Эссе
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 4, 2021
ЭМИЛЬ СОКОЛЬСКИЙ
Прозаик, литературный критик. Родился и живет в Ростове-на-Дону. Окончил геолого-географический факультет Ростовского государственного университета. Автор публикаций об исторических местах России, литературоведческих очерков и рассказов. Печатался в журналах «Дети Ра», «Футурум АРТ», «Аврора», «Музыкальная жизнь», «Театральная жизнь», «Встреча», «Московский журнал», «Наша улица», «Подьем», «Слово», «Дон» и других. Редактор краеведческого альманаха «Донской временник» (Ростов на-Дону), заместитель главного редактора журнала «Дети Ра».
ДОСАДНАЯ ДЕТАЛЬ
— Если б не случай с Тургеневым, — сказала пожилой филолог, — я бы переживала больше. Конечно, я всегда огорчаюсь, когда вижу опечатки в своих публикациях, — огорчаюсь потому, что никто не станет ломать голову: почему я так написала? — а примут за мою собственную ошибку. Хотя чаще всего виноваты бывают верстальщики… Ну и корректорам бы надо быть повнимательней, когда видят опечатки, какие-то несообразности…
— А Тургенев тут при чем?
— А-а, вы же не знаете… Тургенев просматривал корректуры своего рассказа «Петушков», а там такая фраза: «Пришел в булочную и начал читать ей роман Загоскина». Кому начал читать — булочной? Литературоведы почти сто лет бились над разгадкой этой странной фразы, изучали разные издания, но что делать, если даже в прижизненном издании именно так и написано? А потом все-таки откопали самое раннее и нашли: «Пришел в булочную и, как только улучил свободное время, усадил Василису и начал читать ей роман Загоскина». Заодно и установили, что во всем был виноват наборщик: он допечатал до союза «и», на какую-то долю секунды отвлекся, взгляд соскользнул на другое «и», которое стояло строчкой ниже, и стал печатать с того места. Несколько слов вылетели, получилась бессмыслица. Но самое главное, что сам Тургенев при вычитке этого не заметил, читал механически… Да что там Тургенев: и Толстой говорил, что не видит ошибок, когда читает свои произведения в переписанном или в напечатанном виде. Даже Пушкин просмотрел строку, пропущенную наборщиком в первой главе «Путешествия в Арзрум»! «Здешняя сторона полна молвой о их злодействах»… Опечатку не заметил Анненков, когда готовил к изданию сочинения Пушкина в 1855-м, потом ее пропустил Геннади, после Ефремов, причем дважды. И дважды — Морозов, который редактировал собрания сочинений Пушкина — тоже, как Ефремов, для двух изданий. Хотя фотокопии с оригиналов были хорошо известны…
— Так после таких примеров — и переживать не стоит.
— Может, и не переживала бы. Но вот какая деталь: я же не Пушкин, не Толстой, не Тургенев…
Я не стал возражать: права.
РЕПЛИКА О ВЕРТИНСКОМ
Недавно наконец разобрался со старыми письмами, которые нужно сохранить для истории! К сожалению, очень мало я задавал вопросов своему старшему другу, старику Онику Самсоновичу Агабекову, проживавшему в Абхазии, в Новом Афоне, где я юным частенько бывал (до марта 1942 года Агабеков служил главным администратором Тбилисского русского драматического театра имени Грибоедова, а после — в Доме офицеров: организовывал проведения концертов). Вот еще один фрагмент из его коротких реплик-воспоминаний… Странно, что такой независимый от чужих мнений, от официальной идеологии человек воспринимал Вертинского в духе своего времени.
«С Вертинским я действительно знаком, т. к. при моем административном участии он дал целых сорок концертов в нашем Доме офицеров. К моменту выступлений его утонченный репертуар явно устарел и шел не в ногу с нашими потребностями и понятиями об эстетическом удовольствии, и он был интересен уже как осколок прошлого века и художник с ярко выраженной индивидуальностью. Он был уже стар и для того, чтобы выдержать два отделения концерта, принимал за кулисами какое-то возбуждающее снадобье».
НУЖНОЕ СОСТОЯНИЕ
Поэт преклонного возраста (и высокого роста), убежденный алкоголик, сильно перебрал. Надо было проследить, чтобы доехал на метро до своей станции и пересел на электричку.
