Эссе
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 2, 2022
Евгений ДЕМЕНОК
Писатель, исследователь, коллекционер, путешественник. Родился в 1969 году в Одессе, живет в Праге. Писатель, журналист, исследователь русского и украинского авангарда. Рассказы, очерки и статьи опубликованы в журналах, альманахах и газетах Украины («Радуга», «Фонтан», «Дерибасовская-Ришельевская», «Южное сияние», «ART UKRAINE», «ШО»), России («Новый мир», «Новая Юность», «Октябрь», «Дети Ра», «Зинзивер», «Литературная газета», «Рубеж», «Антикварный мир»), Чехии («Русское слово»), США («Новый журнал», «Гостиная»), Германии («7 искусств»), Канады («Toronto Slavic Quarterly», РЕВА), Дании («Новый берег»), Греции («9 муз»), Кипра («Вестник Кипра»), Израиля («Зеркало», «Вести», «Артикль», «Литературный Иерусалим»). Автор книг «Ловец слов» (2012), «Новое о Бурлюках» (2013), «Занимательно об увлекательном» (2013), «Казус Бени Крика. Рассказы об Одессе и одесситах» (2015, переиздана в 2018), «Вся Одесса очень велика» (2016), «Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения» (2020), «Свежий ветер с моря. Записки одесского путешественника» (2020). Соавтор книг «Легенда о черном антикваре и другие рассказы не только для детей» (2014) — вместе и Игорем Потоцким, «Треугольная книга» (2019) — вместе с Игорем Гусевым и Полем Гранеком. Вместе с Евгением Голубовским подготовил три сборника интервью с одесскими художниками «Смутная алчба» (2010–2012). В 2009 году вместе с ним же основал литературную студию «Зеленая лампа» при Всемирном клубе одесситов. Лауреат Одесской муниципальной премии имени Паустовского за книгу «Новое о Бурлюках» (2014), премии журнала «Дети Ра» за очерк «Американские адреса Давида Бурлюка» (2016), Международной отметины имени отца русского футуризма Давида Бурлюка (2018). Член Президентского совета Всемирного клуба одесситов. Установил в Одессе мемориальные доски Юрию Олеше, Кириаку Костанди, Михаилу Врубелю, Давиду Бурлюку, Алексею Кручёных.
НИКОЛАЙ ФЕШИН И ДАВИД БУРЛЮК.
История одной рукописи и четырех портретов.
Среди многочисленных писем, открыток, дневников Давида Бурлюка, переданных мне внучками его младшей сестры, Марианны, находится и рукопись воспоминаний о великом художнике Николае Фешине, написанных Давидом Давидовичем вместе с его верной спутницей, Марией Никифоровной. Совместное творчество было для них привычным делом, обычной практикой. Давид Давидович писал цветы, или морской пейзаж, а Мария Никифоровна, сидя рядом, читала ему вслух либо же делала записи в дневнике, отвечала на многочисленные письма и писала воспоминания. Так и с попавшей ко мне рукописью — написана она рукой Марии Никифоровны, но практически на каждой странице рукой Давида Давидовича внесены правки и дополнения.
Но как же рукопись, послужившая основой для посвященного Фешину тридцать пятого номера журнала «Color and Rhyme» («Цвет и рифма»), издаваемого Бурлюками в Америке с 1930 по 1967 годы, попала в Прагу? Может быть, Бурлюки попросту забыли ее у сестер во время своего первого визита в Чехословакию осенью 1957 года? Ведь именно так случилось с «Историей жизни Давида и Марии Бурлюк (1896–1945)», начатой Бурлюками в Нью-Йорке и потом забытой во время приезда в Прагу — причем несмотря на их неоднократные просьбы прислать рукопись в Америку пражские родственники этого так и не сделали.
Вопрос этот, поначалу казавшийся праздным, стал занимать меня все больше, и я принялся за поиски. В конце концов историю рукописи — она была первой, но не единственной — удалось проследить благодаря переписке Бурлюков с их многолетним корреспондентом в СССР, «духовным сыном», коллекционером Николаем Алексеевичем Никифоровым, который даже писал на визитных карточках свою фамилию так: Никифоров-Бурлюк. Имя Николая Фешина упоминается в этой переписке десятки раз. Это легко понять — именно написанный Фешиным уже в Нью-Йорке портрет Бурлюка стал самым известным портретом «отца российского футуризма», хотя на протяжении долгой жизни его неоднократно рисовали и писали многие его друзья, начиная с Владимира Маяковского и заканчивая братьями Рафаэлем и Мозесом Сойерами. Появлению на свет этого портрета (и последовавших за ним еще нескольких портретов его и его жены), находящегося ныне в коллекции Художественного музея Нью-Мексико в городе Санта-Фе, предшествовала целая история взаимоотношений двух выпускников Казанской художественной школы, которая и описана большей частью в той самой рукописи Бурлюков.
Но сначала — немного истории.
В Казань юный Бурлюк приехал из Твери летом 1899 года. «Страсть моя к рисованию в это время достигла такого напряжения, что я не мог ни о чем другом думать, как только о живописи», — вспоминал он[1]. Не доучившись в гимназии, Бурлюк поступил в Казанскую художественную школу (сейчас Художественное училище имени Н. Фешина). Выбор школы был достаточно случайным. Давид увидел программу Казанской художественной школы, будучи в Симбирске, где с лета 1898-го до весны 1899 года жили его родители.
Казанская художественная школа была открыта 9 сентября 1895 года по ходатайству Казанского губернского земства и Казанской городской думы с разрешения Президента Императорской Академии художеств, великого князя Владимира Александровича. Он же являлся Президентом Общества изящных искусств в Одессе, куда Давид Бурлюк переедет через год. Инициаторами создания школы — первой в системе средних специальных художественных учебных заведений, подведомственных Академии художеств, — выступили выпускники Академии Н. Н. Белькович, Х. Н. Скорняков, Г. А. Медведев, Ю. И. Тиссен, А. И. Денисов. Именно живописец Николай Николаевич Белькович стал (в 27 лет!) первым директором школы; на дочери Бельковича, Александре, женится в 1913 году Николай Фешин. В 1897 году Бельковича сменил в этой должности архитектор Карл Людвигович Мюфке, по чьему проекту и было возведено в 1900–1905 годах сохранившееся до сих пор новое здание школы. Так что окончательное решение о приеме Давида Бурлюка в школу принимал как раз Мюфке.
