Эссе
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 1, 2022
Эмиль СОКОЛЬСКИЙ
Прозаик, литературный критик. Родился в 1964 году в Ростове-на-Дону. Окончил геолого-географический факультет Ростовского государственного университета. Автор публикаций об исторических местах России, литературоведческих очерков и рассказов. Печатался в журналах «Дети Ра», «Футурум АРТ», «Аврора», «Музыкальная жизнь», «Театральная жизнь», «Встреча», «Московский журнал», «Наша улица», «Подьем», «Слово», «Дон» и других. Скончался 1 января 2022 года.
СПОСОБ ОБЩЕНИЯ
Есть очень хороший способ найти с другим человеком общий язык: иногда следует всего лишь придержать свой собственный. Но как это сделать, если любишь слушать только себя?
МНОГИЕ ЛЮБИМЫЕ
Кто твой любимый композитор? художник? писатель? поэт? Как ответить на такой вопрос? Да много любимых! Откуда я знаю, кто мне может оказаться остро необходимым в какой-то определенный момент… Была такая австралийская писательница-коммунистка, известная в СССР, Катарина Сусанна Причард; она где-то вспоминала о своей беседе с Сарой Бернар. «Какая роль у вас самая любимая?» — «Все роли у меня любимые, когда я их исполняю, — ответила актриса, — в эти минуты я сама только частица того, что играю, вот и все». Дельный, правдивый, понятный ответ!
НЕ ДЕРГАТЬСЯ!
Дело очень давнее: однажды ехал из ночного Вильнюса в Минск; думал проведу там день — и дальше, на юг. Просыпаюсь: поезд мчится вовсю, в окно смотрит раннее серое утро… но почему так светло? — в Минск ведь поезд приходит в 5 утра! И откуда такие плотные, беспросветные хвойно-березовые леса? Ну конечно — проспал, и проводница не разбудила! И что же теперь?
А ничего. Не трепыхаться.
Не спеша оделся. Проводница у своего купе скучно сгребала веником кучку мусора в совок. Святая простота, — подумал я, — она даже не подозревает, что предстоит ей сейчас о себе услышать. И… вернулся к окну: ну хорошо, выйду я сейчас на первой же станции, а зачем? Лучше тихо подожду какого-нибудь города.
Поезд замедлил ход, леса расступились перед длинной платформой. Приблизилось зданьице; читаю: «Бобр». Нет, только не это, сейчас мне не до местной фауны…
Едем дальше; новая станция; о, а это, пожалуй, город будет… Да: Орша, железнодорожный узел, откуда можно отправляться на все четыре стороны!.. Там я и купил билет на вечерний (до станции Сумы). А до прихода поезда гулял по городу.
Древняя Орша не сохранила старины, кроме холмика-городища за речушкой, с которого открывался скромный вид на спокойный, простой, совсем не величавый Днепр с блеклыми вербами по берегам.
Я это к тому, что не нужно паниковать; нужно сначала задуматься: а может, все и к лучшему. Вот — познакомился с незнакомым городом, в который по своей воле вряд ли приехал бы…
ПРОШЕЛ ЧЕРЕЗ ВИТРИНУ
Во вполне серьезной книжке, посвященной 40-летию со дня основания архитектурной специальности в Ростове-на-Дону, — называется она «Академия архитектуры и искусства: Страницы истории» (автор — Е. В. Пьявченко, 2004 год) — мне нужно было найти сведения о В. Н. Разумовском, принимавшем участие в восстановлении разрушенного фашистами Ростова. Ожидал деловитости, сухости в изложении — и вдруг увидел не «должностную фигуру», не мертвые факты, а самого что ни на есть живого человека. Не удержусь чтоб не процитировать:
«В. Н. Разумовский — высокий, нескладный человек; внешне он несколько напоминал Дон-Кихота. <…> Валентин Николаевич имел плохое зрение и ходил в очках. В жизни В. Н. Разумовский был увлечен творческими поисками, решением архитектурных задач, при этом забывал обо всем на свете. Так, однажды он буквально прошел сквозь стеклянный витраж вестибюля института. Своей стремительной походкой он отправился дальше, не обратив внимания на собственные ранения и разбитое стекло. Также Валентин Николаевич не придавал значения своей внешности, одежде, еде. Он был очень рассеян и часто в трамвае снимал калоши, забывая их вновь надеть. (Калоши — это резиновая обувь, надеваемая на туфли). Рисовал и что-то чертил он постоянно — на клочках бумаги, в блокноте, на салфетках в кафе, мелом и углем на стенах зданий. Даже во время шествия праздничной колонны демонстрации он мог (во время остановки движения людей) примоститься где-то на ступеньках или тумбе и продолжить поиски решений, рисовать архитектурные идеи, которые постоянно бурлили в его голове».