В метро он стал отключаться; в результате растянулся на вагонном полу. Дважды услужливо подходили пассажиры-парни, помогали подняться. По пути к электричке поэт снова повалился — уже на тротуар, где принял позу спящего. Поднять его было невозможно: тяжел, тело обмякло… Многие проходившие предлагали помощь, да толку: один раз поставили его на ноги, но он не мог пройти и пяти шагов. Остановились парень с девушкой, настроенные решительно: мы поможем, так оставлять его нельзя. Да понятно, что нельзя — и прежде всего, пожалуй, нужно дотянуть потерпевшего до павильона автобусной остановки и посадить на скамью. Для этого нужны были еще два человека. Первые же мимо шедшие парни без разговоров схватили поэта за ноги, и мы перенесли спящее тело. Усадили. Парень с девушкой не уходили, мы обсуждали план дальнейших действий…
Я это к чему? Слухи о том, что все кругом равнодушные, переступят через тебя и дальше пойдут — видимо, сильно преувеличены. Девушка, с которой мы пытались проводить человека, рассудила:
— Наверное, такое состояние, в котором оказался N, нужно было только для того, чтобы можно было убедиться: нас вовсе не окружают сплошь бесчувственные люди.
На всякий случай уточню, что дело происходило в торопливой Москве.
ЖЕНСКИЙ СЕКРЕТ
Главный секрет Софи Лорен:
«Женщина по-настоящему красива, если радуется жизни и живет в гармонии с собой».
НЕНУЖНОЕ
Я написал недавно о психологах и о раздражительности, и мне рассказали притчу о Будде, которую я сейчас постараюсь как можно точнее воспроизвести.
Когда Будда проповедовал свое учение в очередном поселении, его встретили враждебно, обзывали грубыми словами. Будда благодарил. «За что?» — удивились люди. Он ответил: «Вчера я был в другом селении, и мне там предлагали фрукты и цветы, но я их не взял, поскольку они мне не нужны. Точно так же мне не нужна и ваша брань».
Каков смысл притчи? Очень даже глубокий: если чужим словам, взглядам, мнениям не место в нашей душе — незачем их в нее впускать. Им там совершенно нечего делать. Лучше сохранять душевное спокойствие.
Вот это действительно психология!
СНАЧАЛА КРОВЬ, ПОТОМ ЛЮБОВЬ
Страстная неделя. Хочется писать что-нибудь о любви. Причем чтобы была и любовь, и кровь. Сейчас все будет.
Значит, год назад, и тоже Страстная неделя. Утро; мне — ехать в соседний город. До автовокзала — минут 8 пешком. У моей двери — два стекла из старого окна, которое я заменил, — к мусорному баку надо снести. Я взялся — да так неудачно, что порезал пальцы обеих рук, кровь — не остановить! Так дошел до вокзала. А мне билет покупать. Как из кармана деньги извлечь, если хлещет и хлещет? С трудом удалось вытащить из соседнего кармана платок. Промочил кровь, с торопливой неловкостью (чтоб не забрызгать) вытянул несколько бумажек. У кассирши, подчеркнуто деловитой, даже суровой на вид, лицо вдруг как-то разгладилось; неожиданно потеплев голосом, что-то даже сочувственное сказала. Отобрала нужную сумму и, бережно сложив, отдала остаток. А женщина, которая стояла за мной, услужливо, почти испуганно, по-матерински встрепенулась: давай я в карман положу! я сама!
Все-таки какое иногда у людей проявляется трогательное сочувствие к своим братьям и сестрам!
…Почему вспомнилось? — сейчас у двери стоит еще одно стекло, никак не выброшу.
ПАРАДОКС ДВУХ КОНВЕРТОВ
Поэт и прозаик Александр Говорков во время нашей единственной с ним встречи поведал мне, что в математике уже около восьмидесяти лет существует «парадокс двух конвертов». Предлагаются на выбор два одинаковых конверта с деньгами: в одном из них — сумма в два раза большая. Выбрав конверт, я имею право посмотреть, сколько в нем денег, и решить, оставляю ли я его или беру другой. По теории вероятности возможности выиграть или проиграть равны. Однако, согласно расчетам, при достаточно большом количестве последовательных экспериментов всегда выгоднее брать второй конверт. Математики бились над объяснением этого, и сейчас, как я понял, они полагают, что сам факт вскрытия первого конверта нарушает природную симметрию случая.
От себя добавить к сказанному Говорковым, конечно же, ничего не могу, математика для меня — темный лес…
НЕ РАССЛАБЛЯТЬСЯ!