Вместе с Бурлюком в художественную школу поступил Гермоген Цитович, родственник Сергея Аксакова. Они быстро сдружились и вместе сняли комнату в два окна на Третьей Солдатской улице, в доме Шуллер — до того Бурлюк «дох от скуки, будучи в Казани один»[2]. Еще одним другом Бурлюка стал его соученик Иосиф Оношко. Однако самым знаменитым учеником Казанской художественной школы был, безусловно, поступивший туда в самый первый год существования школы Николай Фешин. К моменту поступления в школу Давида Бурлюка Фешин учился уже в выпускном классе, «и их работ мы молодежь даже не понимали — в чем заключалось их мастерство. Мажут»[3].
После года учебы в Одессе (1900–1901) Давид Бурлюк вновь вернулся в Казанскую художественную школу, где отучился с 1901 по 1902 год. Казань многое дала Давиду Бурлюку. Многое было для него здесь впервые — например, оформление декораций к спектаклю «Дядя Ваня» по Чехову. И несмотря на то, что Казанская школа была провинциальной, а преподаватели «звезд с неба не хватали»[4], Николай Фешин, по словам Бурлюка, «окончив Казанскую художественную школу, только «укрепил свою руку», его художественные горизонты открылись тоже, в Академии художеств он не ломал себя, а дополнял, и… приехав с «этой провинцией» в Соединенные Штаты, он нашел здесь крупный материальный и иной успех, и не привези он сюда туберкулез, проклятье бедной юности — построил бы себе в Америке легко небоскреб. Говорю это в оправдание Казани»[5]. Завершая воспоминания о Казани, Бурлюк писал: «Я в 1902 году уехал в Мюнхен, в 1903–4-5 в Париж, а с 1906–7 года осезаннился, старался прах Казани отряхнуть от художественных ног своих, но… верно кое-что осталось: прошлое забыть трудно. А Казань, люльку своего искусства, я вспоминаю всегда с улыбкой»[6].
Следующие встречи Давида Бурлюка с Николаем Фешиным состоялись уже в Америке, где оба прожили вторую половину своей жизни. Давид Бурлюк, оказавшись вдали от центров художественной и культурной жизни России, начинает уже в 1919 году, еще находясь во Владивостоке, писать воспоминания, статьи и очерки о своих друзьях и коллегах. Он будет заниматься этим всю оставшуюся жизнь — публикуя их и в нью-йоркской газете «Русский голос», где работал в 1923–1940-х годах, и в издаваемых им совместно с женой, Марией Никифоровной, многочисленных сборниках и журнале «Color and Rhyme» («Цвет и рифма»).
Заведя совершенно новый круг общения в Америке, Бурлюк начал писать о своих вновь приобретенных друзьях и знакомых. Разумеется, такую фигуру, как Николай Фешин, он своим вниманием обойти не мог. И уже в конце 1923 года в «Русском голосе» появляется заметка «Среди русских художников в Америке»:
«Среди мастеров кисти, находящихся сейчас в Америке, — академик Н. И. Фешин, А. А. Маневич, С. Ю. Судейкин и Б. И. Анисфельд являются наиболее яркими и характерными именами, определяющими собой каждый свою эпоху, область на страницах родного искусства.
Наиболее «зеленым», совсем новеньким, новеньким, только что «промаджестичившим» (приехал на «Маджестике», модном пароходе)[7] Атлантический океан, является академик Н. И. Фешин.
Еще только два с половиной месяца, как мастер портрета, знаменитый ученик знаменитого И. Е. Репина прибыл в Америку.
По приезде академика Н. И. Фешина в Америку, мы писали и предсказывали ему успех даже в эстетически неповоротливой стране прозаических янки.
За эти два с половиною месяца Н. И. Фешин успел написать два женских портрета — «Изабеллу» и «Негритянку», — обе в настоящее время являются гордостью Мильч-галереи.
Прекрасно исполнен большой холст, изображающий дочь художника у стола, где ананас, персики, сливы и яркие цветы радуют глаз буйным размахом «колеров» и тонкости широких мазков.
Этот холст приобретен за 1000 долларов другом и поклонником художника из Питтсбурга мистером Гунтер.
Н. И. Фешин исполнил еще другой заказ для Гунтера — его портрет.
Два дня тому назад Милч-галлери продала за 750 долларов холст художника немногим более квадратной четверти — головку девочки. Холст был написан еще в России.
В течение двух последних недель Н. И. Фешин занят портретом с меня. «Натура» мастерски написана в позе лектора на ярком восточном фоне.
Н. И. Фешин посетил Бруклинский музей, где предполагает писать портреты директора музея мистера Факса и профессора Мюра.
Успехи Н. И. Фешина весьма отрадны. Предвидится выставка картин художника. Доктор Х. Бринтон[8], при содействии мецената из Питтсбурга мистера Стиммеля, готовит прекрасную монографию о нашем русском художнике»[9].
Разумеется, всегда стремившийся к общению с выдающимися людьми Бурлюк не мог не написать о том, что его портретирует сам Фешин. Но и Фешину, мало известному тогда в Америке, такое упоминание было весьма кстати.
Тогда же, осенью 1923-го, Бурлюк писал своей младшей сестре Марианне и ее мужу, художнику Вацлаву Фиале в Прагу: «Сюда приехал Фешин, автор капусты в академическом музее, он в продолжении 12 лет просидел в Казани, последние годы не работал, поэтому не изменился ни в лучшую, ни в худшую степени. В провинции русской люди сохранялись так хорошо, что ни одной трещинки не делалось на них, сделал я вывод»[10].