ЕСЛИ РАЗОГНАТЬ ПЫЛЬ
Попалась на глаза книжка стихов Евтушенко из серии «ХХ век: поэт и время»; по привычке поинтересовался: кто автор предисловия? Александр Межиров. Прочитал, немного удивился: разве в предисловиях принято высказываться критически об авторе книги? Но и подумал: насколько же точно сказано, объективно, взвешенно, и насколько взгляд Межирова отличается от поверхностных суждений иных «независимых» оценщиков-верхоглядов, рассуждающих даже не как первокурсники Литинститута, а как школьники-отличники…
«Евгений Евтушенко прославился стихотворной публицистикой, стремленьем поднять фельетон до уровня проповеди. <…> Но я-то люблю и вспоминаю лишь одного из всех разных [Евтушенко] — автора первого тома. У Блока он третий, у Тютчева первый, хотя и во втором есть несколько прекрасных стихотворений. У каждого поэта свой том среди томов. У Ходасевича один-единственный, томов премногих тяжелей.<…>
В действительности Е. Евтушенко прежде всего лирик, подлинный лирик по преимуществу, а может быть, и всецелый. <…>
Конечно, по верховному замыслу Евтушенко даровитей Бродского, подлинней, в нем больше вещества первородной поэзии. Но Бродский отдал поэзии все, что имел, а Евтушенко — не все. Какую-то часть пожертвовал черт знает чему. Всякой всячине, всегда клубящейся вокруг.
Мне хотелось сказать о том, что некоторым его стихам недостает молчанья, тишины, пауз; материала, из которого возникали бы фигуры отказа и умолчания, что в них ощутим иногда дефицит воздуха, росы, свободного дыхания.
Мне хотелось сказать, что есть у него стихотворения как блочные дома первоначальных конструкций. <…> Сквозь пыль, шлак и щебень строительных работ я не всегда мог разглядеть особую красоту, своеобразное совершенство зданий, воздвигнутых поэтом».
Это лишь фрагменты, но и благодаря им видна Личность пишущего, его масштаб, своеобразие его мышления.
ГОСТИ ДОРОГИЕ
Почти насильно всучили книжку с беседами учителя суфизма в Америке (попробуй выговори: Шейх Музаффер Озак Аль Джеррахи Аль Халвети! В Турции он признан одним из немногих современных великих шейхов). Ну, прочитал; в основном, она состоит из поучительных историй; отмечаю лишь то, что для меня самое интересное, — это уже свидетельства самого автора:
«…Примером гостеприимства в прежней Оттоманской Империи является то, что все, и богатые и бедные, имели отдельный дом для гостей. Гости могли приходить и жить в этом доме, как в своем собственном. Их кормили и о них заботились. Когда они собирались уходить, им даже давали денег на дорогу.
Гости могли жить там по своему вкусу, как у себя дома. В главном доме им пришлось бы следовать обычаям хозяина и чувствовать себя стесненно. Дом для гостей был как родной. Еду и все необходимое присылали из главного дома».
«В дни моей молодости некоторые богатые семьи, жившие в больших домах, ставили у дверей слуг, которые приглашали прохожих на ужин. Это происходило каждый вечер по понедельникам и пятницам, а в месяц поста Рамадан — каждый вечер. Слуги практически вынуждали незнакомцев зайти и поужинать. В наши дни из-за экономической ситуации все переменилось. Но по-прежнему, согласно нашей вере, служение гостю равносильно служению Богу. Это исламский принцип гостеприимства».
ТАЙНАЯ ДОБРОТА
Недавно узнал, что Агния Барто вела дневник. Интересно, зная автора как детского поэта, узнавать ее «взрослые» мысли о детях.
Вот, по-моему, очень много объясняющая запись (1974 год). Но разве это только детей касается? Увы, стадный инстинкт с течением лет может никуда и не деваться… Однако здесь в записи все же — о детях, об их бессмысленно-недобрых действиях:
«— Ну и злые вы парни! — сказала я двенадцатилетнему подростку, одному из участников неблаговидной школьной истории.
— Ничуть мы не злые, может, каждый из нас в отдельности вовсе добрый, но друг перед другом неохота показывать свою доброту, — ответил мой собеседник.
Такова, оказывается, одна из причин бессердечных поступков детей».
ВЕРА И РЕЛИГИОЗНОСТЬ
— Вот, остался последний экземпляр, — отец Иоанн, настоятель Сретенской церкви в Заостровье (15 км от Архангельска, на другой стороне Северной Двины), протянул мне книгу митрополита Антония Сурожского «О встрече». — Хочу подарить. Благодаря митрополиту Антонию я понял интересные вещи. О чем бы ни говорил верующий человек: о детстве, о молодости, о работе, об учебе, о людях, о домашнем хозяйстве, о путешествиях, о погоде, о политике, о чем угодно, — он всегда говорит о Боге. Но если ты слышишь, что человек не способен ни о чем говорить, кроме как о священных текстах и о святых, да еще и поучать тебя все время норовит, — это человек религиозный, а религиозность и вера вещи разные. Религиозность замыкается сама на себе, утратив корни с живой жизнью.
