Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 5, 2020
Екатерина Блынская, «Крымская колыбель»
М.: «Вест-Консалтинг», 2020
Литературное произведение способствует формированию культурной памяти эффективнее, нежели исторический источник, поскольку обращается напрямую к эмоциям, к родовой памяти каждого человека. Читаешь — и веришь, и чувствуешь: все это немножечко о тебе. Особенно когда речь идет о Великой Отечественной войне, ибо «нет в России семьи такой, где б не памятен был свой герой…».
Эта книга повествует об истории Крымского полуострова. О земле сколь благословенной, столь и горемычной. Хоть исходи ее вдоль и поперек, не найдется и пяди, где бы не совершалась борьба жизни со смертью. И если кто-то этого не понимает, значит, он просто праздношатающийся курортник.
Своеобразная форма художественной речи Екатерины Блынской выдают в ней поэта. «Проза поэта» черпает свою красоту из двух источников: от линейности прозаического повествования она берет логичность, событийность, внимание к деталям, развитие сюжета, у поэзии же «крадет» эмоциональность, яркое выражение сложных чувств и создает из этого связный текст с помощью организованных особым образом ритмических отрывков. Например, анафорическая композиция построения предложений, из которых сотканы «Сладкие Воды», так и заговаривает, так и убаюкивает: «И тянет ветер, и уходит баркас по кисельной воде, настоящей палестинской бирюзе, жильчатым лазуритовым волнам». Авторская речь подстраивается под синусоиду морского прибоя: «Придет обратно без баркаса дед с внуками, сядет на дно растресканной фелюжки сохнуть и снова заводит свою очередь».
Екатерине Блынской удаются пейзажные зарисовки. Вне контекста данное предложение читается чуть ли не как стилизация под раннюю прозу Горького. Ждешь романтического бунтарства… Ан нет. Сия идиллическая картина служит фоном для отнюдь не мирных разговоров, и вот уже в текст врывается свист комиссарской нагайки… Метрическая организация текста такова, что и подзаголовок-оксюморон «1918 год. Сказка» и события, о которых идет речь, представлены перед нами тем же напевным, практически будничным тоном, подражающим биению волн о берег: «Теперь началась настоящая война, но дикая, где людей и людьми было трудно назвать, потому что все не то что оскотинились, а подделались много хуже сороконожек — сколопендр или червей, жрущих картошку на подолах». В таких обстоятельствах пейзаж лишь усугубляет контраст между благостью природы и страстями человеческими. Конфликт будет только нарастать. Как итог — произведение, практически лишенное «революционной романтики», точно передающее атмосферу и дух того жестокого времени.
Однако не только от этого короткого рассказа веет зловещей музыкальностью. Екатерина Блынская переворачивает трагические страницы истории Крыма, чья многострадальная земля в ту пору стала ареной междоусобицы и жестоких социальных «преобразований». События 1917–1921 гг. в истории Крымского полуострова являются одними из наиболее страшных, и от автора требуется не только мастерство рассказчика, но и немалая смелость, чтобы говорить на эту тему. В то же время авторский взгляд не должен быть искривлен идейной установкой. Сделать это непросто, но получается: сдержанно и четко, как, скажем, в финальном абзаце рассказа «Зубы»: «Сергей почесал за ухом, вправил обоюдоострый нож, блеснувший в лунном свете, в ножны, отобранные у прибитого им же молодого офицерика, и повернул от моря, начинавшего волноваться приливом». Поведав без прикрас об ужасах лихолетья в Крыму, автор не только выстраивает живое, сильное художественное произведение, но и проявляет гражданское мужество.
Впрочем, картины террора в этой книге оттеснены на второй план. Автор пристально вглядывается в человека воюющего. В ее прозе первостепенны два равновеликих начала: точность в изображении реальности и ее нравственно-гуманистическое осмысление. Повесть «Чертова балка» раскрывает это очень ярко: «И вот она, весна, но не та, которой ждал Василий Сидорович. Теперь он умирает от разорвавшегося снаряда, у него болит живот, кость левой голени прорвала кожу… < >. А ему надо воевать. И не только за эту маленькую девочку, переодетую из желтого платья в стерильный белый костюм медсестры. А еще и… черт возьми, за жену и сына, которые сейчас эвакуированы в Тифлис. И оттуда пишут ему длинные письма с подробным описанием всего их теплого, сытного быта, за который ему стыдно». Выбор у людей есть всегда, но мотивы поведения воюющего человека, находящегося между жизнью и смертью, обостряются как никогда. Жестокость и сострадание, верность и трусость (а ведь Василий Сидорович удирает из осажденного города без Вари!) — все это бьет читателя «по живому». И если Варя сохраняет свое человеческое достоинство даже во время невозможной ситуации, отказываясь эвакуироваться, то бегство Василия выглядит жалким, даже будучи «оправданным» талонами на эвакуацию. Кстати, кончит Василий плохо. Варя, напротив, укрываясь в каменоломнях от огня вражеских бомбардировщиков, думает о том, что есть рядом с ней те, кому нужна помощь: «Но уходить так, спасаясь, нельзя. Еще не все потеряно, там, наверняка, есть живые люди, возможно и Наталья Ивановна тоже жива». И дело не в том, что у Вари не было возможности к отступлению, а в самом человеке…
На первый взгляд кажется, будто автор не дает развернуться происходящему, не все договаривает, но интонация текста говорит сама за себя. Лишних объяснений не надо. Не замалчиваются и темы, о которых в советское время не принято было упоминать. Варя становится «военно-полевой женой», и это не сулит ей ничего хорошего. Отказываясь покидать город, она бросает в лицо Василию Сидоровичу: «У вас там жена на булках с маком отощала. А мы кто? Военно-полевые жены! Только помните, как останетесь жить, помните, кому вы обязаны своей сытой и мирной жизнью. Кого вы в окопах да за загородками своими любили и кого потом предали…»
Проза Екатерины Блынской поэтична и лирична, насколько может быть эмоционально произведение, описывающее горькую правду войны. Сейчас о той великой войне пишут все меньше. В живых почти не осталось ветеранов. И тем ценнее, что автор подхватывает «эстафетную палочку» писателей-фронтовиков (повесть «Чертова балка» ведется от лица женщины, которая «…отправилась дальше, на фронт, на Берлин…»), и мы не чувствуем поколенческого разрыва: будто и вправду сама там была, все это видела, а теперь вот записала, чтобы прошлое не умерло вместе с ней.
В этой книге хорошо все: и высокое литературное мастерство, и сшибка военного с мирным, пробуждающая в человеке те силы, которые в обычное время как бы находятся «в дреме», словно ожидая своего часа, своего главного испытания. И место действия — Севастополь: «Мыс Херсонес и теперь по ночам стонет и плачет. Голоса погибших. Сколько веков Севастополь стоит, столько и воюет. Отсюда хорошо видно море. Корабли на рейде. Безмолвная синь, которая уже никому ничего не скажет, ни кто прав, ни кто виноват. Пусть так и будет дальше. А ждать я буду всегда, пока не покажется на горизонте корабль, который пришлют за всеми, чтобы спасти всех нас».