Следующий, более детальный очерк о Фешине был опубликован Давидом Бурлюком в изданном в 1928 году его супругой, Марией Никифоровной, сборнике «Русские художники в Америке. Материалы по истории русского искусства 1917–1928»:
«Николай Фешин — сын крестьянина Казанской губернии.
Отец художника Иван Александрович Фешин, арзамасский мещанин, переехав в Казань, открыл позолотно-столярную мастерскую, в которой выполнялись работы преимущественно по иконостасному делу.
Николай Фешин, находясь под влиянием обстановки мастерской отца, чуть не с шести лет с большим увлечением играючи занимался резьбой по дереву, то рисованием, то вычерчиванием узоров для киотов.
С двенадцатилетнего возраста каждое лето с мастеровыми стал выезжать в села по уезду для выполнения получаемых отцом заказов.
Обнаружив с детства страсть и талант к искусству живописи, в 1895 году поступает в Казанскую художественную школу, только что основанную тогда Н. Н. Бельковичем, казанским просвещенным покровителем искусств.
В 1900 году, по окончании школы, Н. Н. Фешин поступает в Академию художеств в Петрограде, каковую заканчивает в 1909 году с званием классного художника первой степени.
Фешин-жанрист был одним из любимых учеников великого И. Е. Репина. Академик русской живописи недолгое время путешествует «по заграницам»; его тянет родная древняя широкая Волга. Н. И. Фешин уезжает в Казань, где и состоял одним из деятельных профессоров Казанской художественной школы.
Педагогической деятельности Н. И. Фешина Россия обязана рядом обещающих молодых дарований.
Но Фешин много работает в это время и сам.
В С. [оединенных] Ш. [татах] Н. И. Фешин успел и материально и художественно. Около двадцати картин было куплено в разное время для музеев Америки.
Н. И. Фешин — третий академик русской живописи, посетивший Америку. Первым был В. В. Верещагин, вторым Н. К. Рерих.
В Питтсбурге у мецената Стиммеля имеется свыше 40 холстов русского художника. Н. И. Фешин получил ряд медалей на выставках С. Шт. Ему за время пребывания его в С. Шт. был заказан ряд портретов. Крупнейшая галерея Соедин. Штатов Grand Central Gallery избрала Н. И. Фешина в свои члены.
Последнее время художник постоянно живет в Новой Мексике, в Таос»[11].
Очерк проиллюстрирован двумя работами Фешина — написанным в 1924 году большим портретом Бурлюка и эскизом к портрету. История того, как были созданы обе эти работы, и описала в первой части своих воспоминаний о Фешине Мария Никифоровна Бурлюк.
Воспоминания эти опубликованы в переводе на английский язык в 1958 году в 35-м номере издаваемого Бурлюками в США с 1930 по 1967-й журнала «Color and Rhyme». Называются они «Н. И. Фешин — великий художник (его жизнь и работа в США, 1923–1956)» и начинаются так:
«Когда в 1956 году мы провели два месяца в Советском Союзе, многие художники, включая И. Э. Грабаря, спрашивали у нас о нашем знаменитом друге. Так как в его родной стране не было ничего известно о жизни и работе Фешина, мы решили опубликовать в «Color and Rhyme» воспоминания о Фешине, написанные Марусей Бурлюк, и фотографии Juley, N. Y.C., 225 E. 57th St. Для будущей истории русского искусства — этот материал представляет несомненный интерес»[12].
В конце текста Мария Никифоровна пишет о том, что воспоминания были написаны в Хэмптон Бейз, Лонг Айленд, Нью-Йорк, за столом, которому уже 250 лет, причем десять лет дерево плавало в океане, и завершены в последний день марта 1957 года. На английский были переведены 31 января 1958 года в Брадентон Бич во Флориде — городе, где Бурлюки много лет подряд проводили зимние месяцы.
Даты эти были чрезвычайно важны для меня в ходе исследования истории попавшей ко мне рукописи. Задача была непростой, так как сегодня известно о еще одном варианте рукописи воспоминаний Бурлюков о Фешине, которая находится в фонде Давида Бурлюка в Научно-исследовательском отделе рукописей Российской государственной библиотеки[13]. Какая же из них была первоначальной? И как все же рукопись оказалась в Праге?
Как я уже указывал, историю написания воспоминаний можно проследить по письмам Давида и Марии Бурлюк в Тамбов, своему многолетнему корреспонденту и «духовному сыну», Николаю Алексеевичу Никифорову.
А началось все со встречи Бурлюка со своим давним знакомым, Игорем Эммануиловичем Грабарём. Встреча эта произошла после почти тридцатилетнего перерыва, в 1956 году, во время первого визита Бурлюков в СССР. Тогда Грабарь, прежде резко отзывавшийся о творчестве Бурлюка, выказал вдруг неожиданный интерес не только к старому знакомому, но и к творчеству его американских друзей и знакомых, и в первую очередь к творчеству Николая Фешина, о котором в СССР почти забыли. После этого неутомимый Бурлюк, безуспешно добивавшийся публикаций своих стихотворений и воспоминаний на родине, задумался о том, чтобы написать о своих встречах с Фешиным.
19 марта 1957 года Бурлюк писал Никифорову:
«В России хватились Н. И. Фешина. Он в САСШ. Матер. успел, но с 1926 г. заболев чахоткой (имел ее из России), уехал из Нью-Йорка. Последн [юю]. выставку имел в 1928 г. в Гранд Централ Галерее. Там имеется несколько его картин (цены от 1200 дол. и выше). Умер в Калифорнии в Санта Моника, Лос Анджелес в прошлом году. Наш большой друг. Мы имеем его работы: портрет с меня 1924 г. и Маруси 1924 г., также рисунок 1942 г. (уголь). У нас имеется маленькая монография Дульского, изданная в Казани (я очень хочу иметь историю казанской худож. школы) — издание 1945–6 (?) год. Там также много, конечно, о Фешине. Книг о Фешине здесь издано не было. У меня имеется журнал «Аризона» — путеводитель — предлагаю вырезку адрес; 6 рисунков и 8 масло картин в красках в номере воспроизведено. Я им сейчас написал. Едва ли такой старый номер имеется в запасе у них!