КРИК ВМЕСТО ЖАЛОСТИ
У нас на факультете психологию преподавала неуравновешенная женщина. Парадокс! Не помню, из-за чего она стала цепляться ко мне, — возможно, я пропустил какие-то занятия, но нельзя же так заваливать студента угрозами. И вот — это, по-моему, единственный случай был за время учебы — я решил дать решительный отпор. При нашей перебранке присутствовал преподаватель философии; после он отвел меня в сторону:
— Я не знаю, кто тут прав, кто виноват, но ты неправ точно. По всему видно, что с психикой у вашего психолога не все в порядке. А это значит, что ей живется значительно хуже, чем тебе, — не будет же она ни с того ни с сего так распаляться. Ну прогулял ты занятия — это что, повод так кричать? Это не причина, а поскольку несмотря на это она так кричит, то человеку плохо. Ее следует жалеть, а не вступать в разговоры.
Философ, конечно, знал больше моего. Через некоторое время преподавательницу уволили «за неадекватное поведение», оказалось, она и на других факультетах выясняла отношения со студентами сходным образом.
Мудрые слова философа мне понравились и запомнились!
ВРАГ РЕМОНТА
Меня всегда повергало в тоску и забирало энергию только одно слово «ремонт». Я всегда поражался людям, которые охотно на него решаются, хотя внешне вроде никакого ремонта не требуется… И удивлялся сам себе: а что такого ужасного в ремонте? Но рано или поздно я должен был такое прочесть! — в мемуарах Юрия Ряшенцева!
«Семья моя не была знакома с Виктором Борисовичем Шкловским. Но как-то, еще до Великой Отечественной, он зашел к нам, чтобы взять какую-то книгу, пересланную для него с мамой из Ленинграда. У нас шел ремонт. По-моему, это был последний ремонт в нашей квартире…
Шкловский обвел глазами фронт работ и сказал недовольно:
— Интеллигентные люди ремонта не делают!
Я запомнил это на всю жизнь».
ФРАНЦУЗ ПРАВ
О том, как бедно, без поддержки государства, живут у нас нынче литературные деятели!
Летом 1934 года приезжал в Москву из Парижа писатель, герой Французского Сопротивления Андре Мальро. Из воспоминаний А. Н. Пирожковой об Исааке Бабеле:
«В тот же приезд Мальро сказал, что «писатель — это не профессия». Его удивляло, что в нашей стране так много писателей, которые ничем, кроме литературы, не занимаются, живут в обособленных домах, имеют дачи, дома отдыха, санатории. Об этом образе жизни писателей Бабель как-то сказал:
— Раньше писатель жил на кривой улочке, рядом с холодным сапожником. Напротив обитала толстуха прачка, орущая во дворе мужским голосом на своих многочисленных детей. А у нас что?»
ПЕРЕД КОНЦЕРТОМ НЕЛЬЗЯ
Недавно слушал в записи Владимира Маторина, солиста Большого театра; могучий бас — да и комплекцией могуч, видел! Как часто бывает, кое-что вспомнилось из его рассказов («певческая» тема мне всегда была интересна).
— Конечно, алкоголь влияет на связки! Со связками не так все просто, у них сложная конструкция. Все думают, что горло — это то, чем мы поем, и забывают, что параллельно ему идет еще и глотательное. После попадания в желудок спирт испаряется в течение двух часов, и связки все время находятся в возбужденном состоянии. Если уж в первом акте выпил рюмку, во втором надо вторую, в четвертом — четвертую, для поддержания эффекта расширения сосудов. Такая практика опасна привыканием. Ко всему прочему, алкоголь выгоняет воду из организма. А с потерей жидкости человек слабеет, потеет — что смотрится на сцене некрасиво. В идеале — певец должен вести монашеский образ жизни. Но монахи, чтобы не возбуждаться, еще и рыбу с мясом не едят. А для артиста это идеальные продукты. В обед поел и до вечера о еде не думаешь. Особенно это касается длинных спектаклей, больших сольных концертов. Ну уж если пою одну арию в сборнике, каюсь, могу накануне позволить рюмочку вина, чтобы грусть прогнать…
ОТЕЦ АЛЕКСАНДР И ОТЕЦ НИКОЛАЙ
Владимир Маторин:
— В Оренбургской области священник Александр придумал первый в мире спортивный комплекс для малолетних осужденных и сирот. Двухэтажный дом буквой «О», церковь, спортивные залы, бассейн, актовый зал. Все для того, чтобы ребят спортом и молитвой с улицы отвлечь. Говорил мне отец Александр, как в поисках средств, после благословения епископа, пошел он к богатеньким. Сто визитов в месяц делал. И лишь один из ста согласился: «Денег не дам, а вот землю на пустыре можешь взять сколько хочешь». Пришел к другим: «Денег не дадим, но выделим два экскаватора, они землю под центр помогут вырыть». К третьим: «Денег нет — есть плиты под фундамент». Другой богатей: «Денег не дам — окна поставлю». Так вот, с Божией помощью, и построился. Перед моим отъездом говорит: поедем к моему другу отцу Николаю. Оказывается, этот отец Николай 59 детей усыновил! Все в паспорте под его фамилией. Уже есть выпускники. Для тех, кто женился — дом строит. Церковь, лавру, собор поставил, богадельню на сорок стариков. Привезли малышей на причастие, а они как дома: сидят себе, играют, одеты, обуты. А проблемы у отца Николая все те же. Ездит по разным городам, организациям и побирается. Раньше с женой и двумя единомышленниками это делал, сейчас — полный штат: воспитатели, педагоги. Ему в месяц нужен миллион, чтобы прокормить всех. Ко всему, на пожертвования отстроил храм. Такие вот святые по разным концам страны разбросаны!.. На Божью помощь надеются, а делают все сами.
