Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 1, 2022
Перевод Ян Пробштейн
Джером РОТЕНБЕРГ
Поэт. Родился 11 декабря 1931 года в Нью-Йорке в семье еврейских эмигрантов из Польши. В своей книге стихов «Польша 1931» (1974), впоследствии вошедшей в книгу «Триптих» (Triptych, New York: New Directions, 2007), Ротенберг представил Польшу глазами родителей и родственников, погибших во время Катастрофы, в разделах этой книги «Хербн», озаглавленной на идише, что переводится как «Холокост» или «Катастрофа», и «Горящее дитя». Ротенберг показывает страшные сцены из лагерей смерти и тем самым как бы отвечает на вопрос Адорно о том, возможна ли поэзия после Освенцима и какой именно он ее слышит.
II.Голубые стихи /Голубая река
1
слоновой кости губы
& голубые поцелуи
трепещут
река бесконечности
ветка
голубое яблоко
борозды & яблоки
голубые лодки
& мертвый глаз
на голубом снегу
голубые ивориевые поцелуи
стихотворенье в голубом
2
мечта — это желанье, это —
рассказ
наглухо заперт,
стар, голубая звезда
& маленький человек
внутри этого нереального
леса, последний свет
живописала
земля, это
голубой лепесток розы.
это пустые слова,
зернохранилище звезд
на дороге смерти,
как воспоминанья,
золотые черви, городишко
где армии
скользят на крыльях
над его променадами, над
пустыми скамейками,
над моим сердцем голубым
изморозь моя дама
медвяноголовая притянет сотню
воздетых глаз к себе, они
посеют новые небеса
превратившись в смутные тени
на шоссе
будут смотреть, как их скорлупа
упадет с других звезд
голубой ливень
покроет лианы
сказочные растенья
& лысую голову луны
голубое чело
туманные руки
под голубым небом,
теперь в руинах
Яхве следит,
Ели Яхве, древние
& голубые, деву ведет
сквозь грязь
3
«Кода»
Джексону Мак-Лоу
губы ниц слова скамья лианы лорка
растительность земля нереальный шаг семимильный древний вариа
свет моллюски слоновой кости & так ции
безрифменны как река река река звезды реки
бесконечны внедрение наполняет через северную в голубом
реку реку реку воду реку сновиденья реки
вариации & река ивориевая & вари
трепещут старые новые звезды бесконечности ации
в новой голубизне лианы бесконечный глаз в голубом
Второе Нью-Йоркское стихотворение
mascarón. Mirad el mascarón
como viene del Africa a New York.
(F.G. Lorca)*
1
«Пропали они, деревья перца»
Половина — была песок
& что осталось,
была ртуть & заставила его
содрогнуться,
слишком страшился он втереть ее внутрь,
воображая гиппопотама, который пробирался
сквозь вечности,
& другие звери, которые пересекали
бесконечные мосты,
которые он мог свергнуть вниз
своим копьем,
их клювы стали квелыми,
их плоть пригвождена к деревьям,
из которых он вырезал свои маски,
и носил их в Нью-Йорке
полубезумен,
не так ли,
яркая маска газели сверкала
там, где он шел,
какая радость быть среди вас,
в этом собрании,
думал он,
проводить с вами время
здесь, где гниет пшеница,
лебеди совокупляются, верблюды
бредут меж деревьев перца,
ты в маске, показывающей твой страх,
маска исчезает в песке,
как одиночество и прах,
где умер свет,
совсем недавно,
кошка играет с пробкой,
& все вещи являются в этом ином свете,
фосфор воспламеняется
над Нью-Йорком, где смерть
это — крокодил, & солнечный свет
омрачает мир тьмой, где меч разрубает
мое горло, ноги мои,
где безмолвие все покрывает,
где глаза побелели,
где время вывернуто наизнанку,
как долины,
полные порченых почек
в Африке,
зовущей нас
присоединиться к их танцу смерти.
2
«Каньоны известняка в заточении»**
Нежное прощание
на границе. Смотри на мертвых
& как они нависли,
принося нам ураганы,
эти нагие маски,
эти бесстыжие подстрекатели,
соблазняющие нас странными огнями,
мимо которых проскачут кони,
мимо высоких гор для детей,
пробиваясь сквозь ниши,
протискиваясь в сейфы банков.
Уолл-стрит обеднел и опустел,
крыши, на которых манометры
разбиваются вдребезги,
& каналы, которые они оставляют за собой,
волнуют ирисы,
да, & голоса
прорезаются сквозь Нью-Йорк, & кто-то
носит маску,
похожую на североамериканскую,
& кто подсчитывает
безработных, число которых
суммировано в замерзшей пляске,
о, Лорка,
омрачилось небо.
