительной, лучевой тонкости; он — философ, находящий в стихе наилучшее воплощение своим мыслям, он — шутник, он эстет, пишущий о художниках — да так, что по-новому взглянешь на холсты.
И он — постигающий себя: словно через ветхую, вечную вечность:
На углу дождливой Моховой
Встретился я как-то сам с собой.
Половина улиц — безо льда,
Половина неба — голуба.
Целый год себя я не видал,
А сегодня встретились — судьба.
Я стою и мокну под стеной,
Неопрятный, заспанный и праздный…
Оттепель смеется надо мной,
С талых крыш капелью грязной дразнит.
Как интересно ирония входит в сложнейший процесс постижения — основной для каждого!
Тимофеевский открывает нечто в себе, скрывая большее, заставляя вдумываться в оное, вчувствоваться, быть другим.
Он легок.
Он полетен — в стихе.
Он глубок.
Ибо, вглядываясь в себя, можно открыть много бездн.
И открытиями своими поэт щедро делился со всеми, оставив сияющий слой своего литературного наследия.
Арсен Мирзаев, «Жизнь в ¾»
М.: Издательство Евгения Степанова, 2015
«Жизнь в ¾», должно быть, грустна, ведь не на полную же катушку!
Что, впрочем, не относится к поэзии санкт-перербургского автора Арсена Мирзаева, запущенной именно так — на полные обороты, дабы не снизить накал, остановка механизма — чревата.
Лирик, пишущий верлибром, постепенно обретает разные качества; тогда как верлибр — стройный, как бамбук — прорастает в воздух всеобщности, предлагая свою силу в качестве мысли:
тонкий лирик
пишет о чувствах
невесомых
воздушных
полупрозрачных
о том
что где тонко –
там крах
трах
прах
и бесконечный
тарарах
корпулентный лирик
пишет о
гиппопотамности
о прыщах и фурункулах
на этой
толстой
дряблой
жирной
пупырчатой
омерзительной
коже
Рассмотренное с разных ракурсов в большей мере потянет на целостность: однобокость вредит.
Трагедия современности мерцает за признанием:
нету больше семьи
нет работы
нет знакомых
родных
нету дома
потому что живу я
в Фейсбуке
и включен я
в фейсбучную ленту
у меня 1300 друзей
Прискорбная констатация обернется абсолютным несчастьем, декларированным в финале стиха.
Жизнь на ¾ запущена: ее не остановить.
Вьется верлибр, втягивая в себя все больше и больше ощущений; вьется, причудливо изгибается, создавая орнаменты мысли и образа, чувств и ощущений.