Я им сейчас написал, если есть номер и получу редкость — вышлю для вашего, Ник [олай] Ал [ексеевич], собрания. У фотографа Jonley 57-я ул. имеется ряд фото с его картин — стоят, вероятно, по 1 дол., 1,50 — весной зайду, закажу. Дорого стоить будет (наш доллар — ваши 20–25–30 руб.). Цена жизни-пища-одежда.
Я очень интересуюсь получить снимки фото с моих картин в Уфе — в музее — надо писать туда Тюлькину[14] (мой друг дней старины!..) Хотят 7 рублей за снимок. Если вас не обременит, спишитесь! Тогда обменяемся на Фешина. Худож. Дергаченко[15] мой привет. Составьте — он пусть — справку о Фешине. Фешин в САСШ — все, что имеется; также Александра Николаевна Фешина (вдова) ее вилла Taos, New Mexico пишите ей — она имеет несколько картин Фешина.
Картины его очень дороги. От 1500 дол. и выше.
<…> Я всегда был справочным бюро по вопросам искусства.
О Фешине читай в моих воспоминаниях «2 года в Казани» (Ленинск. библ.), также в книге Бурлюк «Русс. Искусство в Америке» (издание М. Н. Бурлюк)»[16].
Видя активный интерес к Фешину в СССР, Давид Бурлюк твердо решает написать — совместно с Марией Никифоровной — воспоминания о нем. Уже 24 марта он пишет Никифорову:
«Вы затронули в ваших письмах (Г. Дергаченко, а ранее в Москве И. Грабарь — обнимая меня и др. — в Крыму…) Н. И. Фешина, нашего близкого — годы 1900, 1901, 1903, 1923, 1944 гг. — встречи в России и САСШ. И сегодня Мария Ник. писала интереснейшие воспоминания об этом выдающ [емся]. живописце, вел [иком] мастере формы.
Мы вам о Фешине писали уже в нашем последнем письме. Когда завтра Маруся закончит воспоминания (я пишу красками, а она пишет, принимая мои диктуемые вставки и добавления…), мы их перепишем и пошлем вам один экземпляр. Очень будем просить на русск [ой] машинке сделать копии — одну послать нам, одну Игорю Эммануиловичу Грабарю, Третьяковск. галерея; ему передадут. Я (повесеннее!) в Нью-Йорке достану снимки (фото) с его работ — все возможное — и мы с вами создадим Фешин в САСШ — только мы эту работу, пока «есть время», можем сделать»[17].
Интересно, что Давид Давидович пишет о Грабаре уважительно, словно забыв о былой неприязни. После того, как Грабарь не взял его работы на выставку работ русских художников «The Russian Art Exhibition», состоявшуюся в Нью-Йорке в 1924 году, Бурлюк в сборнике «Русские художники в Америке» писал о нем, используя такие выражения, как «эстетическая некультурность и отсталость Игоря Грабаря, побоявшегося выставить, в надежде на консерватизм Америки, имевшиеся у него левые холсты… замечательных художников»[18]. Но время зачастую примиряет былых антагонистов.
Бурлюк был упорен и настойчив. Взявшись за дело, он не отступал. Через три дня, 27 марта, они с Марией Никифоровной пишут в Тамбов:
«Ваши (и других) запросы о Н. И. Фешине выразились в работу Мар. Ник. (и мою) вот уже 3-й день. (Я пишу цветы — она за столом с пером). Целая глава нашей жизни, тесно связанная с Н. И. Фешиным. Как (завтра!?) закончим и перепишем — пошлем Вам, И. Э. Грабарю написал об этом и о Вас»[19].
К концу марта рукопись была закончена:
«Мария Никифоровна благодарит вас за ваши чуткие, добрые строки. Она была рада их получить. Всю прошлую неделю она работала над воспоминаниями о Н. И. Фешине, один экземпляр — черновик мы посылаем в фонд Бурлюка в библ. им. В. И. Ленина — Москва — другой вам. Позже к нему мы добавим иллюстрации — работы (репр [одукции]) Н. И. Фешина, когда найдем их в своих архивах здесь и достанем извне! Но вот важно трудно или нет нам, надо 2 экземпляра иметь этого материала (этих воспоминаний о Фешине) на машинке. Один вы пришлете нам авио. Другой будете держать у себя до получения от нас извещения, что мы машин. рукопись получили. Прошу вас, сообщите в Казанск [ую] худож [ественную] школу об этих единственных воспоминаниях, если они так интересуются Н. И. Фешиным. К нему всюду в России исключительно повышенный интерес! Достаньте мне, очень прошу, издание школы худож [ественной] в Казани юбилейное! «К 50-летию Каз. Худ. школы». Как жаль, что П. Дульский — искусствовед, мой друг — умер — он был его (труда-издания этого) автор. <…> Прошу — спишитесь с ними. Просите их выслать эту книгу мне. Манускрипт Марии Ник. О Фешине вам высылаем. Там вложена фото (редкая — С. М. Гусев-Оренбургский[20], Хатаева[21], М [ария] Н [икифоровна] и В. Левин[22]) — иллюстрация к воспоминаниям.
Если вам иметь машин. копию воспоминаний трудно — все же сделайте это для нас! Просим.
<…> Н. И. Фешину передать привет не могу. Он жил 333 Ristic ave Santa Monica California. Там м [ожет] б [ыть] теперь его дочь IA[23].
Вдова живет Mrs. Alexandra Feshin, Taos, New Mexico. О ней читай в воспоминаниях»[24].
