Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 4, 2019
АНДРЕЙ БОРИСОВИЧ РОДИОНОВ
Поэт. Родился в 1966 году в Ленинграде. Работает в ООО «Аббревиатура». Автор многих публикаций. Живет в Санкт-Петербурге. Член Союза писателей ХХI века.
ПУСТОШЬ
гарнизоны, забытые в склоках Империи, днесь одичали, уйдя в партизаны
прилегающей поросли, понапридумав изящных фигур для историй,
быт стал самодостаточным действием в скомканном обществе, где кто-то занял..,
посылая морошку на Мойку, из клюквы варя кислый морс, подливая из моря…
удаленность — возможность в дальнейшем мне не полоскать, а слегка простирнув,
на веревку повесить сушиться подштанники тряпок и всякие прочие флаги
с уморительным словом «свобода», сметающим лес для любого зверья на корню,
притворяясь обыденной рубкой ухода; и те ананасы, и высохшие козинаки,
пятна от колбасы на обрывке желтушной газеты, ржавеющий шпалер,
из-под виски стекло на рассохшихся досках стола посеревших —
лишь дожди или снег
посезонно заглянут в тот край, оборвавшийся вместе с Ассоль или сыщиком Кале,
а теперь гарнизоны, забытые в склоках Империи здесь…
* * *
дичь в развалинах пахнет недолго: годины пришествий армады бульдозеров в мир шалашей
пережеваны, банный дух вкусен березой и пихтой, и ужин куда-нибудь зван
простынями с застиранным штампиком, тюрьмы качаются, Жанну забыли поджечь…
инвалидной коляски колесики вязнут в грязи, но тупые вопросики фантиков вытянут фант…
ни о чем не соседствует графика гравия
с обрешеткой в бетоне как более правильной…
* * *
отступления бросили кухни защиты цветов для игрушек в войну недожатых свидетелей хны
в злых последствиях битвы гитар, исходящих на growling глоток, глоток с консервации спас
бы от коловращения ярмарок марок, в письме не доставивших радости в дом, хоть бы хны…
преступление будет в ремарках плотвы повестей из утекшего времени лет — дайте следствию пас
не одной головой ординарных мячей, чем шагами частить, выпекать хлеб по-белому впрок
для зеленого танца бактерий в любом подвернувшемся днесь фиолетовом будням раю;
выпекая сердечки по снегу, скорей машинально, но, делая это ногой и презло, и хитро,
глядя в рыжее солнце до черных слепней, улетающих в зелень краев, обойденных по краю на юг,
обернувшийся севером — все изменяется: сталкер отзывчивый не отзывается даже при счете до ста
невиновных баранов из дыма пожарищ, и кому и к кому ты все жаришь и жаришь не мясо давно —
подвернувшимся снегом, песком и асфальтом, поребриком, но, прибедняясь — беда есть беда
запылившихся туфель и лодочек вплавь в неудачном тазу обустроенной кухни — в игнор…
* * *
тушки пассионариев топятся в ведрах из жести, уставшей от отчеств, с котятами вместе
в испражненьях диджеев, складной журналистике тайно закупленных страусов вкупе с песком
сотворенных пустынь; из могилы Коперника — что-то да вертится в верится в тесте
испеченного хлеба в оранжевом свете приблудного солнца: до истины лучше пешком…
в продолжительность пойла впивается шарм электричества, прочь уводящего в сеть гамака,
где стабильно приходят гостить персонажи из вечности, выдумок личности в парк,
параллельный отечеству в рай отселенных почетно, но с нечистью и в недолга,
и борьба на миру с изобилием эквивалентов скучна — вспоминаешь Кощея и, шарк —
тот кто знает что делать и как из яиц и иголок, ощипанных уток наутро сварить…
но моя неизвестность — лишь только моя неизвестность, которую вовремя хочется знать:
все всегда не ко времени или до срока цыпленка со всеми во всю опускают на гриль
в наступающей темени без роду-племени в общий котел без вины и вина…
* * *
нервно и в стороне отливая в пятно решета перештопанных дыр в гангренозный шарм оттепели:
нерешительна ночь — иглы льда тщетно пробуют ладить искрящий покой в безразличие звезд,
легкий пляс у мышей в головах, соли в воздухе и ничего полимерной соплей каплет в лист,
где во взгляде стороннем каракули кучно в себе мельтешат, собираясь в приличный компост
из кусочков тоски черно-белых теперь безвозвратно оплавленной пленки казанских сирот,
усидевших шестками, шкворча ненаглядной глазуньей не далее, чем в жестяной потолок
в удивительном жесте паскуды — оставаться на кухне, в которой скончался сироп,
и барханы ныряют в замес терриконов, и сбудется как-нибудь наискосок…
* * *
саранча, и один-одинешенек в пшенке заваренной с пшика, задобренной ласками комбижиров:
огибая вакантные должности после пропажи заведомой родины, плох соискатель теней
от деревьев, посаженных, спиленных, срубленных — спиз.енных, но и шаги по асфальту — улов;
поселяется бледное в черном, и поползновения панциря старых пластинок, запиленных в нет:
пресмыкающимся порознь мыкаться чудищем шепота с лестницей и за глаза пережевывать food,
и еще раз убить Альдо Моро на запахах кьянти и пороха, броситься в циркуль раздвинутых ног
еще той геометрии фраз, заблудившихся в поле цветов или пастбище вытяжек собранных дуд
для встречающих серое бледное с вечно блестящим процессами пищи толпы комментариев в смог
бледно-серый расплывчатый с мраморной крошкой заимствований носки обуви из-за шнурков —
головешки в движение в рамках периметра, перетирается шнур, придержавший номад
в тесных воспоминаниях крови запущенных таймеров мимо беспечных, пониже, чем в бровь,
и слепые строители щупают плошки с едой, с едким запахом вишни от сада засад…
* * *
свежевыжатый smile группировки, зажавшей мурашки от лет,
и атлеты то в стали, то в сыре, то в славе ущерба в парной —
как один, все на счетчиках: стремно у них попросить на билет,
но без спроса дают похоронные и замещения на перегной…
отрываясь бюджетно от пашни запары земель
новоявленный Карлсон в нимбе рисует за Сталина план
пятилеток за года четыре по Лёне, но ель
оккупировал тролль, раскуривший свой план…
ностальгия, когда не компот уезжать, но и ехать, и ехать в туман
на телеге Макара, не впрячь лошадей рядом с домом, но дом уже сдан…