СНАЧАЛА — В КАССУ
Еще кое-что из монолога певца Владимира Маторина:
— Был в Ярославле. Пригласил выступить с собой местного парня. Деньги, обещанные спонсором, вовремя не пришли. Я прошу: «У нас всего четыре концерта. Спой в таком случае хотя бы два». — «Нет, — отвечает, — бесплатно петь не буду. Я артист, я уважаю себя». То есть он Дон Кихот, а Маторин, при его внешности (Маторин — весьма-а-а представительный мужчина!), Санчо Панса. Надо менять традицию в нашей стране, когда только над могилой говорят: «Какой человек был. Бесплатно пел». А при жизни думают: «Вот скотина. Он за границей деньги гребет лопатой, поэтому и имеет возможность спеть один-два концерта бесплатно».
ТЕКСТЫ ПОПУТЕШЕСТВОВАЛИ
Попросили просмотреть несколько работ и определить их качество — но случилось это в преддверии моего отъезда в Москву, в пятницу, — что вызвало во мне досаду: как не вовремя! А нужно все было сделать к среде — то есть именно ко дню моего возвращения. В пятницу на эти работы времени не хватило, ну что ж, пришлось брать с собой в дорогу, а как не хотелось!
Но и в поездке не успел с ними ознакомиться. И мысль о том, что ничего не сделано, время от времени тяготила меня.
В среду утром сел за компьютер, положил перед собой все эти материалы — и за 15–20 минут выполнил свою задачу. Какое же облегчение испытал: груз сброшен!
И к чему все это я рассказываю? Снова убеждаю себя на собственном примере: все трудности — в голове. Нужно не собираться что-то делать — нужно делать! Прямо сию секунду. Если бы я последовал этой нехитрой истине — не провозил бы с собой бессмысленно ворох распечаток, не возвращался мыслями к тому, что — «ах, ничего не сделано до сих пор!». На самом деле все можно было сделать и в пятницу!
И так во всем остальном.
НЕ С ТОЙ ТОЧКИ
Рылеев — Пушкину: «Ты схватил все, что только подобный предмет представляет. Но Онегин, сужу по первой песне, ниже и Бахчисарайского фонтана, и Кавказского пленника». (И в другом письме: «Я готов спорить об этом до второго пришествия».)
Пушкин: «Для чего ж тебе из пушки стрелять в бабочку?.. Чем выше предмет, тем более надобно силы, чтобы объять его».
Бестужев — Пушкину: «Что свет можно описывать в поэтических формах — это несомненно, но дал ли ты Онегину поэтические формы кроме стихов? поставил ли ты его в контраст со светом, чтобы в резком злословии показать его резкие черты?»
Еще: «Прочти Байрона… я не знаю человека, который бы лучше его, портретнее очерчивал характеры… И как зла, и как свежа его сатира!»
И еще: «Не думай, однако ж, что мне не нравится твой Онегин, напротив. Вся его мечтательная часть прелестна. Но в этой части я не вижу «Онегина», а только тебя».
Пушкин: «Твое письмо очень умно, но все-таки ты не прав, все-таки ты смотришь на Онегина не с той точки…»
Все эти выдержки приводит литературовед Илья Фейнберг. Я же их привел здесь под впечатлением от прочтения очередного критического разбора… Ведь какое дело: Бестужев хотел, чтобы «Евгений Онегин» был сатирическим произведением, чтобы Пушкин написал очередное «Горе от ума»… Некоторые критики подбирают, казалось бы, продуманные, верные оценки, но… промахиваются с самим произведением, ища в нем то, чего там быть вовсе не должно.
СОВЕТ КЛАССИКА
За вечер прочитал на время попавшую мне в руки книжку «Веселая вы душа, Бернард Шоу», изданную в 1988 году в Кишинёве; в ней — образцы юмора знаменитого драматурга. Многое мне уже известно (где-то публиковалось), многое вижу в первый раз. Особо понравилась одна миниатюрка, — особо — потому, что как раз за день до чтения книги разговаривал с поэтом, который настойчиво просил обратить внимание на то, что он пишет; поэт как будто даже был расстроен тем, что я не уделяю его творениям должного внимания. Ну что ж, до величия Шоу, который на определенном этапе мог уже позволить себе скромность, ему далеко!