Рукопись с фотографиями была отправлена в Тамбов второго апреля, и, судя по всему, довольно быстро дошла до адресата, поскольку уже седьмого апреля Бурлюк предлагает Никифорову устроить чтение для малого кружка любителей живописи. Педантичный Бурлюк в середине мая зашел к фотографу Jonley (225 West str. NYC 19 NY), у которого оказалось 84 снимка с работ Фешина, и заказал 34 из них. Снимки стоили 75 центов за штуку, поэтому «заказать всех не мог (дорого!)». Давид Давидович пишет Никифорову: «Запросите И. Э. Грабаря — если они собираются печатать монографию о Н. И. Фешине, тогда материал о нем существует, обязательно включив в нее мемуары Марии Ник., — то тогда снимки вышлем вам, или, вернее, вы их ссудите им для монографии. Обычно говорят со слезами на глазах «интересуются»…, а когда доходит до активности, до дела, «настаивать не в словах, а в делах» — тут…»[25]
Ответа от Грабаря, судя по всему, так и не было, потому что Бурлюк напоминал о нем Никифорову еще несколько раз. Тем не менее, в начале июня четырнадцать снимков с работ Фешина были отправлены в Тамбов: «Мы посылаем медленной почтой вам ценные (около 20 дол., по-русски 600 рубл. истратили на них)… <…> От вас зависит добиться (что в СССР всегда очень трудно), чтобы эти картины были использованы как иллюстрации к мемуарам М. Н. Бурлюк, а не рамочки для каких-либо бла-бла «великих искусствоведов». Так любят разграблять, разорвать на куски и поставить свою фамилию!! (Спишитесь с Земсковым для примера). Много раз было всегда с нашими манускриптами в России СССР. Пишите Игорю Эммануиловичу Грабарю, он интересовался Фешиным, когда мы виделись в Москве в 1956 г.»[26]
15 июня Бурлюки получили от Никифорова перепечатанную рукопись воспоминаний о Фешине. Бурлюки не были бы самими собой, если бы не постарались отправить рукопись во все возможные инстанции. Так, 25 июля они написали Никифорову, что отправили ее в «Академию худож [еств] в Ленинград, а также штук 10 фото с его картин и сообщение о Вас, что вы начало и конец всего этого дела»[27].
Так как Николай Алексеевич поручал перепечатывать рукописи Бурлюков машинисткам, те пропускали все английские слова. Поэтому спустя полгода, в конце декабря, когда, так и не дождавшись ответа по поводу публикации воспоминаний в СССР, Бурлюки решили публиковать их самостоятельно, причем на английском языке. Мария Никифоровна написала в Тамбов:
«На корабле встретили Mr. Boyd’a, он заговорил с нами в минуту причала «Королевы Марии»[28] к пристани № 92 о «Фешине и о Mr. Childs» — Mrs. Childs — была написана Фешиным в Казани в феврале 1923 года (Бойд и Чайлдс заведывали АРА[29]) и теперь Mr. Childs «заболел» мечтой писать мемуары и в книгу эту должны войти все, кто знали Фешина. Mr. Childs теперь в Индии, живет в Ницце, его адрес вам пришлю. Я прошу вас прислать мне мой рукописный матерьял «О Фешине» по воздушной почте и мы с Бурлюком его здесь переведем и напечатаем по-английски, а после уже пошлем Mr. Childs’у. Рукопись мы вам тоже вернем. Рукописный — потому, что там упоминаются книги (матерьялы) английские, и они моей рукой написаны правильно — чего нет в машинной копии. Английские слова надо вписывать рукой, английскими буквами, а не русскими»[30].
Удивительная встреча. Джеймс Ривз Чайлдс, известный специалист по Казанове, во время работы в составе АРА в России встретил свою будущую жену, Георгину Брылкину (в первом браке — Клокачёву), с которой прожил сорок лет, до самой ее смерти. 11 ноября 1921 года Чайлдс впервые увидел работы Фешина в Казани, на выставке работ местных художников. Они быстро сблизились. Заказы на портреты, которые делали американцы, помогли Николаю Фешину выжить в те голодные годы. Сам Чайлдс позировал Фешину восемнадцать раз. Кроме того, Фешин написал и портрет его супруги. В 1924 году портреты экспонировались на персональной выставке Фешина в Чикаго, а нынче хранятся в библиотеке колледжа Рэндольфа-Мэйкона в Вирджинии[31]. Бурлюк попросил Бойда списаться с жившим в Ницце Чайлдсом. Письмо Чайлдса от 10 января 1958 года, в котором тот просит выслать номер журнала с воспоминаниями о Фешине, опубликован в том же 35-м номере «Color and Rhyme».
На просьбу Марии Никифоровны прислать рукопись обратно Никифоров отозвался немедленно — уже в начале января 1958 года манускрипт вернулся в Америку: «Спасибо за «манускрипт о Фешине». Папа Бурлюк весело сказал: «О, это написано твоей рукой… я его переведу на английский, и мы его напечатаем в № 35 до отъезда домой»»[32]. А уже 11 февраля Бурлюки снова писали в Тамбов: «Посылаем вам использованный (papa-Бурлюк перевел это) для английск [ого] текста экземпляр «Воспоминаний о Фешине» М. Н. Бурлюк. Они войдут с 6 иллюстрациями: Лилиан Гиш, Бурлюк, гувернантка, гравер, А. И. Фешин, рисунок в 35 № Color and Rhyme. Печатаем теперь.
<…> Переведено и отдано в печать 10 февраля 1958 года. <…> Первый вариант с поправками ушел в Прагу искусствоведу Владимиру Фиала. Он читает по-русски»[33].
Вот и разгадка. Именно этот, первоначальный экземпляр, и подарила мне дочь Владимира Фиалы, Яна Коталикова.
Не ограниченные цензурой, Бурлюки очень быстро издали номер с переведенными на английский язык воспоминаниями. В конце февраля они уже вычитывали корректуру номера, а 12 апреля отправили 35-й номер «Color and Rhyme» в Тамбов. «На наши малые гроши мы сделали то, что Грабари, «интересующиеся Фешиным» до сих пор не сделали»[34].