Эти стада, в которых мы превратимся,
их безумье
станет нашим завтра,
о, мое обнаженное сердце,
мы наблюдаем вместе за сфинксом,
сидящим на этом кладбище,
на сфинксе — маска директора банка,
& у тебя — китайца,
ваши профили вскоре станут похожи,
но только ты
все еще поешь свою глубинную песню,
пока небо наполняется
пухом & светляки
блекнут & становятся невидимы.
Время прячется
внутри тебя, ты чувствуешь это?
давит ли оно на твою маску?
чьи стоны
возносятся здесь?
чья кровь на синьках наших планов
даже теперь?
существует ли формула,
чтоб начертить схему импульса нашего чувства?
выделить желтым для памяти?
когда я пляшу, нагая жена говорит:
не только в деньгах дело,
если я дам тебе,
ты зачахнешь во мне и умрешь,
неподвижность
овладеет тобой, небо
раскалывается,
известь и грязь забрызгали снег,
ночь очерняет даже
золото нам,
ждущих здесь у окон,
наблюдая, как древние колонны
охватило пламя,
импульс возвращается,
как вращающееся колесо,
вечно
в пустом банковском сейфе,
сами смотрите,
слушайте, как оно пересекает пространство
безмолвно,
следите за ее голым телом
в своих зеркалах,
ощутите, как сок взмывает вверх,
словно двигаясь среди гор,
guano*** — везде,
утонуть в guano,
живьем
быть погребенным в его каньонах.
3
«Я стоял на балконе, сражаясь с луной»
Под нами люди в железных масках,
ограбившие банк,
лежат погребенные в пейзаже
с мертвецами,
страх сочится из них,
семена света
под нашими окнами,
где проходящие мимо стонут,
как стада скота,
прижимаются к витринам магазинов,
отражающих сначала небо,
а потом кровь, бьющую струей вверх,
когда кусаешь яблоко
сладкое, сладостно,
когда плясуны сгрудились вокруг нас,
другие, одетые пастухами,
льют серебряные слезы,
холодные земляные черви,
стоя на углах улиц на рассвете,
где рядом девочка
восстает в языках огня,
а третьи, которых ты знать не можешь,
отрезают ее руки зазубренными раковинами,
крохотные капельки загораются
в воздухе,
размазывают желтки меж ее ног,
& бьют луну
веслами, пока я борюсь
на этом древнем балконе,
глядите на меня, глядите,
как глаза мои полыхают в ночи, как звезды,
когда смотрю с балкона вниз на Бродвей,
словно на прерии,
Я, предлагающий моллюск
мертвым,
ядовитой гитарой
бью о бедра,
жду с Лоркой на пожарной лестнице,
пирамида за нашими спинами,
чтоб поприветствовать нашего забытого короля & папу.
4
«Не давайте Папе плясать! Кто-то кричит»****
«Не давайте Папе плясать!»
кто-то кричит,
“El mascarón. Mirad
el mascarón.”*****
Это Лорка кричит,
Лорка харкает ядом
на Уолл-стрит, мечтая
о дворике,
покрытом голубыми мхами,
о содомитах в масках,
о соборах, где тщедушные миллионеры
поклоняются королю,
где танцоры кружатся,
как безумцы, обожженные скарлатиной,
ужаленные крапивой,
& это Лорка взгромоздился наверху
своей пирамиды, это Лорка
контрабандой приносит ружья из леса,
Лорка в маске страданья,
увяз в лозе,
или Лорка на бирже,
пол проваливается под ним,
это Лорка в маске с зубами
из изумрудов, в маске,
чтобы чарами вернуть Папу в Нью-Йорк,
чтобы носить маску в джунглях,
чтобы глазеть с балконов,
маска, которую строители
забыли,
Папа зациклился на своем,
не плясал, нет,
но затосковал,
взывает вместе с Лоркой
о маске,
это маска Лорки,
мы носим вместе сейчас,
el mascarón, кричит он нам,
маска! маска!
_________________________________________
* Букв. «Маска» (исп.). Маска! Смотрите маска, явилась с берегов Африки в Нью-Йорк. Ср.: «Призрак! Взгляните — призрак! Призрак с берегов Африки летит в кварталы Нью-Йорка!» (Перевод Инны Тыняновой стихотворения Лорки «Пляска смерти». Федерико Гарсия Лорка. Избраные произведения в двух томах. Том второй. М.: Художественная литература, 1975. С. 18–20. Далее — вариации на темы этого стихотворения, полного антагонизма и неприятия Нью-Йорка. Здесь и далее примечания переводчика — Ред.
** В переводе И. Тыняновой эта строка звучит так: «Известковая тишина сковала пустое небо», а в английском тексте: «Canyons of Lime Imprisoned».
*** Навоз (исп.).
**** В переводе И. Ю. Тыняновой: «Хватит плясать, Папа!»
***** Маска! Смотрите маска (исп.). См. выше.
ЖЕСТОКАЯ НИРВАНА
Полумертвый
еще жив
& полуживой тоже.
Итак продолжай катить камень
я заявляю.