Итак, юноша поделился с Шоу, как он духовно обогащается, когда читает его произведения. В то же время чтение Шекспира совершенно ничего ему не дает.
— Я посоветовал бы вам, — сказал драматург, — поступать наоборот: читать возможно меньше Шоу и возможно больше Шекспира…
ДИАЛОГ ПОЭТОВ
— Мне кажется, что все лучшее я уже сделал. Вчера мне сказали, что я стал повторяться. Неужели это единственное, что мне осталось — повторяться?
— Я не согласен, ты не повторяешься. На первый взгляд это, может быть, и так, как тебе сказали. Но ведь повторение — залог новых достижений.
— Что ты имеешь в виду?
— Невозможно повторять себя, не совершенствуя то, чего ты уже достиг. Вот ты ходил вчера в лес. Та же тропа, те же деревья, та же поляна, то же озеро. Но вдруг ты видишь тополь, который сотни раз видел — но все же не замечал. Видишь, что как-то по-особенному сегодня освещена поляна. Как мила заводь, на которую раньше ты не обращал пристального внимания. То есть ты снова и снова открываешь мир внешний и мир в себе самом — идя теми же самыми дорогами.
НЕБОГЕМНЫЕ
Владимир Новиков, который меня иногда смущает своей серьезностью, написал не смутивший меня серьезный текст, тема — русский мат.
«Я, в общем-то, не пурист и не ханжа, а скорее лингвистический либерал. Допускаю, что русский язык под влиянием всемирного языка (таковой существует) станет более раскрепощенным. Предвижу, что в «либеральную» версию словаря Ожегова-Шведовой вслед за лексемами «говно» и «жопа» вскоре войдет многострадальная “блядь“, гораздо более пристойная, чем омерзительный плебейский эвфемизм «блин».
Понимаю эстетическую функцию обсценной лексики в речевом поведении тех, кого я назвал «талантливыми матерщинниками».
Татьяна Толстая, бросая гранату грубости в места скопления пошляков, защищает высокие идеалы русской словесности.
Игорь Иртеньев при помощи мата создает дискурс лирического героя, в равной мере причастного к интеллигенции и к народу.
Михаил Бутов, не склонный к матерщине в своей прозе, в сетевом пространстве подпускает вальяжный матерок, свидетельствующий о его аристократическом демократизме.
Такой мат можно условно назвать богемным. Таков же он у актеров, рокеров, художников-нонконформистов.
Но совсем другое дело — неуклюжие потуги поэтиков и поэтессочек, слагающих самодеятельные вирши и на этом зыбком основании причисляющих себя к богеме. Ваш мат не богемный, а плебейский.
Впрочем, материтесь сколько угодно. Но зачем вы записываетесь в «друзья» к пожилому профессору, чьи ноздри слишком чувствительны к речевому зловонию?
В заключение обращаюсь к коллегам-филологам, преподающим в высших учебных заведениях. Наши студиозусы (особенно девушки) ищут свою речевую дорогу, не стесняясь в выражениях. Но стоит ли нам идти путем дешевого популизма? Мне кажется, что неостроумно матюгающийся ученый-филолог роняет и свою личную честь, и честь нашей науки».
Я к сказанному Новиковым хочу добавить резонную мысль Владимира Этуша: «Вовсе не обязательно все время говорить слово «жопа», чтобы быть интересным».
БЫСТРО ЗА СТОЛ!
— А я ведь очень хорошо ее понимаю: стоит ей повысить голос, как она перестает себя слышать. Это у нас женское. Я вот, например, сготовлю еду, приглашаю внуков есть, а те словно и не рады, а будто бы наоборот — не совсем довольны чем-то. И однажды они дали мне понять: как много в моем тоне повелительного наклонения! А я даже никогда не замечаю, просто зову их и все…
КОГО ЖЕ ЧЕСТВОВАЛИ?
Если я ее встречал на улице, то — только гуляющей с собакой. Вот и сейчас.
Вспомнил: год назад, весенним днем, ее чествовали как юбиляршу (в рамках презентации журнала. в котором прошла ее публикация). Это чествование было полной нелепицей. Выходили один за другим выступающие, хвалили прозу этой милой женщины — сплошные воспоминания о молодости и зрелости. Наговорили много. С такой физиономией, с какой я все это слушал, в президиуме мне, как члену редколлегии, сидеть было категорически нельзя; я и не сидел, затерялся среди народа. В заключение взяла слово сама юбилярша. Горячо всех поблагодарила и сказала, что все-таки писательницей она себя не считает — скорее журналисткой (ее признание этой очевидности вызвала во мне уважение). «То, что я пишу, нельзя назвать художественной литературой. Я не способна к перевоплощению, не могу влезть в шкуру своих персонажей. Я даже не могу говорить от имени мужа, с которым прожила сорок пять лет. Я могу только написать о своих предположениях, почему он так или иначе поступил. Я пишу нон-фикшн — а к художественной литературе отношения он не имеет».