Именно с этим номером при пересылке возникли сложности — Бурлюки несколько раз уточняли у Никифорова, получил ли он его: «Мы начали бояться, что наш, Марусин, журнал Цвет и Рифма, строго просоветский, в СССР не допускается» (?!)»[35]. Однако журнал в Тамбов в конце концов дошел и стал таким популярным, что Бурлюки посылали его Никифорову несколько раз, пока 6 февраля 1959 не написали ему: «№ 35 Фешин вышел весь, вам было послано очень много, вы получить его более не сможете»[36].
Предположения Бурлюка о том, что воспоминания не будут немедленно — а может быть, и вообще — взяты в работу в СССР, подтвердились. 26 августа 1958 года он писал Никифорову: «Напишите милому Светову[37], который думает, что на родине все жаждут дождаться воспоминаний Бурлюков, что случилось с таковыми нашими о Фешине и Заикине»[38]. Несмотря на разочарование Давида Бурлюка, он готов был прислать для «фешинской выставки фото с моего портрета им (Ф.) и фото с Николая Ивановича Ф[ешина]. <…> Если можно, добудьте для нас от Могильниковой все, касающееся выставки Н. И. Фешина»[39].
Первый сборник воспоминаний о Фешине вышел в СССР лишь в 1975 году стараниями большой поклонницы его творчества, первого директора Музея изобразительных искусств Республики Татарстан Галины Аркадьевны Могильниковой, и в нем были опубликованы лишь воспоминания сестры Давида Давидовича, Людмилы Бурлюк (в замужестве Кузнецовой). Она пишет о нескольких встречах с Фешиным — на одной она сделала набросок с него, другая состоялась у него дома. Свои воспоминания Людмила Давидовна завершает так: «В лице Давида Бурлюка он имел любящего товарища, большого поклонника его блестящего творчества. В Америке они встречались. Давид Бурлюк там был свидетелем большой славы блестящего портретиста, а также его тяжелой тоски по родине, которая, возможно, укоротила ему жизнь»[40].
Ну, а в своих воспоминаниях Давид и Мария Бурлюки описывают моменты общения с Николаем Фешиным, разделив их на три части: первые встречи в Нью-Йорке и написание четырех их портретов; первые работы Фешина в Америке и герои его портретов; последние встречи в Калифорнии. Приведу некоторые фрагменты первой части имеющейся в моем распоряжении рукописи:
«С Н. Фешиным Бурлюк впервые встретился еще в 1899 г., поступив в Казанскую Худ. Школу. Позже, в 1901 году, осенью он участвовал в вечеринке, когда Н. И. Фешин, Беньков, Фомин и др. уезжали в Академию. В 1905 г. сестра Бурлюка, Людмила, привезла из Академии этюд Н. И. Фешина: «Дворик в Питере зимой. Этюд из окна» для коллекции Бурлюков…[41]
<…> С Фешиным «как художником» Бурлюки встретились в новосвете в 1923 г., в январе месяце, когда целая стена работ Н. И. Фешина на выставке «Русских художников», устроенной Бринтоном, была соседней со стеной 44 работ Бурлюка в большом рафаэлевском зале Бруклинского музея (см. каталог этой выставки — где воспроизведены две работы Фешина и две Бурлюка[42].
<…> Бурлюк повстречался с Фешиными в Джером-Экпресс-Бронкс в собвее в начале августа 1923 года. Встреча была случайна: Фешины только что приплыли в Новый свет. Магнат угля Стиммель, коллекционер Фешина с 1912 г. (покупал его картины с международных выставок в Европе) стоял 4 часа у сходни парохода и спрашивал каждого:
— Вы Фешины?
Фешины сошли последними. А. Н. Фешина в течение дюжины лет вела с американцем переписку по-английски.
Они в сопровождении художника американского (из Питтсбурга) Mr. Gordon’а ехали искать квартиру. По настоянию Николая Ивановича, желавшего убежать подальше от грохота воздушных дорог в Манхаттане — решили искать квартиру в Бронксе и случайно встретили Бурлюка. Бурлюк не верил своим глазам, услышав русскую речь маленькой Ии и узнав Фешина после 20 лет разлуки; прямые светлые, как рожь, волосы казанских нив и его голубые глаза — выцветшее северное небо.
За два квартала от Гаррисон ave, 2116, (около Burnside ave), где жили Бурлюки, поселились в скромной 60 дол. в месяц и Фешины. Маленькая Ия после праздника рабочего дня (Labor day) в сентябре пошла в школу № 26 на University ave, near hall of Fame, где уже третий семестр учились Додик и Никиша Бурлюки. По утрам отцы Бурлюк и Фешин отводили в школу свое юное поколение, еще не освоившееся с опасностями городского движения.
<…> В октябре 1923 года Фешин предложил Бурлюку попозировать для картины (с цилиндром и белыми перчатками) «Бурлюк-лектор». Портрет теперь находится в собрании известного коллекционера в Санта-Фе, New Mexico, USA[43]. Фешин неизменно заранее уговаривался с моделью, гарантируя себе беспрерывное определенное количество сеансов.
Уговорились на семь: от 8 до 11 утра, так как с 12 часов дня Бурлюка ждал на 7-й улице в Downtown его редакционный стол[44]. Костюм лектора-футуриста, сюртук золотой парчи, японский жилет, цилиндр и белые перчатки оставались у Фешина.
Фешин увлекался работой; портрет вышел на славу. Это была первая работа Фешина в Америке, давшая удовлетворение и принесшая ему славу выдающегося мастера в области портрета. В благодарность за позирование Фешин написал голову Бурлюка на холсте 13х16 за два сеанса — восхитительный размашистый этюд, по силе не уступающий Веласкесу.
<…> В сентябре Николай Иванович видел меня около школы в соломенной шляпке и здесь впервые в нем зародилось желание написать и меня: «Вот так — с завитком бронзовых волос, с румянцем загорелых щек. Однако начал Фешин писать меня только в феврале 1924 года, в те же часы от 8 до 11 дня.