С выпиваниями он завязал. Дело не только в том, что алкоголь не снимал нервного напряжения (а работа детского хирурга не из спокойных), но и в предрасположенности к алкоголизму. «Ну хорошо, — говорю, — вот ты сейчас выпьешь, уснешь, завтра на работу, — какой может быть алкоголизм, какой запой? Другое дело, если у тебя завтра свободный день, и ты решишь с утра «продолжать»… Но ты же не будешь этого делать. А значит — опасности в том, что сегодня вечером ты бы выпил, нет…»
«Опасность в самом алкоголизме; а он выше того, «хочу» я или «не хочу». Это целая программа. Вот я сегодня выпью, усну, и все будет прекрасно. Да, я не продолжу завтра, послезавтра… Но через три дня я подумаю: ведь все прошло хорошо, никакого запоя не случилось, значит — можно и сегодня? — ведь и сегодня ничего не случится… И все, это уж означает — пошло-поехало… Значит, нужно силовым усилием просто прекращать, убеждать себя: не хочу, не буду. Даже самую малость! И настоящее спасение в этом случае — загрузить себя работой, она не дает расслабляться».
ОБРАЗ РУССКОГО МУЖЧИНЫ
Народный художник СССР Виктор Иванов на вопрос: нашел ли он образ русского мужчины? — отвечал:
— Может, как мужчине мне и предназначено больше внимания обращать на женщин… Но если честно, то у меня уважительность к мужчине гораздо ниже, чем к женщине. Время сейчас женское. Мужчина оказался не совсем на высоте. Он — второй сорт. В моей деревне, куда ни кинь — семья, хозяйство, дети, дом, работа — это все женщина. Да, понимаю, что это плохо, но это так!
У меня есть в картинах хорошие, достойные мужчины, в том числе и мужчины, которые вынесли огромную войну на своих плечах. Русский мужчина оказался необыкновенным солдатом! Но, видимо, в критических для страны состояниях он проявляет себя как мужчина, а в другое время, мирное — нет. Что-то с ним случается, с его духом, с его силой. Не знаю. Но сколько я ни сталкивался, такое мнение у меня складывается. Не знаю. Не настаиваю. Может быть, оно ошибочное.
МАТРЁНИН ДВОР
Еще из разговора с художником Виктором Ивановым: его мнение о Солженицыне и «Матрёнином дворе»:
«Я вообще не понимаю восторга перед этой вещью и скажу почему. Я перечитал специально. В этой вещи есть измена нашей национальной литературе. Почему? Потому что русская литература, как и русская живопись, отличается сострадательностью. У нас содержание, смысл, нравственное начало всегда идут впереди формы. И когда мы описываем страдания человека, мы непременно и о своей душе, и о своем сердце пишем. У Солженицына же по-другому! Он наблюдает Матрёну как бы со стороны, отстраненно, бессердечно изучает ее как предмет, который кто-то изуродовал. Она ему неприятна в своем страдании, во всем своем окружении. Он презирает ее за убогость ее жизни. Он ей чужой. Для меня — это не высокая литература, потому что в ней нет любви и сострадания. И я ни тогда, в шестидесятые годы, когда Солженицына превозносили как открывателя правды о жизни народа, ни теперь — так и не смог понять восторгов по его поводу».
ОГРАНИЧИЛ
Когда я слышу, как кто-то кому-то желает «жить до ста» (вот вчера услышал снова), вспоминаю один сюжет; сейчас уже не припомню, откуда его вычитал. Наполеону представили 95-летнего аббата. Император пожелал ему дожить до ста лет. Аббат на это ответил: «Ваше императорское величество, не будем ограничивать милосердия Божия…»
НИ ОДНОГО УГЛА
Спрашиваю у архитектора: почему в этом уголке города так уютно? Какая-то особая энергетика… Возможно, до революции архитекторов обучали искусству гармонии, чувству равновесия в пространстве? или они обладали этими качествами интуитивно?
— Присмотрись внимательно: углы всех зданий срезаны, нет такого места, чтобы на тебя был направлен угол… И поэтому ты никак не можешь чувствовать себя неуютно.
А я добавил:
— Сколько раз поражался: почему построенное в стародавние времена бывает живописно даже в руинах? Пока не уяснил, что архитекторы тех лет понимали: строения должны гармонировать с природой, естественно в нее вписываться…
ВЫБОР
«Этот художник между трепетом перед начальством и трепетом перед искусством всегда выбирал последнее».
