Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 4, 2018
Зинаида ЛИНДЕН
Прозаик, публицист, переводчик, кинокритик. Родилась в 1963 году в Ленинграде,
окончила ЛГУ по специальности «шведский язык и литература». С 90-х гг. живет в
Финляндии, жила также в Японии. Пишет на русском и шведском языках. Автор трех
романов и трех сборников рассказов, написанных по-шведски (второй
государственный язык в Финляндии) и опубликованных в Хельсинки. В России
изданы: «Подлинные истории Шахразады» (М., 2003), «В ожидании землетрясения»
(М., 2005), «Танцующая на канате» (М., 2010), «Много стран тому назад» (СПб,
2014), роман «По обе стороны» был опубликован в журнале «Новый мир». Лауреат
премии Рунеберга, премии Шведского Литературного общества. Произведения
переведены на финский, хорватский, немецкий, английский, французский языки.
ЖИЗНЬ — ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС
Зазвонил мобильный, нарушив рабочий процесс.
Придется переделывать звукозапись. Перед тем как начитывать аудиогазету,
дикторы отключают телефон, но я себе такой роскоши позволить не могу. Мне важно
быть досягаемой, даже когда я сижу в наушниках в редакции.
Уже пару месяцев я распродаю свои вещи по объявлению. Вещи, которые десять лет
были частью меня самой. Жизнь казалась без них немыслимой. Моя глобальная,
увлекательная супружеская жизнь. Не прошло и полгода, как она стала всего лишь
эпизодом для Рейо, ныне — мужа другой женщины.
Вы видели фильм «Ешь, молись, люби»? Джулия Робертс ест, молится и любит после
развода. По всему свету. В Италии, в Индии, на Бали. У меня наоборот. До
развода я жила глобально: ела суши в Токио, проникалась молитвенным трепетом в
соборах Италии, любила Рейо в Петербурге, в Вене, в Таллинне…
Как случилось, что моя жизнь стала столь локальной?
Вещи, которые я пытаюсь продать — бамбуковые ширмы, алебастровые статуэтки,
кимоно — не помещаются в моей однокомнатной квартире. Квартира обходится в
четыреста евро в месяц. Работа в группе продленного дня приносит мне восемьсот.
На каникулах группа закрыта. Как я пережила рождество, сама не знаю. Продала
обручальное кольцо на лом. Хлебала бесплатный суп с алкашами на площади. Бегала
в библиотеку рассылать с компьютера заявления о приеме на работу.
Что мне писать в резюме? Что по диплому я логопед и работала в Петербурге с
русскими детьми? Что жила в разных странах с Рейо? Что у меня даже нет финского
гражданства? В Финляндии мы с Рейо бывали, но не жили. А когда решили, наконец,
здесь осесть, грянул развод.
Девушка, которая звонит по объявлению, хочет взглянуть на мое розовое кимоно на
алой подкладке. Зачем оно ей, в местной действительности? Со вздохом стираю
десять минут звукозаписи.
А как стереть десять лет жизни?
Жизнь — здесь и сейчас. Таков девиз городской газеты, которую я начитываю в
микрофон один-два вечера в неделю. За пятьдесят евро. Время от времени снимаю
наушники, выхожу из офиса в коридор и бреду к вечернему редактору за новыми
материалами.
Пора приниматься за передовую. Передовые — единственные статьи, не носящие
локального характера. В них не говорится ни об очистке канализационных
колодцев, ни о паромном сообщении с архипелагом, ни о плесени в школьных
помещениях.
В передовых речь идет о государственной политике, в которой я тоже ничего не
понимаю. Что за промах допустил министр обороны Стефан Валлин? Прочитай я пару
предыдущих номеров, я бы знала. Но их начитывали другие дикторы. Оппозиция
требует отставки Валлина. Депутат от Коалиционной партии Бен Зыскович цитирует
реплику Валлина, обращенную к «Истинным финнам»*: «Если вы не прекратите
распускать обо мне лживые слухи, я расскажу о вас правду!»
На дисплее мигает красный огонек. Я перестаралась. Нажимаю на клавишу «пауза».
Нужно подкорректировать громкость, а то подписчики оглохнут, слушая мою запись
завтра утром.
Но наши подписчики не только слабовидящие, но и слабослышащие. Особенно те,
кому за восемьдесят. Слишком тихая речь тоже не подходит. Стираю десять секунд
звукозаписи. «Если вы не прекратите распускать обо мне лживые слухи, я расскажу
о вас правду.» Теперь хорошо. Красный свет сменился зеленым.
Это я была слабовидящей и слабослышащей. Не замечала, что Рейо мне изменяет.
Говорил, что не хочет детей, а теперь его подруга ждет ребенка.
Плетусь к вечернему редактору за материалом. Международные новости. Спорт.
Комиксы. Нам, дикторам, все это положено пропускать. Так объяснял мне
начальник. Информацию общенационального информационного агентства STT мы тоже
пропускаем. Мы читаем только местные новости.
Вперяю взгляд в раздел «Разное». Восход и заход солнца, долгота местного дня.
Вести местного лютеранского прихода. Браки, смерти, рождения. Быть может,
именно мне через пару месяцев выпадет читать объявление о рождении ребенка
Рейо?
Когда я была маленькая, в газете «Вечерний Ленинград» публиковали объявления о
разводах. В Финляндии такого нет. Мой развод огласки не получит. Какая разница?
У меня здесь почти нет знакомых.
Рейо был уверен, что я вернусь в Россию. Ведь в Финляндии я толком не жила. Но
куда мне возвращаться? Квартира, в которой я выросла, досталась брату. Покойный
папа думал: в жилплощади я не нуждаюсь, живу в достатке за границей.
Раздел «Разное» исчерпан, но чего-то не хватает. Напряженно вглядываюсь в
газетную полосу. Наконец до меня доходит: нет сведений об именинах. Их ведь
публикуют ежедневно. Неужели в типографии оскандалились?
Снимаю наушники, набираю телефон начальника.
— Привет, привет! — радостно говорит тот. — Что за проблемы накануне
примечательного дня?
— Примечательного? — недоумеваю я.
— Ты завтрашнюю газету начитываешь?
Тон у него насмешливый. Какую газету я еще могу начитывать? Мы всегда работаем
с номером, который выходит завтра утром.
— Завтра двадцать девятое февраля, — сообщает начальник.
А-а … вот почему завтра никто не празднует именин, думаю я.
На завтра я назначила встречу девушке, которая хочет купить мое розовое кимоно.
— Именин нет, но двадцать девятого февраля может произойти много интересного, —
многозначительно продолжает начальник.
— Например?
— В Финляндии в этот день, по традиции, женщина может сама посвататься к
мужчине. Если он откажет, то должен купить ей отрез на платье.
У меня полно платьев, с раздражением думаю я. Они куплены в Вене, в Риме, в
Токио… Кто бы мне помог их продать!
— Спасибо за помощь, — поспешно заканчиваю я разговор.