В чем же абсурд?
Да ведь роль нужно играть роль до конца. Юбилейное чествование (так же как предисловия и послесловия к книгам, так же как представление книги или журнала) — жанр, не терпящий разоблачений (в том числе саморазоблачений). А тут — после всех восхвалений автор всем объясняет, что вовсе у нее не художественная литература.
Но самое интересное: никто из присутствовавших, никто из хваливших и не стал этого оспаривать!
ЗЛОБНОЕ
Я незлой человек? Да, если не бываю на скучных встречах с местными мэтрами. К счастью, этого почти не случается.
Помню, по обязанности должен был присутствовать на встрече с пятью известными литераторами. Уже третьего мне хотелось придушить (убедившись, что он уже не трепыхается и полностью испустил дух), настолько скучно все рассказывали о себе. И вот пришла очередь пятого; я вздохнул с облегчением. Но выступлению пятого не было конца. Он долго говорил о муках творчества, о том, как создавался его последний роман — книга-«кирпич» (несколько экземпляров лежали рядом, на продажу). А затем стал вспоминать о презентации этой книги в какой-то организации, когда к нему подходили один, другой, пятый, восьмой, заинтересованно листали, торопливо покупали; «и вот тогда, — с самодовольной улыбкой признался автор, — я впервые по настоящему почувствовал, что я — писатель…»
Как мне удалось подавить желание подойти к выступавшему, взять ту толстую, мертворожденную книгу, размахнуться и треснуть ею по голове автора?
Вместо этого я встал, загремев стулом, и решительно покинул зал. Я бы мог сделать это и потише, но мной владела настолько тупая досада на такое изощренное издевательство, на такое бездарное воровство драгоценного времени, что мне было все равно, какое я произведу впечатление…
АРИЯ УБОРЩИЦЫ
Заглянул — а там лекция о родном языке. Слышу: «В литературной речи нет слова «играться», а есть слово «играть»; нельзя говорить «играюсь», «играйся», надо сказать: я «играю», ты «играй»».
Подумал: какой же я безграмотный, ведь я не знал, что «играться» нельзя, мне даже и в голову такое не приходило… Может, эти правила уже устарели?
Но вспомнилось мне в тот же момент нечто аналогичное… Когда я впервые услышал «я убираюсь», «надо убраться» (в смысле — навести порядок в квартире), был очень удивлен, думал, что это какой-то местный говор: ну как это — «убраться»? куда еще «убираться»? Но потом подобное я слышал и от других людей… Может, пора привыкнуть, но пока не могу: все время хочется человека поправить…
Еще вспомнил, как уборщица в Харьковском оперном театре, после того как люди стали расходиться по окончании оперы Пуччини «Тоска» (где в заключительной арии Каварадосси поется: «Мой час настал, и вот я умираю»), торопила задержавшихся у гардероба зрителей: «Мой час настал, и вот я убираю!»
Не «убираюсь» же!
Нет, надо разобраться в этом вопросе…
НИЗКИЕ ИСТИНЫ
Немного сокращу выдержку из работы Ольги Седаковой «Мудрость и знание у Данте»:
«Давно уже нас приучили думать, что истина необходима, но жестока, а если что прекрасно и утешительно — так это мечта, высокая иллюзия.
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман.
(Пушкин)
Уверенность Данте в обратном, то есть в том, что прекрасна только истина, а любая иллюзия ослепляет и унижает человека, основана на его общей картине мироздания: его причине и цели. Оно вызвано к жизни Премудростью, Силой и Любовью, оно исполнено Славой, которая просвечивает где меньше, где больше <…>, и замысел его не может быть иным как прекрасным и высоким. <…>. Истина и есть выражение этого замысла».
В общем, опять пушкинские строки стоят в очень странном контексте, будучи поняты буквально. Ну, Пушкин-то вряд ли что мог написать что-то невразумительное. «Обман» в этой цитате — никак не ложь, никак не розыгрыш. Разве могут ложь или розыгрыш кого-то возвышать? Значит, речь идет явно о другом, — видимо, о том, что есть вещи рациональные, проверенные опытным путем (наукой, например), а есть «обман» — фантазия, воображение, — которые как раз таки и могут возвышать. Могут ли возвышать литература, искусство? — вопрос риторический. То есть из такого «обмана», — из фантазии, из воображения, из мечты — создаются вполне реальные вещи. Разве архитектура, музыка, живопись не реальны? А достижения техники, а достижения самой науки — не следствие ли воображения, то есть творческой работы? (понятно, что творчество и воображение неразрывны друг с другом). Философ Борис Вышеславцев приводил в пример Леонардо да Винчи, который рисовал в своем воображении летательный аппарат, «возвышаясь обманом», которому запросто можно было бы противопоставить «тьму низких истин»: ведь согласно здравому смыслу, летать могут птицы, но никак не люди и вообще, «все это выдумки», потому что — «невозможно». Но для творчества — «и невозможное возможно», и полет человека перестал быть мечтой и «обманом».