(Из характеристики одного достойного писателя.)
ВНЕ ВРЕМЕНИ
Меня здорово выручает, что я в свое время, когда попадались интересные фразы, их записывал. С любопытством пролистываю старенькую общую тетрадь; обрадовался, что установил, кто же автор мысли, которая мне так нравится! Сразу почему-то вспомнилось, как ездил однажды с подругой в городок Азов; очень просил ее: забудь о том, что существует время, что существуют заботы и прочее и прочее, это все потом! А сегодня просто гуляем в пространстве — но не во времени!
Нет же, она время от времени смотрела на часы (хотя и согласилась с тем, о чем я ее просил). «Привычка», — говорит… И я ей воспроизвел этот нехитрый афоризм. Автор его — Александр Фадеев.
«Часы естественно носить в кармане, но неестественно жить внутри часового механизма».
Приходится жить, да. Но случаются счастливые моменты, когда можно обойтись без этого!
ТОЛСТОЙ ЗА ЧИСТОЕ ИСКУССТВО
Убедился лишний раз в том, что следует быть точным… Известно, как нелицеприятно отзывался Толстой об искусстве, что говорил о Фете… Но это же не всегда так было! Вот письмо к В. Боткину от 4 января 1858 года. В нем Толстой предлагает создать чисто художественный журнал, отстаивающий «самостоятельность и вечность искусства». И чтобы в таком журнале объединялись единомышленники: «Тургенев, вы, Фет, я и все, кто разделяет наши убеждения». Вот так номер…
ВЕРБЛЮД ПРИБЛУДИЛСЯ
«Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в царствие Божие…» Но откуда взялся верблюд?
Священник, филолог и лингвист по образованию объяснил: при переписывании вышла ошибка, произошла подмена слова. По-гречески kamelas — верблюд, да. Но есть и слово kamilos — толстая веревка, канат. Так что на самом деле верблюд тут был ни при чем. Легче канат протянуть через игольное ушко, чем богатому попасть в Царствие Небесное! — вот как правильно.
ТОРЖЕСТВЕННЫЙ МОМЕНТ
Откуда у меня всегда была уверенность, что я не пропаду ни в какой ситуации? И переживу без душевных потерь любую беду?
А все из книг идет. Западает какая-нибудь интересная мысль, суждение, и что-то строит в твоем мозгу, в твоем внутреннем мире. И в непростые моменты становится легче.
Одна из мыслей, которая сразу направила меня по верному курсу. Автор Лев Шестов, из «Апофеоза беспочвенности»:
«Если бы к Достоевскому пришел человек и сказал о себе, что он безнадежно несчастен, великий художник людского горя, вероятно, в глубине души хохотал бы над ним и его наивностью. Разве можно сознаваться людям в таких вещах? Разве можно т а к жаловаться и ждать все-таки утешения от ближних?
Безнадежность торжественнейший и величайший момент в нашей жизни. До сих пор нам кто-то помогал; теперь мы предоставлены только себе. До сих пор мы имели дело с людьми и человеческими законами; теперь с вечностью и отсутствием всяких законов. Как можно не знать этого!»
МАЛЕНЬКИЕ ХИТРОСТИ
«Ну я понимаю, вы расстались. Но зачем же ты так его ругаешь: и такой он, и сякой… Не надо бы этого…»
«Знаешь почему я это делаю… На самом деле он вовсе не плохой. Просто я очень переживаю, мне его не хватает… А как вытеснить из себя эти чувства? Надо его возненавидеть. Ненавидеть не получается, и вот я напускаю на себя злобу, думаю: зараза! сволочь! скотина! Злость должна вытеснить все сожаления, всю грусть, придать мне самоуверенность».
«Получается?»
«Пока не знаю…»
ЛИВЕНЬ В ПРОВИНЦИИ
Таганрог (по крайней мере, его старая часть) немножко напоминает курортный город. Есть там сквер имени Чехова: круглый в плане, тенистый, очень тихий. В какое время туда ни попадаешь — всегда есть свободная скамья; и сидят там в полной гармонии молодежь, мамочки-папочки, бомжи и всякий прочий люд. Я там всегда присаживаюсь, присел и на этот раз. Небо темнело, молнии — одна за другой; ливня не избежать… Но я не уходил. Чего я ждал? Думал, спрячусь под какое-нибудь дерево и тем спасусь.