В горле пересохло. Отпиваю глоточек воды. Смотрю в окно. Внизу медленно
вращается старинная афишная тумба.
Во времена Великого княжества Финляндского этот городок был почти глобальным.
Такая же тумба помещается справа от Wiener Staatsoper, Венского оперного
театра. Но на здешней тумбе нет театральных афиш. Вместо них — реклама фастфуда
из «Хесбургера».
Как ни странно, мне грустно, оттого что в високосный день никто не празднует
день Ангела.
— Именин сегодня не отмечает никто, — сухо говорю я в микрофон.
Ожидая, когда будет готова первая полоса, листаю объявления. Бюро адвокатов,
страховые общества… Ну и дура же я была, что верила Рейо. Когда-то он
застраховал свою жизнь в мою пользу. Но на случай развода страховки нет. Меня
внезапно высадили на чужой берег, будто провинившегося пирата, с запасом пороха
и пуль на месяц.
Я — лягушка, которая свалилась в крынку со сливками и беспорядочно бьет
лапками, в надежде сбить кусок масла и по нему выбраться наружу. Так я дергаюсь
уже полгода, приговаривая: «Лишь бы не социалка, лишь бы не социалка».
Откуда у меня такое отвращение к социальной помощи? Десять лет меня обеспечивал
Рейо — и ничего. «Многие русские сядут здесь тихонечко на пособие и живут
себе», — убеждала одна землячка.
Но я продолжаю дергать лапками. В группе продленного дня я работаю временно,
пока воспитательница сидит дома с ребенком. Взяли меня туда чудом. Им
понравилось, что я когда-то работала с детьми. Пусть даже с русскими. Еще им
понравилось мое финское произношение. Я, мол, красиво говорю. И могу с
выражением читать детям книжки.
Оно и правда. Не случайно я стала логопедом. У меня абсолютный фонетический
слух. Ни японского, ни немецкого, ни финского я толком не знаю, но могу эти
языки свободно имитировать.
На продленке я и познакомилась с редактором аудиогазеты. Он пришел забирать
племянника и услышал, как я с выражением читаю книжку. Финскую книжку финским
детям. Он сразу взял быка за рога. Мол, у них один диктор недавно уволился.
Работа не тяжелая, пару раз в неделю. Смена длится часа три-четыре.
— Редактировать и начитывать аудиогазету? Но подписчикам это может не
понравиться! — ошеломленно воскликнула я. — Ведь я же не финка…
— У вас прекрасное финское произношение, — заверил он. — И тембр голоса
подходящий.
— Вполне возможно, но все же слышно, что я иностранка.
Он пожал плечами.
— Ну и что? Наши дикторы родом из разных частей страны. Для многих подписчиков
чужой диалект — почти иностранный язык.
Тут он внезапно посерьезнел.
— Я против дискриминации иммигрантов, — произнес он со значением. Помните, как
было с Умайей Абу-Ханна? Когда она получила работу телеведущей…
Я понятия не имела, кто такая Умайа Абу-Ханна, но из вежливости кивнула.
— Вот именно! — запальчиво продолжал бородач. — Через пару недель ее убрали с
телеэкрана. Она уроженка Израиля, но ведь у нее финский диплом журналиста! Это
дискриминация. Такого в Финляндии быть не должно. Вот моя карточка. Приходите в
редакцию. Я вам все объясню.
Он и вправду мне все объяснил. Добросовестно и честно. Объяснил, в частности,
что через годик-другой профессия диктора исчезнет. Эту работу станет выполнять
робот. У робота будет тот диалект, который в него запрограммируют.
И жизнь станет еще более локальной.
Мой начальник знает, что я разведена. Не знает лишь, что меня высадили на берег
с небольшим запасом пуль и пороха. Общаемся мы с ним редко. В основном, по телефону.
Или на собраниях, где он распределяет смены.
Он научился правильно выговаривать мое русское имя, а вот мою финскую фамилию
все норовит переврать. То и дело говорит «Лехтонен» вместо «Лехтинен».
— Кто же такой этот господин Лехтинен? — спросил он позавчера, подвозя меня
домой после собрания на своем стареньком «Форде».
— Бизнесмен. Представлял фирму «Нокиа» за границей, — ответила я без
энтузиазма.
— В России?
— Да, сначала в России. Мы там и поженились. А потом жили в разных странах.
— В Японии тоже жили, да? — мечтательно спросил начальник. — Теперь наша
«Нокиа» оттуда ушла. Трудный рынок… Интересно, какого мнения были японцы о
финских телефонах?
— Многие даже не знали, что «Нокиа» — это финская фирма.
Бородач засмеялся, высаживая меня у подъезда.
Все в тот вечер вызывало у меня раздражение. Меня угораздило посмотреть фильм
«Есть, молиться, любить» на DVD. Есть я в последние пару недель стала получше.
Молиться продолжала об одном: «Только не социалка, только не социалка…»
Любить никого не собиралась. До того ли мне? Что я, Джулия Робертс?
Полистала дамский журнал. Наткнулась на статью о среднем возрасте. В этом
возрасте женщина довольна своей карьерой, утверждалось в статье, но отражение в
зеркале оставляет желать лучшего. У меня наоборот. Хоть я и не Джулия Робертс,
но мое отражение в зеркале замены пока не требует. В отличие от моей карьеры.
Похоже, мой начальник того же мнения. Впрочем, неважно. Скоро я продам свое
розовое кимоно и куплю водоотталкивающий комбинезон местного производства.
Наконец-то, первая полоса! Ее всегда дают последней.
Первая полоса — мое слабое место. Дикторам полагается не только перечислять
заголовки, но и описывать словами фотографии. С воодушевлением и с фантазией. А
на фотографиях всегда фигурирует нечто местное, всем знакомое, родное и
близкое. Что я знаю об этом городке? Я выросла не здесь. И жизнь моя была не в
меру глобальной.
После ремонта городского рынка резко поднимется арендная плата за его
помещения.
Звучит зловеще. Бедные подписчики. Они здесь прожили всю жизнь, они любят свой
старинный крытый рынок. На фотографии — пустынный, унылый проход между рядами.
Что мне говорить в микрофон?
Распрямляю затекшую спину, делаю пару махов руками. Взгляд рассеяно скользит по
стене офиса.
Прежде чем включать голос, убедись, что подключен мозг, написано почерком
начальника на доске объявлений.
«Если тебе что-нибудь понадобится, только свистни», — шутливо говорил он мне.
Звоню ему второй раз за вечер. У него ангельское терпение. Должно быть, потому
что он против дискриминации.
— Бери ручку и записывай, — невозмутимо говорит он.
— Минуточку…
Нашариваю на столе ручку.
Внизу, у вращающейся рекламной тумбы, курят две школьницы. Уже без двадцати
десять. Надо ускориться, а то на автобус опоздаю.