ШАРФИК-КОМПРОМАТ
Привел в Фейсбуке слова Михаила Шемякина: «На Западе не очень-то обращают внимания на то, как ты одет; А в России средневековое общество, где костюм — это знак, часть знаковой системы…»
Так ли это?
Пришли комментарии.
Марина Гершенович (поэт-переводчик, Дюссельдорф): «На первый взгляд, люди в общей толпе в Германии кажутся одетыми не то чтобы неброско, а скорее аки мыши серые… Живя дольше, понимаешь, что этот скученный фон на улицах, особенно в рабочее время, что-то сродни московскому уличному движняку в рабочее время (в Москве это командировочные и непонятно кто полуработный, у нас — конкретно клерки и безработные), живя еще дольше, научаешься различать социальные слои. А с некоторыми и вообще не пересекаешься — ты вне этого слоя».
Мина Полянская (прозаик, эссеист, Берлин): «В Германии смотрят, как одет. Но это так все сложно, что неопытным взором не объять. Например, у меня очки фирмы «Фильман» — дешевые, хорошие, но для определенной социальной среды. Я не могу сыну купить сейчас ничего — даже шарфик, ибо этот шарфик может его на работе скомпрометировать».
Ольга Гановская (Гент, Бельгия): «Как одеваются в Бельгии — зависит и от доходов, и от должности, и от стиля (у кого он есть), и от образа жизни, и от вкуса. Студента, ходившего в университет в спортивной обуви, джинсах, футболке и свитере с капюшоном, после устройства на репрезентабельную работу можно не узнать. В целом, люди одеваются проще, но несомненно есть различия: не могу сказать — между слоями, потому что даже в одном слое есть различия.. Видят ли на Западе как одет? Видят, но не (так часто и не везде) смотрят таким оценивающим взглядом, как «наши». «Наши», увидев так или иначе одетого человека, готовы довольно подробно охарактеризовать, — такая поспешность и поверхностность часто отталкивает. В Западной Европе легче быть собой/(другим), а оставаться собой, проявлять свою индивидуальность можно и слившись с толпой.
И еще, на Западе красота часто уступает удобству и своевременности. Собравшись лететь в путешествие, западные девушки вряд ли будут стоять в аэропорту в полной раскраске и на огромных шпильках. Сиять — это хорошо, но всему свое время и место».
ПОСЛЕДНЯЯ ПРОСЬБА
Это случилось три года назад, я был в Москве, в гостях у поэта Александра Тимофеевского, автора «Песенки Крокодила Гены». Звонок на мой мобильный, телефон незнакомый, домашний. Звонил Игорь Меламед (у него не было мобильника), прекрасный поэт и переводчик, просил зайти: хотел подарить свои книги «В черном раю» и «Воздаяние». В юности Меламед увлекался спиртным; что оказалось причиной его падения с четвертого этажа (вышел не в дверь, а в окно). Поэт открыто об этом мне рассказал, подчеркнув, что тут нет никакого секрета. Так вот, я знал, что сухому красному вину он не противится, купил две бутылки, себе — сорокоградусную настойку (поскольку у Тимофеевского уже было что-то крепкое выпито: на вино переходить нежелательно), также колбасу-сыр, еще что-то… Меламед, невысокий, тучный, со щедрой бородой, встретил меня на ходулях, на которых только и мог передвигаться; попросил, чтобы я сходил за сигаретами («когда я пью вино, я курю»). Настоял, чтобы я сварил пельменей (главным образом предназначенных мне). Общались на кухне (скоро он с легкой досадой сказал: может, будем на «ты»?), там же — раскрытый ноутбук, — его окно в мир (был момент, когда в нем возникла неполадка, Игорь как-то по-детски растерялся, почти захныкал: ну как же так, как же так?..) О многом говорили… Он оставил меня ночевать в соседней комнате, а сам, как и еженощно, остался с ноутбуком (ложился он утром, просыпался около трех дня).
В дальнейшем мы общались только по телефону, перебрасывались письмами… Все, этого больше не будет, вчера ночью Игоря Меламеда не стало.
Полутемная больница.
Медсестер пустые лица.
Санитаров пьяный бред.
Инвалидам сладко спится:
никому из них не снится
переломанный хребет.
Кружит девушка в коляске.
Ей, мужской не знавшей ласки,
хоть собой и хороша,
все бы, глупой, строить глазки,
выпавшей, как в страшной сказке,
со второго этажа.
Слез непролитые реки
здесь взорвать должны бы веки
бедных юношей. Но вот
странный, жуткий смех калеки,
затвердившего навеки
непристойный анекдот.
Нет надежды ниоткуда.
Тем в колясках и не худо,
этот сдался без борьбы,
этот верует покуда,
что его поднимет чудо
прежде ангельской трубы.
Боже праведный и славный,
если только разум здрав мой,
просьбу выполни мою:
всем разбитым смертной травмой
дай удел посмертный равный —
посели в Своем раю.