Напротив сидели бомжи-алкоголики: мужик и баба с добренькими лицами, они тоже почему-то не уходили. И ливень грянул — стеной! — под деревья прятаться бесполезно… Я постарался пристроиться под толстым стволом тополя — может, хоть немного меньше воды будет изливаться на меня. К этому месту прибежали и бомжи. Им места осталось совсем немного, и вот бомжиха прижалась спиной к моей спине. А мне уж было все равно, перед лицом такой стихии, пусть прижимается, все равно всю дрянь с меня смоет!
Бушевало минут 15, они казались бесконечными. За это время улицы превратились в стремительные реки. Я пожалел свою обувь: ей теперь уж точно придет конец; а потом решил попросту разуться, закатать штаны. А в городе чисто: можно ходить босиком безбоязненно. Было очень весело. И некоторые другие люди тоже разулись. Увидел двух девушек лет двадцати: не могли перейти дорогу из-за бурного потока. На предложение перенести их ответили согласием (правда, повыделывались сперва). Что ж, в провинции люди попроще, да и была атмосфера всеобщего «ливневого» веселья, которая сближает даже незнакомых людей…
БЕЗ СВИДЕТЕЛЕЙ
«Главный православный писатель страны» Владимир Крупин говорил, что пишет только ручкой, поскольку «через клавиатуру кровь не проходит» и тексты получаюся не живыми, а «пластмассовыми».
На это можно улыбнуться; однако я вот что прочитал о Паустовском (автор воспоминания Ал. Лесс):
«Константин Георгиевич пишет медленно, низко склонив голову над листом бумаги. Со стороны кажется, будто он что-то рассматривает в лупу.
— Разве вы пишете не на машинке? — поинтересовался я.
— Пишу только от руки, — ответил Паустовский. — Машинка — свидетель, а творчество писателя — абсолютно интимное дело. Оно требует полного одиночества. Перед тем как сесть за работу, надо собрать все силы души, надо перестать стесняться самого себя».
ЗА МАЛИНОВЫМ ВАРЕНЬЕМ — В ВОЛОГДУ?
Еще о Паустовском, меня удивившее немного. Вспоминает Константин Коничев.
«Однажды Константин Георгиевич приехал в Ленинград. Из «Европейской» гостиницы позвонил мне:
— Рад бы видеть вас, хотел зайти. Но ленинградский климат меня неприветливо встретил. Всю ночь промучился. Днем никуда не выхожу.. То ли грипп, то ли простуда. Всего скорей простыл…
Я ему отвечаю:
— От простуды и подобных болезней знает всякие средства моя жена. Передаю ей трубку…
— Константин Георгиевич, здравствуйте. С приездом. Простуда — пустяк. Не пичкайте себя лекарствами. Я сейчас вам пошлю малинового варенья. Напейтесь крепкого чая с малиновым вареньем — и под одеяло. Самое верное вологодское средство…
— Ну, раз вологодское, то без обмана. По вашему говору слышу, что вологодское. Присылайте варенье с мужем. Спасибо за добрый совет…
Он не раз вспоминал это варенье добрым словом».
У меня никаких сомнений в том, что варенье было замечательным. Но почему «вологодское средство»? Почему не «донское»? Я с детства только так и выздоравливаю от простуды, и всем советовую; первый вопрос: «малиновое варенье есть?»
А мне тут про Вологду рассказывают…
О ВРАЧЕВАНИИ
Не так давно я писал о том, что настоящий поэт никогда не перекладывает боль на читателя, но все берет на себя, и делится не болью — светом. И вдруг, в воспоминаниях о Паустовском — подтверждение (дело касается прозы, и речь, как я понимаю, идет об изображении автором чужого горя). Константин Георгиевич на семинаре разбирает рассказ студента и говорит, в частности, вот что (я немного сокращаю):
«Изображение человеческого горя требует необыкновенной чистоты и простоты… авторского сострадания… Не в смысле сентиментальности… Горе идет своими точными путями, и вы должны следовать за горем, искать разрешения в нем, в самом же горе… Нужно самому много перестрадать, чтобы знать, как писать об этом. Писать о горе — это прикасаться к ране, не бередя ее, не растравляя, а врачуя».
ПРОХЛАДНЫЙ ПРИЕМ
Еще один фрагмент из воспоминаний о Паустовском, рассказывает Ю. Гончаров; дело происходило осенью 1951 года, когда Константин Георгиевич приехал в Ростов-на-Дону, на конференцию писателей Юга.