— На фотографии виден проход между рядами городского рынка, — диктует
начальник. — Над проходом красуется вывеска на двух языках, по-фински и
по-шведски, известная жителям еще с довоенных времен. На ней в графической
форме отражены запреты, касающиеся нашего рынка: господин в шляпе курит сигару,
дама явилась на рынок с собакой. Несмотря на грядущие перемены, после
реконструкции рынка любимая всеми вывеска останется на прежнем месте…
— Откуда ты знаешь? — невольно спрашиваю я. — В газете про это не говорится.
— Пусть только попробуют, — хладнокровно отвечает он. — Революция будет! Без
этой вывески города не существует. Как и без пончиков кондитерской «Сулонен».
— А это какие-то особые пончики?
Начальник умолкает.
— Во сколько тебе завтра на продленку? — наконец спрашивает он. — К часу?
— К двенадцати, — растеряно отвечаю я. — Первоклашки приходят в половине
первого, а мне еще надо приготовить им полдник.
— Я бы купил тебе пару пончиков и взял с собой вечером на собрание, но их нужно
есть обязательно свежими. Можем встретиться завтра в одиннадцать, на рынке. Под
надписью о собаках и курении. Идет?
Неуклюже благодарю. Начитываю первую полосу в микрофон. Наконец, добираюсь до
того, с чего и начинается каждый номер газеты: до «шапки». Ею мы всегда
завершаем смену.
— Доброе утро! Вас приветствует городская аудиогазета, выпускаемая в
сотрудничестве с «Местными ведомостями». Наш девиз: «Жизнь — здесь и сейчас»
.Сегодня среда, двадцать девятое февраля 2012 года. У микрофона диктор Ксения
Лехтинен.
Пожалуй, повременю я продавать свое кимоно на алой подкладке. Пока у меня есть
работа на продленке, пока дикторов не заменили роботами, пока изображение в
зеркале не требует замены.
На дисплее мерцает вопрос: Отослать аудиогазету подписчикам?
Нажимаю на клавишу ввода.
* «Истинные финны» (фин. Perussuomalaiset) — политическая партия, придерживающаяся националистической и популистской идеологии.
ДЕРЖАСЬ ЗА СТОЛБЫ РАДУГИ*
Она проснулась оттого, что замерзла.
Наручные часики, инкрустированные хрусталем, тикали на запястье.
Она лежала одетая, в сапогах, в незнакомой комнате. Пошевелившись, обнаружила,
что укрыта пледом. Плед был мягкий, в шотландскую клетку.
Дрожа от холода, она приподнялась на локте. Минуту-другую обводила взором
помещение. Наконец ей стало ясно, что она бывала здесь неоднократно. Просто
всякий раз стояла у стола или сидела на стуле. Cейчас она будто оказалась в
старом японском фильме, где камера установлена на полу, на уровне глаз
сидящего. Она и была этим сидящим.
Это был офис магазинчика «The Crystal Room», расположенного в самом центре
одного из модных районов Токио, Дайканьяма. В этом офисе хозяин магазина,
Рюити, обычно принимал ее изделия и рассчитывался за них. Но Рюити нигде не
было видно.
Часики на запястье показывали четыре часа сорок минут. Утро, но электрички еще
не ходят.
Может быть, они и вообще не ходят.
Постепенно она вспомнила подробности произошедшего. От этого стало еще
холоднее. Захотелось съежиться под пледом и вновь уснуть. Лишь бы не думать о
том, что стряслось.
Рядом, на татами, валялись две пластиковые бутылки с питьевой водой. Узоры
татами напоминали пальцы, переплетенные в молитве.
Все, что угодно, только бы не думать…
У противоположной стены, по обе стороны от розетки, громоздились десятки
крупных кристаллов. Агаты, которые помогают, если надеешься получить
наследство. Зеленоватый, гладкий шар авантюрина, приносящего удачу в игре.
Переливчатая глыба аметиста — камня, улучшающего самочувствие и способствующего
развитию «шестого чувства».
Об аметисте она беседовала вчера с Рюити.
— Аметист я использую для умиротворения беспокойных и тревожных людей, —
неторопливо объяснял Рюити. — Он также помогает при легких формах депрессии.
Кроме того, я рекомендую аметист тем, кто пристрастился к алкоголю, к
наркотикам…
Она вежливо кивала. На ее умело подкрашенных губах играла в меру почтительная,
женственная улыбка. Сорокасемилетний Рюити явно молодился. Его поредевшая
шевелюра имела тот подозрительный оттенок, который достигается с помощью
дешевой краски из супермаркета. На полке за спиной Рюити поблескивали
кристаллы.
Когда трехэтажное зданьице, окрашенное в веселенький желтый цвет, вздрогнуло и
зашаталось, они с Рюити застыли, глядя друг на друга, а потом бросились к
полкам и принялись их поддерживать.
Даже если землетрясение слабое и длится менее минуты, мгновения кажутся
вечностью. На этот раз толчки были такими мощными, что трудно было удержаться
на ногах. Дребезжали окна, в углу офиса подпрыгивала пальма в кадке.
Раскачивание из стороны в сторону сменилось вертикальными толчками. Со стола
упала затейливо обрамленная фотография жены и двух дочерей Рюити.
Видя, как люстра бьется о потолок, Рюити побледнел, но самообладания не
потерял. Невероятным усилием он переместил аметистовую глыбу на пол, а потом
схватился за тяжелый авантюриновый шар. Каким-то чудом Рюити не уронил его себе
на ноги. Освобожденный шар катался по офису, стукаясь об стены. Слышался звон
разбитых чашек. По участку пола, покрытому татами, разливался недопитый зеленый
чай.
Ей хотелось, как когда-то во время школьных учений, ринуться под стол и
согнуться там вдвое. Но стол в офисе Рюити был слишком мал, чтобы укрыть обоих.
В одиночку она спасаться не хотела.
— Все в порядке, — повторял Рюити, когда толчки стали немного стихать.
— Рюити-сан, извините. Я не успела вам помочь с кристаллами.
Голос у нее дрожал.
— Все в порядке, Мегуми-сан.
Но ничего не было в порядке.
Когда они бежали вниз по лестнице, здание внезапно тряхнуло так, что Рюити
вынужден был поддержать Мегуми за талию.
На тротуаре валялся чей-то велосипед. Маленькими группами сидели на корточках
школьницы, закрыв уши ладошками, будто защищаясь от шума. Где-то у станции
Дайканьяма завывала сирена.
Бодрый женский голос вещал из огромных уличных громкоговорителей:
— Дайканьяма, а также весь административный район Сибуя в настоящий момент
испытывают аварийную ситуацию! Убедительно просим всех сохранять спокойствие…
Именно это все и делали. Даже те, кто, тяжело дыша, нажимал на кнопки мобильных
телефонов. Паники не было. Был выжидательный ужас. Ужаса не испытывали лишь
какие-то светловолосые иностранцы. Они с любопытством озирались по сторонам,
снимая происходящее на видео. Видимо, они слышали, что в Японии подземные
толчки — дело обычное. Но они не знали, что толчки такой силы — дело необычное.