(запись от 17 апреля 2014 года)
КОЕ-ЧТО О ПРАВДОЛЮБИИ
Фраза, сказанная писателем и драматургом Андреем Яхонтовым, которую я запомнил на всю жизнь:
«Многое путают скверный характер, злость, злобность с настойчивостью в поиске правды».
ОБМАНЩИК
«Что-то у соседа нашего уже несколько дней праздник…»
«В смысле — музыка постоянно слышна?»
«Да еще так громко…»
Днем позже встречаю соседа: «Чего это ты там веселишься?»
«Какое там веселюсь… У меня произошел разрыв с любимой женщиной. Переживаю — сил нет. Как выходить из этого состояния? Пьянствовать — не по мне; подсказали: всякими угнетенными состояниями, депрессиями управляют злые духи, этих духов можно обмануть неожиданными, ненормальными действиями. Например, лечь в ванну и петь. Или включить музыку погромче, ходить по комнате и пританцовывать. Духи придут в недоумение и станут отступать. Вот мне, кажется, уже легче… А соседи вместе с духами думают, что мне весело».
Это очередная иллюстрация к «логическому мышлению».
ЕСТЬ РАЗНИЦА
Сколько раз говорили человеку: вам надо лечь в больницу, хоть ненадолго, с сахарным диабетом у вас критическая ситуация, плюс давление и большой вес, что тяжело влияет на сердце. Нет, лечиться человек не хотел. Рано или поздно это должно было привести к трагической развязке. И привело.
В связи с этим вспомнил о встрече знаменитых философов. Однажды Диоген принес с собой кинжал, и когда Антисфен воскликнул: «Ах, кто избавит меня от страданий!», он показал ему кинжал и произнес: «Вот кто». — «Я сказал: от страданий, а не от жизни!» — возразил Антисфен. Да, надо уметь делать правильный выбор…
СПИНОЙ К ЛЕСУ
Единственный раз в жизни я ночевал в одиночестве на природе и расправился с фантазией, которую природа мне навязала.
Я тогда любил забираться в российскую безнадежную глушь, где сохранились следы богатых усадебных парков. Так я попал в местечко, где сходились Тамбовская, Пензенская и Саратовская области, — в селение на берегу Хопра, в садах и с родниками. Здесь река протекала среди песков, глубина — по грудь; чистая, быстрая, неглубокая, с лесистыми берегами. На моей стороне — Пензенская область, на другой — Саратовская. Усадьба Голицына, где гостил Гавриил Державин, чуть в стороне, — с остатками аллей, с барским домом, башней в средневековом стиле, с бассейном, с которого Борисов-Мусатов писал знаменитую свою картину «Водоем». Все, конечно, заброшено. Я добирался сюда на перекладных и был очарован этим местом. Очень меня привлекала длинная гора с дубовым лесом на вершине, — она была расположена перпендикулярно к реке.
Ночевал я в домике сторожа при местном пионерлагере.
На следующий год я решил во что бы то ни стало сюда приехать снова — провести ночь на горе, над рекой.
И вот приехал и прежде всего забрался на гору, нашел полянку под молодыми дубочками. А какой вид! Сельцо — где-то за яблоневыми деревьями (яблоки висели весело и празднично, как елочные игрушки), река со свечением песков, леса, мрачный, черный усадебный парк… И бесконечное небо! Спрятал вещи, пошел купаться, загорать. А как начало темнеть, взобрался на свою поляну, расстелился, достал еду… Высыпали звезды. Казалось, что я переживаю лучшие минуты в своей жизни! Сидел я спиной к дубовому лесу, где просматривались следы полузаросшей тропинки. И вдруг услышал отчетливо: кто-то идет. Уверенно, быстро. Шум листвы все ближе… Я сжал в руке нож. Жду. Шум прервался, идущий остановился. Все, тишина, ни звука.
Но я уже понял: романтика напрочь исчезла. Вечер безнадежно испорчен. И как теперь я лягу, как засну? Я сидел, застыв, спиной чувствуя беспокойство. И об этом ли я мечтал целый год? Как же теперь быть?
И тут меня взяла злоба! Это что же — я всю ночь буду так сидеть? Да хрен там! Решительно встал, крепче сжал нож и пошел на тропинку: только так нужно решать все проблемы, сразу, резко!
Еще кое-что было видно. Узкая тропинка скоро меня привела к тесной полянке, на которой рос древний дуб с огромным дуплом (в дупло я, разумеется, заглянул). И все, дальше прохода не было. Никого, мертвая тишина. И я понял: это не человек был, это был какой-то зверек, — может, еж, — ежи не умеют продвигаться тихо. И умиротворенный, даже радостный, вернулся на поляну. Моя сказка продолжалась!
Для меня это — пример того, как нужно расправляться с вредными фантазиями. Встречать страшное лицом к лицу. А ведь можно было так и сидеть, трясясь, спиной к черному, страшному ночному лесу.