«Тут же, по своей любви к одесской привычке ко всякого рода анекдотам, Паустовский рассказал случай, который произошел с ним на Волго-Доне. Ради технической информации пришлось посетить одного начальника.
— Здравствуйте, — сказал Паустовский, войдя в кабинет. — Я из Москвы, писатель. Моя фамилия Паустовский.
— Так. Ну и что? — спросило начальственное лицо, не отрываясь от бумаг.
Паустовский слегка опешил от такого приема.
— Вы разве ничего не читали из написанного мной?
— А вы мне ничего и не писали, — веско ответил начальник».
ПАУСТОВСКИЙ НА СЕМИНАРАХ
Не могу остановиться: из высказываний Паустовского (воспоминания Л. Кривенко «На семинаре»):
«Сила воображения нужна не для того, чтобы сочинить несуществующую действительность, а для того, чтобы конкретно представлять людей в конкретной обстановке».
«Вся значительная литература основана на утверждении жизни».
«»Пахло туманом» — это сказано очень точно, потому что туман пахнет».
«Диалог у вас является простой констатацией факта. В таком случае его не следует пускать в ход».
«Вы восклицаниями подменяете действие чувств».
«В иронии всегда есть какой-то задевающий оттенок превосходства автора. Есть и оттенок скепсиса.
Ирония, пропитанная сердечностью, обаятельная черта. А без сердечности придает оттенок некоторой преждевременной старости».
«Экспансивностью заменяют одаренность».
«Пейзаж очищает человека во всех его проявлениях».
«Не оканчивать эффектно каждую главу».
«Ритм не должен быть назойливым».
САМОЛЮБИЕ В МЕРУ
Кирилл Ковальджи, Царство ему Небесное, мне давно уже признался, что любит критику. Он только рад был ей; и, прислав свои новые стихи по электронной почте, просил судить их построже.
Вот интересное свидетельство, вспоминает Д. В. Григорович:
«У Тургенева было авторское самолюбие; у кого же его нет? Он, кажется, имел на него право, но оно никогда не доходило до того болезненного состояния, как это было, например, у Гончарова, Достоевского и т. д. С ним свободно, без всякого стеснения, можно было высказывать мнение о его произведениях, не рискуя поселить в нем враждебные чувства. Самолюбие, надо думать, питается другими корнями, чем самомнение, потому что с этой последней стороны Тургенев представлял исключение между своими собратами. Редко его произведение печаталось прежде, чем он прочтет его кому-нибудь из близких людей, не посоветуется; замечания возбуждали иногда спор, но принимались всегда без признака самолюбивого укола; рукопись потом сверху донизу перепечатывалась, исправлялась и часто переписывалась заново».
ХАРАКТЕР САТИРИКА
Конечно, истинная биография писателя — в его произведениях (биография его души, скажу так), но вдруг читаешь о нем самом, и такие интересные вещи раскрываются! Например, сатира Салтыкова-Щедрина говорит не только о его остром взгляде, но и о характере самого автора. Вот пожалуйста: вспоминает Л. Н. Спасская.
«Раздражительный и нетерпеливый, Михаил Евграфович был нетерпим за картами. Он выходил из себя, бранился и ссорился с партнерами…»
Но карты это ерунда. Дальше:
«Умный, интересный и остроумный собеседник, Михаил Евграфович не мог выносить противоречий и в споре терял всякое самообладание и выходил из себя. Сейчас же хватался он за шапку и убегал, бормоча про себя: «Ну и черт с вами! Нога моя больше не будет в этом проклятом доме!» и тому подобное… Но не проходито и полчаса, как смущенная физиономия Михаила Евграфовича показывается из-за двери и он спрашивает с виноватой и робкой улыбкой: «Ну что, вы очень на меня сердитесь? Ну, ради бога, не сердитесь! Чем я виноват, что у меня такой проклятый характер?..» Конечно, на него не сердились, но такие выходки, беспрестанно повторяясь, надоедали».
Еще:
«Неприятным качеством Михаила Евграфовича была и чрезвыйчайная грубость с прислугою. Гостеприимный и радушный, он любил пригласить приятелей пообедать, но эти обеды бывали всегда очень тяжелы для гостей вследствие чрезмерной раздражительности хозяина».