Над улицей угрожающе раскачивались провода. Башня Daikanyama Tower, казалось,
тоже колыхалась вдали. Скрипели двери домов. Окна вибрировали мелко, но
настойчиво. Казалось, еще минута — и они треснут, а осколки посыплются на
головы прохожих.
— Рюити-сан, нам хорошо бы найти автостоянку или какой-нибудь сквер…
Рюити непонимающе взглянул на Мегуми.
— Землетрясение продолжается, нужно найти открытое место, — пояснила она, будто
ребенку. — И купить пару бутылок воды в автомате.
Рюити бросил последний, долгий взгляд в сторону веселенького желтого зданьица.
— Мои кристаллы. Мои волшебные кристаллы.
— Понимаю, Рюити-сан, — утешала Мегуми. — Все будет в порядке.
Но ничего не было в порядке.
Когда они, наконец, нашли автомат, в котором еще не вся вода была продана, у
Мегуми не нашлось мелочи. Рюити был в такой апатии, что ей пришлось самой вытащить
бумажник у него из кармана.
— Рюити-сан, позвольте мне позвонить родителям с вашего мобильного. Мой
оператор, SoftBank, не работает. У вас какой оператор? DoCoMo?
Но и DoCoMo был вне досягаемости. Как и мобильная сеть в целом.
Из громкоговорителей доносилось:
— …эвакуация пассажиров метро и других поездов. Пожалуйста, пользуйтесь
наземным транспортом! В ближайшее время администрация города мобилизует все
имеющиеся в наличии автобусы. Желающие позвонить домой могут это сделать
бесплатно с телефонов-автоматов.
У зеленых уличных телефонов выстроились длинные очереди. Мегуми поняла, что не
в силах ждать. К тому же, ей не хотелось оставлять Рюити одного.
Наконец, они нашли открытое место. На маленькой детской площадке теснилась
толпа. Люди тревожно переговаривались. Какой-то мужчина, присев на край
песочницы, всматривался в дисплей ноутбука. За его спиной, напряженно вытянув
шеи, стояло с полдюжины человек.
Сияло солнце. Мимо шли потоки машин.
— Что предпринять, Мегуми-сан?
Судя по голосу, Рюити немного пришел в себя.
— Здесь мы можем стоять до скончания века, — продолжал он своим обычным,
компетентным тоном. — Нужно следить за новостями. Мобильные телефоны не
работают, но интернет в порядке. Нам лучше вернуться в мой офис.
Машины двигались так медленно, что Мегуми и Рюити обгоняли их, когда
возвращались в магазинчик «The Crystal Room».
Кристаллы были целы. Цел был и ноутбук, который Рюити удалось оживить лишь с
третьей попытки: он не сразу вспомнил пароль.
На дисплее маячило профессионально бесстрастное лицо диктора. На голове у него
была защитная каска.
— Иватэ… Мияги… Фукусима… Ибараки… Тотиги… — перечислял он названия
префектур.
Подземные толчки в Токио не были редкостью, но Мегуми никогда раньше не
приходилось видеть дикторов столичного телевидения в касках.
— Да это хуже, чем было в Кобе в девяносто пятом году! — выдавил Рюити.
Мегуми со страхом покосилась на него.
— Рюити-сан, у вас есть родственники на северо-востоке?
— Нет.
Странно, но он не спросил, есть ли у нее самой родные в бедствующем регионе.
— Как вы собираетесь добираться домой? — осведомилась она.
— Домой?
Он бросил на Мегуми такой взгляд, будто она спрашивала, не собирается ли он
переехать на Марс. Помолчав немного, сказал устало:
— Понятия не имею. Оставить магазин как-то страшновато. Вы заметили, что
входная дверь плохо закрывается? Перекосилась во время землетрясения…
Его сетования прервал новый повторный толчок.
* Рассказ был впервые опубликован в финском переводе, в газете «Turun Sanomat» 10 марта 2012 г., в первую годовщину землетрясения у восточного побережья о. Хонсю в Японии.
* * *
Среди родственников и друзей Мегуми славилась своей способностью засыпать,
где угодно и когда угодно. Когда она с родителями ездила в Перу полюбоваться на
древний город Мачу-Пикчу, то проспала чуть не сутки — сначала в одном самолете,
потом в другом, и наконец, в третьем.
И на этот раз искусство спать не изменило ей. Лежа на татами, Мегуми невольно
думала, что ей посчастливилось провести ночь среди чудодейственных кристаллов,
проводников энергии.
Из прихожей послышался шорох. Рюити возник на пороге с ноутбуком в руках.
Небритый, в плаще.
— Рюити-сан, спасибо, что вы укрыли меня пледом, — потупилась Мегуми. — Ночи
ведь еще холодные, почти как зимой, а кондиционер не работает…
— Мегуми-сан, вы удивительная женщина!
Тон у Рюити был почти издевательский. Она застыла на полу, обескураженно глядя
куда-то в сторону.
— Вы действительно спали! — продолжал хозяин магазина. — А я вот глаз не
сомкнул. Трясет непрерывно, временами очень сильно! Как тут расслабиться?
Никогда со мной не было ничего подобного.
Она сочувственно кивнула. В ту ночь даже ей, вопреки обыкновению, было трудно
заснуть. В конце концов, сдавивший сердце страх уступил место апатии. Повторные
толчки продолжались, но и жизнь продолжалась. И Мегуми, наконец, задремала.
До дома было километров тридцать пять. Пешком идти не было смысла. В ту ночь
многие в Токио ночевали в офисах. Рюити часа за три вполне мог бы добрести
домой. Но он остался с Мегуми.
Был ли это рыцарский порыв? Или Рюити просто трясся над своими драгоценными
кристаллами? Спросить она не решалась.
Ясно было одно: у Рюити очень ревнивая жена, с которой Мегуми состояла в
друзьях в социальной сети Mixi. Портить с ней отношения Мегуми ни в коем случае
не хотела.
— Как там ваша супруга? — вежливо спросила она.
— Пропали четыре пригородных поезда, — тупо произнес Рюити, игнорируя вопрос.
— Как это — пропали?
Горло вновь сжалось, но Мегуми, собрав волю в кулак, не поддалась страху. Убрав
непослушный локон с лица, она приняла сидячее положение на татами, стараясь
поизящнее сложить ноги.
— А вот так! Взяли и пропали. Со всеми пассажирами. На северо-востоке. Недалеко
от эпицентра.
— Не понимаю…
— Я тоже, — устало отозвался Рюити.
Поставив ноутбук на татами, он поднял с пола бутылку с водой, разогнулся и
сделал несколько глотков прямо из горлышка.
Мегуми едва сдержалась, чтобы не хмыкнуть. Ну и невежа! Только о себе и думает.
А еще бросал на нее томные взгляды… Но, что ни говори, он ее важнейший деловой
партнер. Ей нельзя давать волю своему раздражению.