На сеанс я пришла в коричневом шерстяном скромном платье, у ворота пенились мягкого цвета дорогие кружева; Фешину я принесла желтые хризантемы, зная его любовь к этим цветам.
Фешин одет в парусиновый рабочий халат. Сеанс начался; цветы лежали в моих руках на коленях; холст величиной 32х24 инч [ей].
Фешин работает стоя, молчалив очень, быстро набрасывает общее; работа спорится — художник увлечен.
Натура большими перламутровыми пятнами отображается на холсте. Но вдруг отворяется дверь — Александра Николаевна Фешина вернулась с покупками. Увидев цветы на моих коленях, она с ревнивой гримасой бросает:
— Опять цветы! Повторение излюбленного мотива!..
— Уйди! — и Фешин осторожно снял правой рукой с моих колен прекрасные хризантемы, положив их на стол рядом с тюбами красок и оставленными им кистями… Теперь я позировала без цветов, в волосах моих был японский черепаховый гребень; я сидела неподвижно, глядя на холст Фешина, недавно законченный: цветы в стеклянной вазе и личико 11-летней дочки Фешиных.
<…> Через пять дней работа была закончена. Мои синие глаза были написаны Фешиным его указательным пальцем; мастер накладывал какие-то, ему одному ведомые комбинации волшебных красок, притирая их, прижимая к холсту и с великим мастерством внося тончайшие удары бликов света. Портрет поражал интимностью проникновения и дружелюбным толкованием душевного момента спокойствия и тишины лица молодой женщины.
Н. И. Фешин писал на холсте; он сам готовил его на казеиновом грунте. Красок при письме ничем не разводил. Накануне белила клал на промокашку, чтобы удалит лишнее мало. Краску никогда густо не накладывал. Писал кистями и пальцем.
Через три дня по телефону Фешин предложил мне опять позировать, на этот раз уже для картины, которую он дарил мне.
— Я очень доволен моей «моделью». …От 8 до 11 дня!
Фешин поставил на мольберт холст 13х15 ин [чей]. Из соседней комнаты-кухни (снова) голос Александры Николаевны:
— Ты опять разворачиваешь лицо во весь холст, как Бурлюка…
Фешин ничего не ответил; он подошел к столу и взял тонкие колонковые кисти…
— Это будет моя первая и последняя миниатюра в Америке!
Фешин работал над этим удивительным портретом три дня. Опять в течение трех сеансов полное молчание…
Теперь я смотрела (изучала) свой собственный портрет, висевший рядом с уже упомянутым натюрмортом — цветы и дочь художника.
Фешин передал на моем портрете мою застенчивость и боязливость жизни, ее грубости, обид, моего недоверия к людям.
Полупоясная «миниатюра», где очень тонко моделировано лицо, выписаны глаза, смотрящие на зрителя и по-фешински намечены плечи с наброшенной на них красной шелковой шалью, которая скрывает руки, является одной из трех работ мастера в Бурлюковской коллекции. Кроме вышеупомянутых работ маслом, Фешин подарил нам в 1942 году в апреле при нашем свидании в Лос-Анджелесе рисунок углем на оберточной бумаге серого цвета 17х13 ин [чей]. Голова женщины, повернутая в три четверти направо.
Даря мне мой портрет («миниатюру»), Николай Иванович сказал, мило улыбаясь:
— Пообещайте когда-нибудь попозировать мне для рук (мои руки с цветами на коленях). Вас можно писать не утомляясь…»
Портреты Давида Давидовича и Марии Никифоровны вскоре после написания выставлялись; вот что пишет об этом в воспоминаниях жена Бурлюка:
«С Лилиан Гиш[45] Фешины познакомились на своей выставке ноябрь 1924 года галерея Milch на 5 ave. На этой выставке «Бурлюк-лектор» занимал центральное место, меня всегда поражал этот портрет, простотой позы, мягкостью колорита и редкой схожестью.
Портрет «Marussia», по настоянию Фешина, был повешен в секретарской комнате; он был виден через открытую дверь. «Mrs. Burliuk» своими серо-синими глазами задумчиво смотрела на многолюдную толпу входивших на выставку. Лилиан Гиш была очарована этой работой, изображавшей близкое ей по характеру и типу существо, и намекнула о своем желании быть моделью Николая Ивановича Фешина».
Когда Бурлюки в последний раз видели Фешина — а было это весной 1944 года в Лос-Анджелесе[46], на выставке небольших работ Бурлюка в галерее Клары Гроссман — он сказал Марии Никифоровне: «Так я и не успел написать ваших рук».
Подаренный Марии Никифоровне портрет (так называемая миниатюра) был репродуцирован в упомянутом выше сборнике «Николай Иванович Фешин. Документы. Письма. Воспоминания о художнике». В 2012 году он был продан в 2012 году на аукционе Sotheby’s за 157 тысяч фунтов стерлингов и находится в частной коллекции[47].
Написанный перед ним «Портрет Маруси Бурлюк» (холст, масло, 66х33,5 см) находится нынче в собрании Государственного музея изобразительных искусств Республики Татарстан — он был подарен музею дочерью Фешина, Ией.
Небольшой портрет Бурлюка (этюд) находится сейчас в собрании Государственного Русского музея в Санкт-Петербурге.
И, конечно же, Бурлюки репродуцировали большой портрет Давида Давидовича большим тиражом на открытках, которые гордо рассылали своим многочисленным друзьям и знакомым по всему свету.
[1] Ноберт Евдаев. Давид Бурлюк в Америке: материалы к биографии. М., Наука, 2007. С. 366
[2] Там же. С. 382
[3] Там же. С. 383
[4] Ноберт Евдаев. Давид Бурлюк в Америке: материалы к биографии. М., Наука, 2007. С. 389
[5] Там же. С. 390
[6] Там же. С. 390
[7] «Маджестик» — трансатлантический лайнер, одно время самый большой в мире. На нем среди прочих путешествовали в Америку Владимир Маяковский, Илья Ильф и Евгений Петров.