Другие тусуются в комнате
высоко над городом
объятым огнем.
Они поют.
Я пою вместе с ними.
Потом я пробиваюсь вон
кулаками.
Я добываю жизнь
из камня.
Тяжелые удары непременно последуют.
Я могу расслышать
как вода поет
над ухом
& следую
куда она ведет меня.
Лето
но деревья мертвы.
Они сгинули
вослед за павшими друзьями.
Глаз в муке
погребает их
каждый разум маленький мир
жестокая нирвана.
НИКОГДА НЕ ХВАТАЕТ ВРЕМЕНИ
Над облаками
нет ничего
кроме прокаженной
одной звезды.
Б. Брехт
Чем больше смотрю на нее
тем меньше чувствую.
Я пытаюсь вспомнить. Я пожимаю
далекую руку
& расплачиваюсь за смех.
Все расклады абсолютно
не в мою пользу.
Никогда не хватает времени.
Когда опускаю ногу
в горячую воду
кто-нибудь объявляет что я погиб.
Я улыбаюсь в зеркало
& мое лицо светится в ответ.
Отец поднимает своего младенца
к свету.
Куда он нас приведет?
Рай не место для дураков.
Я провожу пальцами
по твоим волосам
& чувствую что вселенная
захлопнулась.
II.«Хербн»*
ДРУГАЯ ТАЙНА СЛЕДА ДЕНЕГ
& все правда все правда — виденье поэта
подтверждено в отбросах. Банкноты & злотые разбросаны
по полю. Бумаги погребены. Свидетельства
о смерти & стяжательской природе охранников
переходят из рук в руки для празднества
в еврейском государстве. Вообрази.
Вот он опять в поле, ведущем к душевым & это поле
усеяно деньгами. Мертвецы оставили их & живые
наклонились, чтобы их подобрать. Ритмы оркестра Голда** плывут мимо него,
как в лесу иногда визг детей & женщин или более низкий
рев мужчин. Он наклоняется поднять монету или забрать мешочек
конфет & изюма из пальто мертвой девочки. Масло. Сыр. Белые
булочки. Жареные цыплята. Коньяк. Сливки. Сардины. «Больше сахара
& чая чем во всем Варшавском гетто». Евреи-работники и
их охранники пируют в лесу. С ними ребенок — поворачивает свой ротик
к тебе — который по гематрии*** превращается в дыру.
____________________________________
* Полное уничтожение (идиш.), холокост.
** Артур Голд (Artur Gold, 1897–1943, Треблинка) — наряду с братом Хенриком Голдо, которому удалось спастись и попасть в СССР, а оттуда уйти вместе с армией Андерса), — известный польско-еврейский скрипач и композитор танцевальных мелодий. До войны руководил рядом оркестров. В Треблинке, одетый как клоун, играл в казино для нацистов. Потом руководил оркестром, по воспоминаниям выживших, оркестранты были одеты в белые пиджаки с голубыми лацканами. Возможно, Артур Голд был застрелен во время восстания в Треблинке в 1943 г. http://www.holocaustresearchproject.org/nazioccupation/gold&szpilman.html
*** Гематрия (ивр. גמטדיא) — криптограмма, дающая вместо предполагаемого слова его численную величину или замену одного слова другим, отдельные буквы которой соответствуют буквам первого слова при особом сочетании букв алфавита. Слово гематрия в первый раз встречается в литературе в двадцать девятом пункте тридцати двух герменевтических правил Элиезера б.-Иосе Галилеянина (ок. 200 г. н.э.). Еврейская энциклопедия Брокгауза и Эфрона: https://ru.wikisource.org/wiki/%D0%95%D0%AD%D0%91%D0%95/%D0%93%D0%B5%D0%BC%D0%B0%D1%82%D1%80%D0%B8%D1%8F
ЧТО ЗАСТАВЛЯЕТ ЕГО ВСТАТЬ НА КОЛЕНИ В ГРЯЗИ
встать на колени на денежном поле, поднять
эту влажную блестящую монету
как позже он будет вытаскивать
конфеты & изюм из пальто
маленькой девочки погряз так глубоко в грязи
леса вправду лежат, мороз
вправду покрывает старую хату
ветра кажется толкают луну
по небу или это облака
движутся сначала или кровь
на всем, что он любил
& молится сейчас, чтобы все это скорее закончилось:
finis* луна & finis маленький мир
под луной
[пауза]
Песня Фишля
Мне незачем больше жить
— мертвый говорит —
я покидаю вас с проклятьем, проклятые остальные
& да будет мой голос этому верен
не знающий света добра
но в моей смерти преображусь
в волка
чья пасть красна от крови
кольцо крови
покрывает мою бороду и горло
величина больше, чем луна,
прожигает мне грудь,
цельную
еще,
отверзает, чтобы выпустить дух.
1988/2007
_________________
* Конец (лат)
Перевод, предисловие и комментарии Яна Пробштейна