— Вам удалось связаться с супругой? — осведомилась она.
Рюити молча кивнул.
— Надеюсь, все в порядке? И дети тоже?
Он снова кивнул, махнув рукой, будто хотел отделаться.
Правый карман его светлого плаща оттопыривался. До ноздрей Мегуми донесся запах
пота.
Внезапно снова тряхнуло, и Рюити, потеряв равновесие, неуклюже приземлился
рядом с ней на татами, одновременно пытаясь извлечь из кармана бумажный пакет.
— Рюити-сан, вы переутомлены, — осторожно произнесла Мегуми. — Вы что, всю ночь
смотрели новости по интернету?
— Что еще оставалось? Уснуть я не мог.
Его голос звучал неприязненно.
Мегуми вновь опустила глаза. Разве она виновата, что способна спать в любых
условиях?
Наконец, Рюити вытащил из кармана пакет. В нем оказались две пластиковые
коробочки с лапшой быстрого приготовления.
— Вот наш с вами завтрак, Мегуми-сан.
Вовсе он не невежа. Просто он в шоке. Он ведь укрыл ее пледом и даже заботливо
подоткнул края по бокам.
— В регионе Тоохоку погибло тысяча четыреста человек, — сказал Рюити безо
всякого выражения. — Много без вести пропавших. Что-то произошло на АЭС в
Фукусиме. В Тибе горит нефтеперерабатывающий завод. Наш аэропорт в Нарите
закрыт.
— Тысяча четыреста человек! А в Токио есть жертвы?
— Есть, но мало.
Тон у Рюити был почти будничный.
— В зале торжеств Кудан Кайкан обвалился потолок, — добавил он. — Там есть
погибшие.
— Какой ужас! Но хотя бы мы и наши родные, к счастью, невредимы. Жизнь
продолжается… Позвольте мне сварить кофе?
Новый подземный толчок прервал ее попытку засыпать кофе в воронку с фильтром.
Жизнь продолжалась, но это уже была какая-то иная жизнь.
* * *
Среди родственников и друзей Мегуми была известна не только своей
способностью засыпать, когда угодно и где угодно, но и своей неспособностью
найти брачного партнера.
Когда-то у нее были бойфренды, которые дарили ей игрушечных зверюшек и
приглашали в «Токио Диснейленд». Чего-то ей не хватало, чтобы удержать их. Быть
может, ее душа была слишком юной? Она будто не замечала, что годы идут и что
она уже вовсе не резвая молодая девушка.
Мегуми продолжала жить с родителями, в их уютной двухэтажной вилле. Когда
женился младший брат, родители всерьез забеспокоились и предложили ей
воспользоваться службой брачных знакомств «омиай».
Мысль о солидных лысых мужчинах, клиентах службы знакомств, показалась ей
удручающей. В то время Мегуми была увлечена стройным, рослым виолончелистом из
трэш-метал-группы «Siberian Newspaper» и прилежно посещала его концерты.
Музыкант мило болтал с ней в антрактах, охотно позировал вместе с ней на
снимках, и она уже подумывала пригласить его на рандеву, когда после очередного
оглушительного концерта он вдруг познакомил ее со своей женой.
Это было досадно, но Мегуми не отчаивалась. Новую знакомую она тут же включила
в число своих друзей в социальной сети Mixi. Мегуми редко на кого-то обижалась,
а род ее занятий был таков, что она всегда нуждалась в контактах.
Все же, годы шли. Когда ей исполнилось тридцать семь, она сменила имидж. Вместо
джинсов, маечек и юбочек стала носить одежду, приличествующую слегка богемной
художнице. Теперь она ходила в высоких черных сапогах и в полудлинных кимоно
драматических расцветок: красное с черным, изумрудное с лазоревым. Она
отрастила волосы, но вместо заколок и искусственных цветов украшала их
крохотными шляпками с перьями. Длинный мундштук придавал ей таинственности. Ни
дать, ни взять — колдунья. Хотя курить она не любила.
В Дайканьяме все знали Мегуми-сан. Раз в месяц она привозила свои изделия в
магазинчик «The Crystal Room», а потом обходила бутики, кафе и галереи этого
модного двухэтажного района Токио. Она редко что-либо покупала, но для всех у
нее находилось похвальное слово.
Некоторые владельцы бутиков и кафе считали, что Мегуми приносит им удачу.
Другие видели в ней лишь эксцентричную дамочку, не понимающую, чего она хочет
от жизни.
Она с детства страстно любила дизайн, прикладное искусство, серебро и
полудрагоценные камни. Несколько лет специализировалась на изготовлении
аксессуаров в форме четырехлистного клевера, символа удачи. В последний год
ассортимент расширился. Теперь она делала еще и волшебные палочки.
Ей нравилось украшать их перьями и полосками замши, хотя Рюити предпочитал
волшебные палочки с кристаллами: с их помощью легче было направлять энергию.
Когда-то Мегуми работала кассиром в универмаге «Tokyu Store» в своем родном,
нефешенебельном районе Токио. Трижды в неделю она с любезной улыбкой принимала
от домохозяек оплату за редьку, гречневую лапшу, подгузники для пожилых
родственников.
После того как отец, директор школы, выйдя на пенсию, получил наследство
(помогли кристаллы агата!), на семейном совете было решено, что Мегуми больше
нет необходимости сидеть за кассой. Она стала свободной художницей, с
исполнением обязанностей взрослой дочери. Брат, хоть и ворчал, на самом деле
был доволен. Теперь его жене не нужно будет ухаживать за старенькими свекром и
свекровью, думал он.
Довольна была и Мегуми. Статус взрослой дочери ее устраивал. Если замужество ее
и привлекало, то лишь как романтический проект.
Ее последним романтическим проектом был прославленный маг и волшебник Сирил
Такаяма, наполовину француз. Когда Мегуми с мамой впервые побывали на его шоу,
он вывел зардевшуются Мегуми из публики на сцену — и околдовал.
С тех пор она часто посещала его выступления. Маг охотно фотографировался с ней
в обнимку, но пригласить его на свидание Мегуми не решалась. После истории с
виолончелистом из «Siberian Newspaper» она предпочитала обожать своих кумиров
издали.
Рюити, владелец магазинчика «The Crystal Room», никакого шарма в ее глазах не
имел. Женатые мужчины ее не интересовали.
* * *
В отличие от Рюити, брат Мегуми в ту ночь стал одним из тех жителей Токио,
кто пешком возвращался домой.
Когда произошло землетрясение, он находился в самом сердце города, в Маруноути,
в своем офисе на пятнадцатом этаже.
Cигнал тревоги прозвучал с запозданием.
— Пожалуйста, откажитесь от пользования лифтами…
Предупреждение раздражало своей ненужностью. Лифты отключились автоматически
еще в первые секунды. Когда зазвучал механический голос, он уже стоял под
притолокой несущей стены.
