Беседу вел Евгений СТЕПАНОВ
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2021
ЕВГЕНИЙ ВОЛКОВ — известный русский поэт, живущий в Республике Беларусь. Широко печатается в России, в частности, в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», «Зарубежные записки» и во многих других изданиях.
У Евгения Волкова необычный поэтический стиль, в чем наши читатели смогут убедиться, прочитав в текущем номере его подборку.
Сегодня с поэтом беседует редактор журнала «Зинзивер» Евгений Степанов.
— Евгений Владимирович, Вы сейчас много печатаетесь. Но был длительный перерыв в публикациях. Почему? Не писалось?
— Вы правы, Евгений Викторович, перерыв в публикациях случился более чем длительный, и его причина, скорее всего, была в том, что я не до конца представлял параметры той поэтической системы, которую мне бы хотелось создать.
— Да, система у Вас весьма необычная… А Как Вы сами определяете собственный стиль?
— Если попытаться дать определение тому, что я пытаюсь делать в рамках стихотворного текста, то мне нравится использовать такой термин как поэтический супрематизм. Почему супрематизм? С одной стороны, хотелось бы обозначить принадлежность к авангарду как направлению, с другой — декларировать доминирование и превосходство звука над всеми остальными свойствами поэзии. Если передо мной в какой-то отдельной строке будет стоять выбор слова по принципу звук или смысл, то я однозначно выберу звук. Полагаю, что как раз первоочередное внимание к звуку и объясняет мои попытки делить слова на их составляющие в поисках дополнительных смыслов.
— Почему и в какой момент Вы отказались от традиционного письма?
— Отказ от традиционных форм произошел у меня в тот самый день, когда я решил напечатать свой текст на пишущей машинке. Мне было тогда лет около двадцати… Напечатав текст в рамках классического канона, я был очень удивлен разницей между тем, что было написано от руки, и тем, что напечатано. Такое положение вещей меня никак не устраивало. Спасение пришло в виде сдвоенного пробела между словами и сдвоенного пробела между значимыми строками. Надо сказать, что этот прием хоть как-то нивелировал имевшую место быть разницу.
— Кто из поэтов оказал на Вас влияние?
— Список велик… Если говорить о русской поэзии, то это Маяковский, Хлебников, Блок, Пастернак. Если об иностранной — то это Шекспир, Аполлинер, Рене Шар, Эдвард Эстлин Каммингс. Правда, влияние упомянутых выше и любимых мною поэтов всегда проходило через призму — «я над всем что сделано ставлю nihil»…
— Знакомы ли Вы с поэзией Вилли Мельникова?
— Знаком. Готов подписаться под словами такого эксперта как Данила Давыдов — «Муфтолингвы, лингвогобелены и интокссианалингвы Вилли Мельникова проективно были очень впечатляющи, чего нельзя сказать о его поэтической «кентавристике» в рамках более традиционных поэтических форм, которая часто сводилась к многоуровневым и крайне изобретательным каламбурам. Салонно-игровой, сниженный шлейф каламбура, увы, неизбежно тянется за почти любым опытом работы со «словами-бумажниками» в русской поэзии, что, конечно, связано в первую очередь с нехарактерностью такого типа словообразования в русском языке…» (Д. Давыдов, «Тело поэта, или Желание быть погонщиком рыб», ЛИTERRAТУРА, https://literratura.org/criticism/3750-danila-davydov-telo-poeta-i-zhelanie-byt-pogonschikom-ryb.html). Помимо всего прочего, хотел бы заметить, что, в отличие от Вилли Мельникова, я склонен разъединять материю слова, нежели объединять друг с другом разные по смыслу слова.
— Как Вы в целом расцениваете состояние современной поэзии? Кто из современников Вам интересен?
— Если исходить из предпосылки, что поэзия пытается понять и объяснить природу и смысл бытия, то можно с уверенностью сказать, что русская поэзия справляется с этим слабее, чем какие-нибудь лет тридцать назад. Да, тексты, которые встречаются в современной периодике, в основном неплохо технически сделаны, но изнутри они кажутся мне абсолютно пустыми, поскольку лишены самого главного — цели, которая оправдывает их написание. Большинство (разумеется, не все!) современных поэтов идет проторенными путями, созданные ими тексты становятся всего лишь подробностью их личной жизни. Наверное, причина десакрализации современной поэзии кроется именно в этом.
Мне всегда было трудно оценивать творчество современников. Это стало для меня совсем очевидным, когда довелось быть членом жюри нескольких литературных поэтических конкурсов. Очень сложно давать оценку творчеству, которое находится в иной системе координат.
— Как развивается поэзия в Республике Беларусь?
— Не знаю. Я никогда не печатался в белорусских журналах, равно как и не участвовал в каких бы то либо литературных мероприятиях, происходивших в стране. К тому же ни с кем из белорусских авторов я не знаком.
— Вы занимаетесь литературой и бизнесом. Как удается совмещать?
— Достаточно просто. Эти прямые в моей голове никогда не пересекались и не мешали друг другу. Бизнес — не самая главная штука в моей жизни, а вот жизнь без поэзии — порой бессмысленна.
— Дайте определение поэзии!
— Сложный вопрос, но когда я сам себе пытаюсь объяснить, что такое поэзия, то сразу вспоминаю о Бенедетто Кроче, который рассматривал поэзию как выразительность, о Стивенсоне, который понимал, что без очарования все бессмысленно, о Ницше — и необходимости присутствия в настоящей поэзии отпечатка юношеского возраста, в котором господствуют эротика и чувство смерти. И, конечно, Платон — «легкая, крылатая, священная…» Здесь хотел бы заметить, что легкой и крылатой поэзию делает в первую очередь звук…
— И, наконец, традиционный вопрос: Ваши творческие планы?
— Мои творческие планы уже долгое время остаются без изменений — работать, пока есть силы и желание, по возможности больше встречаться с людьми, которым поэзия интересна.
Беседу вел Евгений СТЕПАНОВ