СПАСИБО, НАКОРМИЛИ…
В продолжение темы о Салтыкове-Щедрине: теперь — о его благодарности (вспоминает та же Спасская):
«Вообще Михаилом Евграфовичем были описаны люди, у котороых он часто бывал в гостях, обедал, играл в карты; Они, оказывая ему гостеприимство, никак не ожидали, что что будут увековечены им в литературе, и притом показаны в таком непривлекательном виде, находили, что это со стороны его чрезвычайная коварность, хором поносили его и возмущались его «черной неблагодарностью»».
А дальше — потрясающе:
«Нужно знать, что Михаил Евграфович любил покушать и не отказывался от приглашений пообедать запросто. После такого обеда он, по своей привычке заходить ежедневно, обыкновенно являлся в наш дом, а так как, скушавши лишнее, он чувствовал себя всегда нехорошо, то и начинал без милосердия критиковать обед и бранить угощавших его хозяев. При первых его выходках этого рода мать моя заметила ему, что если он недоволен такими обедами, то и не нужно бы принимать приглашений на них, а то выходит очень некрасиво, что он сначала наедается, а потом бранит тех, кто накормил его. Михаил Евграфович возражал, что свинство звать гостей обедать и кормить его дрянью… Слово за слово, завязался спор, и в заключение мать моя дала честное слово, что Михаилу Евграфовичу не удастся никогда пообедать у нее… Сколько было по этому поводу и просьб, и ссор, и споров! Но все оказалось напрасным, и моя мать выдержала характер. За все восемь лет жизни в Вятке Михаил Евграфович ни разу не обедал в нашем доме и утешил себя тем, что описал небывалый обед в вышеупомянутом очерке» (название очерка не называется).
О ЧЕМ ГОВОРИТ ПОХВАЛА
Замечательные слова мне сказала поэт Марина Вирта, автор прекрасной стихотворной книжки «Снежная суббота», вышедшей еще в советское время:
«Когда хвалят все стихи подряд — это, по-моему, признак равнодушия. И того, что эти стихи прочитаны не были. Говорят дежурные слова».
И по-моему тоже: да, — это признак равнодушия или отсутствия чувства поэтического слова. Все стихи подряд в книге хвалить невозможно. Одна пишущая стихи дама (моя знакомая) воспринимает только оценки «прекрасно! замечательно!»
«Вы думаете, что все ваши стихи на высоком уровне?» — хотел я спросить ее, да не решился, зачем обижать. Тем более что высокого уровня у нее не наблюдается нигде…
МЕДИЦИНА И ПОЭЗИЯ
Андрей Вознесенский передавал слова Пастернака: «Даже когда пишешь вещи трагические, то должен писать сильно, а уныние и размазня не рождают ощущения силы».
Интересно соотнести с ними другие слова Пастернака — в передаче Евгения Винокурова:
«Он однажды встретил меня задумчивый, грустный: “Знаете, я в последние годы много болел. И стихов не писал, ни одного! К чему? Кому нужны стихи больного человека?“»
Винокуров не мог этого не вспомнить; ведь в другом месте он писал: «У поэзии в конце концов та же цель, что и медицины: укреплять здоровье человека, помогать выживать».
Пастернак думал точно так же.
ЖИВ, НО ЭТОГО МАЛО
Композитор, народный артист СССР, лауреат Сталинской премии Николай Раков (1908–1990) в письме к профессору Ростовской консерватории имени С. Рахманинова Анатолию Цукеру, который всегда отличался ужасным почерком, просил его: «В следующий раз печатайте мне свои письма, пожалуйста, на машинке, потому что из Вашего письма могу понять лишь то, что Вы живы»…
ГРУСТИТЬ НЕ НАДО
Есть такие места… их немного… которые любишь как-то по-особому, все мечтаешь вернуться туда, и вот приезжаешь наконец. И к счастью примешивается грустное чувство оттого, что понимаешь: через несколько дней — обратно. И смотришь на все будто заранее прощальным взглядом. Может, от этого счастье острее… но надо как-то с этим бороться, так неправильно…
ЗАБЫВЧИВЫЙ
Встречаю в селе знакомую медсестру, женщину лет тридцати пяти; по обычаю поговорили, но вижу — что-то она сегодня не в духе. Во время нашего недлинного разговора на минуту-другую зашел ее муж, и она что-то нервное ему сказала. Тот ответил: ну что ты так горячишься по всяким пустякам?! Она ему: какое сегодня число, посмотри!
«Он чем-то провинился, что-то до сих пор не сделал?» — спрашиваю потом.