«Сейчас кончится, сейчас кончится…», — привычно твердил он себе. Но толчки
неумолимо повторялись. Он застонал и пригнулся. В висках пульсировала кровь.
Створки шкафа бились друг о друга, будто зубы стучали. Толстые книги по
правоведению сползли со стола.
Никогда он не чувствовал себя столь одиноким. Сильный толчок вынудил его
опуститься на колени. Из окна он видел, как небоскребы возле Центрального
вокзала покачиваются — медленно, точно в нерешительности. У него перехватило
дыхание. Когда толчки, наконец, стали стихать, он обнаружил, что лежит на полу
в позе эмбриона.
Несмотря ни на что, он решил идти домой.
Собираясь, тщательно спланировал маршрут. Содержимое портфеля переложил в
рюкзак, который хранил на работе. Вздохнул, осознав, что идти придется в
итальянских ботинках из тонкой кожи. Потом обмотал шею шарфом — и начал
спускаться по лестницам.
Был уже шестой час. Сгущались сумерки. Очередь на такси выстроилась от магазина
фототехники «Bic Camera» до здания Центрального вокзала. Стояло также много
очередей на автобусы. Женщин с детьми и стариков пропускали вперед. Полицейские
разъясняли прохожим, как ходят автобусы, раздавали небольшие карты,
размноженные на копировальном аппарате.
Но тех, кто ожидал такси и автобусов, было не так уж много. Большинство людей
пребывало в движении. Они шли домой. Пешком.
Кое-кто стоял или сидел в стороне, на тротуаре. В привокзальных забегаловках
закусывали служащие в костюмах. Это были kitaku konansha — те, кто не может
добраться домой.
Несколько лет назад он участвовал в муниципальных учениях kitaku konansha.
Утром участники собрались у Императорского дворца с рюкзаками, а потом пешком
шли каждый к себе домой. В то время он еще жил с родителями и сестрой, и
преодолеть ему пришлось значительно большее расстояние, чем сегодня. Но ведь
тогда на нем были кроссовки. И тогда не было землетрясения. Тем более, такого,
как сейчас.
Все знали, что рано или поздно оно произойдет. Это было единственное, в чем
никто никогда не сомневался. В детстве он слышал от бабушки, что когда Токио
назывался Эдо и люди жили в традиционных домах, их страшили четыре явления:
jishin (землетрясение), kaminari (молния), kaji (пожар) и oyaji (отец).
Отца он не боялся. Скорее, побаивался бабушки. Молнии испугался однажды, когда
был в деревне с мамой и их застала гроза на лугу. Пожары он вообще не принимал
всерьез. Слишком эффективна была противопожарная служба в Токио. Но панацеи от
сильных землетрясений люди так и не придумали со времен Эдо.
Он шел все дальше, а толпа не уменьшалась. Временами кто-то сворачивал в
боковую улочку, но в целом количество идущих оставалось неизменным. Кварталы
развлечений и бары были непривычно безлюдны. На дорогах то и дело возникали
пробки. Пешеходы безбоязненно пересекали улицу на красный свет, провожая
завистливыми взглядами редких велосипедистов.
Какой-то мужчина катил за собой чемодан. Хорошо одетая девушка несла в руке
туфли на высоком каблуке. Обута она была в клетчатые домашние тапочки, видимо,
купленные по пути.
Время от времени он вытаскивал из кармана телефон, где высвечивалось сообщение
оператора: «Подождите немного, пожалуйста». Мобильная связь по-прежнему не
работала. Позвонить жене он не мог, но знал, что она дома. Невредима. Иначе и
быть не могло.
Почему-то его мысли были далеки от родителей и сестры. Он думал о тех, кого
дома ждут испуганные, голодные животные. Кошки, собаки, попугайчики. Некоторые
дождутся своих хозяев только завтра.
У храма Тогенуки-Дзизо волонтеры предлагали прохожим горячий суп и онигири,
рисовые шарики с начинкой.
У него были средства прилично поесть, но рестораны в тот вечер закрылись рано:
персонал стремился добраться домой. Он с благодарностью принял тарелку супа и
принялся за еду, присев на поребрик.
Сидя на твердой поверхности, он явственно ощутил повторный толчок и чуть не пролил
суп на отутюженные брюки.
Какой-то человек в мятом пиджаке развязно обратился к нему:
— Помните, в прошлом году было извержение вулкана в Исландии? В Европе не
летали самолеты. Многие европейцы стали kitaku konansha. Как мы сейчас! Не
могли добраться домой.
— Вы были тогда в Европе? Как же вы добрались до Японии?
Незнакомец смущенно хихикнул, уплетая рисовый шарик.
— Я-то? Куда там! Никогда не бывал за границей. Просто вспомнились
телерепортажи.
— Простите… вы почувствовали сейчас повторный толчок?
— Нет, вам показалось, — ответил незнакомец, с шумом втягивая в себя суп. — Но
вы не волнуйтесь, новые толчки не заставят себя ждать!
После этой дурацкой шутки беседа угасла.
Viam inveniam aut faciam. Я найду путь или создам его.
Таков был девиз его студенческого союза в университете.
Он преодолел уже пятнадцать километров и с досадой отмечал, что идет все
медленее.
Наконец, он достиг Центральной кольцевой автострады. Обычно в эту пору улицы,
над которыми она проходила, были пустынны. Сейчас на них было полно автомобилей,
которые двигались с черепашьей скоростью.
Но сама автострада над его головой была пуста. Весь транспорт с нее был
эвакуирован на случай сильных повторных толчков.
Хорошо, что на его пути нет водных преград. Если закрыта эта часть автострады,
значит, закрыт и его любимый мост Rainbow Bridge, соединяющий Токийский залив с
островом Одайба. Перед тем, как покинуть офис, он в очередной раз посмотрел по
интернету новости. Передавали, что в порту на острове Одайба бушует пожар.
Ему было восемнадцать лет, когда построили мост Rainbow Bridge, Радужный мост.
Более красивого сооружения невозможно было и вообразить себе. На торжественном
открытии моста он был со своей первой девушкой.
Somewhere
over the rainbow
Way up high,
There’s a land that I heard of
Once in a lullaby.*
Эту песню непрерывно играли на открытии моста. Где-то теперь его прежняя
подруга? Ждет мужа, находящегося за много километров от дома? Или сама бредет
домой через изменившийся в одночасье город, неся в руке туфли на каблуках?
Он стряхнул с себя непрошенные мысли, смахнул навернувшиеся на глаза слезы и
продолжал идти на юго-восток.
Бетонные столбы автострады высились над головой, будто огромные священные
ворота «тории». Проходя мимо одного из столбов, он коснулся его рукой, будто
украдкой от самого себя.
У станции метро Итабаси-кюякушомаэ приветливый голос из динамика оповещал
пешеходов, что движение поездов на линии Тоэй-Мита частично восстановлено.
Однако он не захотел втискиваться в толпу пассажиров, ожидавших первого поезда.