[8] Кристиан Бринтон — американский художественный критик, писатель, организатор выставок, знавший русское искусство и популяризировавший его. Один из организаторов грандиозной «The Russian Art exhibition», состоявшейся в 1924 году в нью-йоркском Grand Central Palace.
[9] Syracuse University library. Manuscript collections. David Burliuk papers. Box No. 3.
[10] «Давид Бурлюк. Письма в Прагу». Предисловие и комментарии Евгения Деменка. «Новый мир», № 8, 2018.
[11] Бурлюк Д. Д. «Русские художники в Америке. Материалы по истории русского искусства 1917–1928». New York, изд. Марии Никифоровны Бурлюк. 1928. С. 21.
[12] Color and Rhyme, No. 35, 1958. C. 1.
[13] Бурлюки, Д. Д. и М.Н. Воспоминания о Н. И. Фешине. Автографы Д. Д. Бурлюка и машинопись. Русск. и англ. яз. 1957. Фонд 372, том 1, картон № 5.
[14] Александр Эрастович Тюлькин (1888–1980) — художник, основоположник изобразительного искусства в Башкортостане, председатель Союза художников БАССР (1944). Учился (1912–1918) у Фешина в Казанской художественной школе, в Уфе в 1916–1918 годах сдружился с Бурлюком.
[15] Дергаченко Георгий Васильевич — тамбовский художник.
[16] Д. Д. Бурлюк. Письма из коллекции С. Денисова. Тамбов, 2011. С. 22-23.
[17] Д. Д. Бурлюк. Письма из коллекции С. Денисова. Тамбов, 2011. С. 23-24.
[18] Бурлюк Д. Д. «Русские художники в Америке. Материалы по истории русского искусства 1917–1928». New York, изд. Марии Никифоровны Бурлюк. 1928. С. 3.
[19] Д. Д. Бурлюк. Письма из коллекции С. Денисова. Тамбов, 2011, С. 25.
[20] Сергей Иванович Гусев-Оренбургский (1867–1963) — русский писатель, входивший в литературную группу «Среда». С 1923 года и до конца жизни жил в США. Дружил с Давидом Бурлюком, посвятил ему несколько стихотворений.
[21] Евфалия Ивановна Хатаева (1891–1945 (?)) — жена С. И. Гусева-Оренбургского, оперная певица. В 1924 году Николай Фешин написал ее портрет.
[22] Вениамин Михайлович Левин (1892–1953) — поэт, журналист, издатель, оставивший воспоминания о Есенине.
[23] Ия — дочь Николая Фешина.
[24] Д. Д. Бурлюк. Письма из коллекции С. Денисова. Тамбов, 2011, С. 28-29.
[25] Там же. С. 45.
[26] Д. Д. Бурлюк. Письма из коллекции С. Денисова. Тамбов, 2011. С. 58.
[27] Там же. С. 85.
[28] Пароход, на котором Бурлюки возвращались в Америку из Европы.
[29] ARA (American Relief Administration, Американская администрация помощи) – негосударственная организация, оказывавшая с 1919 и до конца 1920-х годов помощь Советской России в ликвидации голода. Одно из отделений действовало в Казани. Благодаря ARA Николай Фешин выехал с семьей в США, причем формально он выезжал в командировку для участия в художественных выставках.
[30] Д. Д. Бурлюк. Письма из коллекции С. Денисова. Тамбов, 2011, С. 152.
[31] См.: Ю. Ю. Иншакова. «Николай Фешин и Американская администрация помощи. Мате-риалы к биографии художника». Известия Самарского научного центра Российской академии наук, т. 19, № 3(2), 2017. С. 288-290.
[32] Д. Д. Бурлюк. Письма из коллекции С. Денисова. Тамбов, 2011. С. 154.
[33] Там же. С. 161-162.
[34] Д. Д. Бурлюк. Письма из коллекции С. Денисова. Тамбов, 2011. С. 186.
[35] Там же. С. 199.
[36] Там же. С. 287.
[37] Александр Светов — автор вышедшей в 1957 в году в Москве книги об Иване Заикине,
с которым дружил Бурлюк.
[38] Д. Д. Бурлюк. Письма из коллекции С. Денисова. Тамбов, 2011, С. 228.
[39] Там же. С. 251.
[40] Николай Иванович Фешин. Документы, письма, воспоминания о художнике. Ленинград, «Художник РСФСР», 1975. С. 63.
[41] Людмила Давидовна Бурлюк (в замужестве Кузнецова) пишет об этом этюде в своих воспоминаниях о Фешине, опубликованных в сборнике «Николай Иванович Фешин. Документы. Письма. Воспоминания о художнике», составленном Г. А. Могильниковой и вышедшем в 1975 году в Ленинграде. Оставленная в 1918 году на даче в Кунцево коллекция Бурлюков была утрачена.
[42] Выставка русской живописи и скульптуры в нью-йоркском Бруклинском музее, организованная при активном участии Кристиана Бринтона, состоялась 23 января — 4 марта 1923 года.
[43] Портрет сейчас находится в собрании Художественного музея Нью-Мексико в городе Санта-Фе.
[44] Давид Бурлюк работал в редакции газеты «Русский голос».
[45] Лилиан Гиш (1893–1993) — американская актриса с 75-летней кинокарьерой, известная прежде всего по ролям в немых фильмах. В 1946 году была номинирована на «Оскар» за работу в фильме «Дуэль под солнцем». Американский институт киноискусства поставил Гиш на семнадцатое место в списке «100 величайших звезд кино за сто лет по версии AFI». Ее портрет в 1925 году написал Николай Фешин. Маруся Бурлюк писала о своем большом внешнем сходстве с Гиш — их даже перепутали однажды в гостинице во Флоренции.
[46] В 1927 году Фешин с семьей перебрался в Таос, штат Нью-Мексико. Причиной был туберкулез, которым болел художник. После развода с женой в 1934 году Фешин перебрался в Калифорнию.
[47] https://www.sothebys.com/en/auctions/ecatalogue/2012/russianpaintings/lot.269.html