«Нет, — отвечает с легкой улыбкой сестра, — я ему еще перед свадьбой говорила: нарисуй себе график моих «критических дней», и не удивляйся, если я в эти дни не в настроении. Забывает, хоть ему кол на голове теши…»
КАК УДОБНЕЙ МЫСЛИТЬ
Где-то Шопенгауэр замечает с иронией, что писатель мыслит только когда ему необходимо что-то написать. Ну а что тут такого: да, часто мысли приходят именно в процессе писания, причем подчас неожиданные. Известнейший пушкинист С. Бонди, проанализировав сотни автографов поэта, сделал вывод, что Пушкин сочинял в основном с пером в руке. Пастернак признавался драматургу А. Гладкову, что сочиняет, записывая. То же можно сказать и о Цветаевой.
А Маяковский, Мандельштам, Рубцов, сочинявшие в голове и записывавшие уже готовое, — они лучше или хуже вышеперечисленных?..
МОРДА — ЭТО МЯГКО СКАЗАНО
В Живом Журнале мне существовать удобнее, но благодаря Фейсбуку столько узнается, уточняется! Когда-то я здесь писал о Зиновии Гердте; приведу фрагмент:
«У Виктора Шендеровича следующее свидетельство о случившейся однажды ссоре в семействе Гердтов. Татьяна Александровна, не найдя для своего мужа лучшего оскорбительного слова, наконец бросила ему в лицо: «Актер!» Гердт замер — и мрачно произнес: «А вот за это можно и по морде…»»
И вдруг комментарий, пишет Наталья Резанова:
«Как редактор цитируемой книги, могу добавить, что в первоначальном варианте мемуара была не «морда»»
Я изумился: «Как? неужели??»
«По е… лу. Насколько я помню, составители попросили смягчить. Давно дело было, первое издание книги где-то в 2000-м вышло».
«…хотя в 90-е уже можно было…»
«Дело не в цензуре — составителями была семья Гердта, они и попросили».
ПРОТИВ ЗДОРОВЬЯ
Сестра Бальзака Лора Сюрвиль вспоминает: ее отец считал, что каждый день ужинать — один из самых тяжких грехов против здоровья.
Но что сказал бы он о сыне! Вспоминает издатель Эдмон Верде: зашли они с Бальзаком в ресторан; Верде заказал себе овощного супа и крылышко жареной курицы, а Бальзак… вот что: сотню устриц, дюжину бараньих котлет, утенка с брюквой, две жареных куропатки, рыбу по-нормандски, закуски, фрукты и сласти. И все это запивалось винами разных сортов.
«Не осталось ни крошки, ни косточки!» — изумленно завершает свой рассказ Верде.
УСЛУГА ПОЭТУ
«И долго буду тем народу я любезен,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что прелестью живой стихов я был полезен
И милость к падшим призывал».
Это — отредактированный Жуковским Пушкин.
А «Сказка о попе и работнике его Балде», впервые опубликованная в 1840 году! Вместо попа стал купец, вместо попадьи — хозяйка, вместо поповны и попенка — дочка и сынок.
Но у Николая Скатова в «Русском гении» нахожу: «Жуковский читает Пушкину, отроку, мальчишке, школьнику, свои стихи и уничтожает все, что тот сразу же не может запомнить». Нестыковка какая-то…
Ничего не объясняет и другое место у Скатова: «Благостнейший В. А. Жуковский совершенно сальериански сообщает Вяземскому, что гений Пушкина преследует его как привидение»…
Гения — редактировать?..
УДАЧНЫЕ НЕУДАЧИ
Случайные разговоры иногда наталкивают на интересные мысли. Беседовали об удачливых и неудачниках, к последним относили тех, к кому липнут какие-то неприятности, беды; вот бывают такие люди (и я их знаю), которые не могут попросту в магазин сходить, чтоб с ними не случилось чего-нибудь: либо потеряют что-то, разобьют, либо споткнутся, палец прищемят…
Так вот: удачливым ведь тоже достается! Но поскольку они удачливые, то случившаяся вдруг неудача потом оборачивается для них новыми интересными приобретениями, возможностями, поворотами судьбы, выводящими на качественно новый уровень жизни (об этом настойчиво говорила и Лилианна Лунгина в передаче «Подстрочник»). И я лично в этом убеждался.
Но мысль эту нужно довести до конца. Итак, если эти неудачи у позитивно настроенных людей оборачиваются неожиданными удачами, значит, эти неудачи — можно приравнивать к удачам и радоваться им! Они — дверь к новым возможностям.