До дома оставалось каких-нибудь три километра. За пять часов пути он привык к
мысли, что он пешеход.
Наконец, он оказался перед лестницей, ведущей на второй этаж дома, где он жил
вдвоем с женой. В окне гостиной горел свет. Наручные часы «Citizen», подарок
жены на тридцатипятилетие, показывали без четверти одиннадцать.
Невольно он подумал, что иной раз являлся с работы позже.
* Где-то над радугой,
Высоко-высоко
Есть страна, о которой я слышал
Когда-то в колыбельной песне.
* * *
Мегуми снилось, что ей на грудь уселся слон и теперь пытается устроиться там
поудобнее.
Уже неделю в их доме не пользовались ни кондиционером, ни электрокаминами.
Город экономил энергию. Вечерами на несколько часов отключали электричество.
Нарядные, сверкающие районы города — Гиндза, Сибуя, Харадзюку — были темны,
будто во время войны. Темной была и телебашня Tokyo Tower. Ее шпиль искривился
во время землетрясения.
Мегуми с мамой утеплили окна картоном и пузырчатой пленкой, но все равно было
зверски холодно. Ложась спать, Мегуми теперь не раздевалась, а одевалась. Две
пары дедовских штанов с чердака, три свитера, шерстяные перчатки…
Слон был пушистый и теплый. Он дружески обнюхивал замерзший нос Мегуми,
торчащий из-под тяжелых одеял.
— Брысь, Мами, разбойница!
Она тут же пожалела, что шуганула кошку. Мами может и обидеться. Мами
своенравная. Настоящая принцесса.
Сама Мегуми давно уже не чувствовала себя принцессой. Даже вымыть и высушить
волосы теперь стало проблемой.
Принцессой она не являлась, но раз в сутки имела возможность почувствовать себя
богиней. Вытаскивая из синей, как сказочная ночь, упаковки дамскую прокладку,
она пробегала глазами надпись: «Donna himo megami. Anyday Goddess. Ежедневная
богиня». Из Мегуми она превращалась в megami, богиню.
Богиней она себя ощущала только ночью. Днем обходилась прокладками, которые
делала сама и стирала каждый вечер. Предметы женской гигиены исчезли из
магазинов так же быстро, как батарейки, рис и питьевая вода.
Она отпихнула ногой остывшую грелку, выбралась из-под одеял и торопливо
засеменила в ванную. Роскошный унитаз «Washlet», оснащенный по последнему слову
техники, был холоден и нем. Уже неделю она не пользовалась ни подогревом
сиденья, ни устройством «Melody Princess», заглушающим вульгарные звуки
жизнедеятельности.
Все же, Мегуми знала, что находится в привилегированом положении. На
северо-востоке сто тысяч таких же, как она, человек мерзло в эвакуационных
центрах и школьных спортзалах. Днем они стирали нательное белье и читали
газеты, просматривая списки жертв. Ночью отгораживались друг от друга картоном,
будто бомжи.
Они и были теперь бомжами.
Время распалось на две половины: до и после землетрясения.
Сердце Мегуми тоже разделилось надвое. Одна половина, правильная, обливалась
кровью при мысли о погибших, оставшихся без крова, о пожарных, борющихся с
огнем на атомной электростанции в Фукусиме. Другая, неправильная, половина
радовалась, что большое землетрясение вновь обошло столицу. Родной Токио
уцелел.
В первые дни они непрерывно смотрели телевизор. Мама плакала, отец озабоченно
качал головой.
Вновь и вновь на телеэкране грязно-серая волна перекатывалась через преграды,
захватывая автомобили, рыболовные суда, дома, самолеты. Правильная половина
сердца Мегуми ужасалась. Неправильная преклонялась перед невиданной, варварской
красотой этой волны. Десять метров! Высотой с тиранозавра, которого Мегуми
видела на выставке в Иокогаме — в той, прежней жизни. Девятьсот пятьдесят
километров в час! При такой скорости можно преодолеть Радужный мост за четыре
секунды.
Дом то и дело ходил ходуном. Звенели струны пианино. Колыхалась вода в
аквариуме. Любимой рыбки Мегуми, радужной гуппи, уже не было в живых. Гуппи
стала жертвой самого первого мощного толчка. Рыбку выплеснуло на пол, где ее
тут же сожрала Мами. Видимо, у Мами был сильный стресс.
Дикторы столичных телеканалов в черных костюмах долго и путано рассказывали о
ситуации, часто повторяя слово «микрозиверт». Плакал, извинялся, что-то
клятвенно обещал президент компании «ТЭПКО» Масатака Симидзу. Старенький
император, впервые за много лет представ перед телекамерами, просил народ не
терять присутствия духа. Мама Мегуми сняла кухонный передник и слушала речь
императора, опустив голову.
В перерывах между репортажами на телеэкране творилось нечто странное.
Коммерческую рекламу устранили по этическим соображениям. Вместо нее крутили то
видео, где две актрисы, мать и дочь, призывали телезрительниц не забывать о
профилактике рака шейки матки, то ролик, где пожилой борец Антонио Иноки
убеждал публику не распространять панических слухов, то дурацкий мультик о значении
приветствий и вежливых фраз.
Правильной половиной сердца Мегуми чувствовала вину. Она была всего лишь
наблюдателем, а не участником событий. Особенно остро она ощутила свою вину,
когда огорчилась, узнав, что зоопарк Уэно отменил показ двух юных панд, Ри-Ри и
Син-Син, прибывших из Китая три недели тому назад. Разве это была подобающая
мысль?
Невольно она вспоминала о Рюити.
Что он думает о происшедшем? При мысли об их ночном тет-а-тете Мегуми было не
по себе. В любимом фильме ее мамы, «Серенада Солнечной Долины», предприимчивая
Соня Хени отбивает мужчину у невесты, проведя ночь с ним наедине в горном
приюте. Но Рюити вряд ли видел этот старый голливудский фильм.
На третий день появился брат.
Он приехал одолжить у отца машину. Из-за постоянных сбоев в расписании
электричек он не мог вовремя добираться до работы.
Мегуми встретила брата на пороге. Он смотрел на нее осуждающе. Ей уже почти
сорок, а вот поди ж ты, отрастила длинные локоны. Раньше, в прежней жизни, он
давал ей советы по налоговым вопросам. Иногда она выпрашивала у него деньги:
«Братец, ты такой талантливый и удачливый, дай мне пару тысяч иен на
парикмахерскую».
Карманные деньги были для нее проблемой, но от друзей и, тем более, от
покупателей она это скрывала. Рюити и другие обитатели Дайканьямы
полагали, что она одевается в модных бутиках. На самом деле она все шила себе
сама. Кое-что она покупала в магазинах, где весь ассортимент был по сто иен, а
потом переделывала. Получались изящные аксессуары, вроде шляпки из грошовой
грелки для чайника. Мегуми-сан действительно была колдуньей. Но брат этого не
замечал.
Впрочем, когда-то он признавал за ней волшебные свойства. В детстве его
дразнили одноклассники, а старшая сестра его защищала. Он был «ботаником»,
неустанно собирал коллекции насекомых. Это упорство пригодилось ему позже,
когда он вдруг, точно очнувшись от долгого сна, стал всерьез учиться и получать
высокие оценки в лицее.
Теперь он был многообещающим молодым адвокатом. Не появляться на работе ему
было нельзя. Родителям и сестре машина была не нужна: они больше никуда не
ездили из своего микрорайона.
— Дай, пожалуйста, немножко денег, — сказала Мегуми.
Брат недовольно поморщился.
— На хозяйство, — терпеливо пояснила она. — Сегодня не смогла снять деньги со
счета. Обегала все банкоматы. Нигде нет денег.
В тот вечер брат уехал домой с пустым бумажником, но зато на отцовском
«Ниссане».
* * *
Наступил день весеннего равноденствия, всеобщий выходной. Скоро брат снова
приедет, и они, как обычно, отправятся всей семьей на кладбище.
Брат приехал злой, невыспавшийся — и сразу же заговорил о радиации.
— Фукусима Дай-ити нас погубит!
— Не говори, пожалуйста, в такой день о неприятном, — остановила его мать.
Жаль, что его жены нет в городе, думала Мегуми. В присутствии жены он всегда
успокаивается. Жена гостит у родственников в Киото. Многие сейчас уезжают из
Токио. Особенно женщины с детьми. Иностранцев на улицах почти не видно. Они
уехали первыми.
— Мегуми-тян, помнишь наших бывших соседей? — спросила мама. — Супругов
Хаясака. Они ведь в Финляндию переехали, когда Хаясака-сан вышел на пенсию…
Мегуми молча кивнула, натягивая на себя старую черную куртку. Возясь с
застежками, уныло вздохнула: еще осенью куртка хорошо сидела, а теперь
тесновата в бедрах.
— Им, наверное, так хорошо сейчас, — мечтательно сказала мама. — Там, в
Финляндии.
На улице было значительно теплее, чем дома. Мегуми с наслаждением подставила
лицо солнцу. Тут ее посетила зловещая мысль.
— Братец, а вдруг в этом году и солнце радиоактивное?
— Глупая, солнце всегда радиоактивное! — ответил брат, заводя мотор «Ниссана».
Мегуми боялась радиации. Уже несколько дней не покупала ни шпинат, ни грибы.
Впрочем, грибы исчезли из продажи. Как и многое другое. Во время бедствия люди
ведут себя неразумно, думала Мегуми. Они бегут в супермаркеты и все сметают с
полок, а в маленьких магазинчиках полки ломятся от рыбы, цыплят, тофу. Конечно,
эти продукты нужно сразу же готовить, но главное — они есть в продаже.
Она всерьез тревожилась за брата. Тот постоянно ощущал повторные толчки, даже
когда их не было. Установил на айфоне приложение «Юрекуру», регистрирующее даже
самые слабые сейсмические колебания. Мегуми подозревала, что он не спит ночами.
Вдруг как-нибудь заснет за рулем?
С родителями дело обстояло лучше. Они были спокойны. В последние два дня толчков
было немного. Отец, обычно немногословный, сказал пару раз:
— Мы с матерью уже свою жизнь прожили. Беспокоиться нужно за внуков. Если мы их
когда-нибудь дождемся.
На кладбище было меньше народу, чем обычно в день весеннего равноденствия.
Знакомых почти не было.
Слива уже отцвела, а сакура еще и не начинала цвести.
— Как там твоя жена в Киото? — спросила Мегуми.
Она ожидала, что брат, как всегда, хмыкнет и скажет что-нибудь вроде: «Чего ей
сделается?»
Но он ответил с озабоченным видом:
— Неплохо, надеюсь.
Не иначе, как его жена ждет ребенка.
Мегуми деликатно удержалась от дальнейших расспросов.
— Передай, пожалуйста, привет от меня, когда будешь звонить, — сказала она с
формальным поклоном. Брат чуть поклонился в ответ. Губы у него дрожали.
Вместе они принялись усердно скрести надгробные памятники.
Дома, когда все сели за нехитрую трапезу, брат снова заговорил о Фукусиме.
— Полнейшая катастрофа! Закачивание морской воды в поврежденные реакторы ничего
не дает.
— Премьер-министр Юкио Эдано вчера говорил на пресс-конференции, что положение
улучшилось, — возразил отец. Температура на пятом и шестом энергоблоках
понизилась…
— А на втором энергоблоке? — язвительно перебил брат. — То-то же! Думаешь, нам
говорят правду? Вы такие легковерные! Вспомните аварию в Токаймуре. Мало нам
тогда лгали…
Аварию на АЭС в Токаймуре Мегуми помнила. Помнила и кристаллы льда с
изменившейся от радиации структурой, которые демонстрировал известный ученый
Масару Эмото. Жаль, многие считают, что Эмото-сэнсэй — шарлатан. Вода, безусловно,
имеет память. Вода помнит и добро, и зло.
— Десятилетиями нас убеждали, что атомная энергия самая чистая! — горячился
брат. — Мы все заложники преступной компании «ТЭПКО» и нашего некомпетентного
правительства! На Западе пишут…
Брат хорошо знал английский и читал иностранные газеты.
Отец вздохнул, не зная, что сказать.
— Люди хотят получить простой ответ на простой вопрос, — произнес он наконец. —
Опасно в Японии или нет? Но, видимо, простых ответов не существует.
Несколько минут все ели в молчании.
— Соседка вчера рассказывала, — заговорила Мегуми. — В нашей школе дразнят
эвакуированных детей. Они живут в отеле «Star». Одного мальчика в школе вообще
все избегают. Он из Фукусимы. Никто с ним не хочет сидеть рядом. Говорят, он
радиоактивный. А он плачет…»
Мама покачала головой.
— Так было с теми, кто пережил атомную бомбардировку, — скорбно вздохнула она.
— Мне так жалко этого мальчика! — продолжала Мегуми.
Она повернулась к брату, который ел, не поднимая глаз.
— Помнишь, братец, когда ты учился в школе…
— Помню, помню!
Он перебил ее, но обижаться было не в ее манере.
Брат смотрел на нее исподлобья. Вдруг он виновато улыбнулся.
— Прости, сестра. Я был невежлив.
Прощаясь с Мегуми в прихожей, он сунул пару ассигнаций в карман ее передника.
Уже на пороге, закурил сигарету и сказал, усмехаясь:
— Западные газеты много и чепухи городят. Пишут, что упала телебашня Tokyo
Tower. Что это у нас, в столице, было девять баллов по Рихтеру.
Мегуми прыснула, прикрыв рот ладошкой.
— Они едва знают, где находится регион Тохоку! — язвительно продолжал брат. —
Для них Япония — это только Токио. А тут еще в Ливии война началась и про
Японию на Западе почти забыли…
— Дело обычное, — отозвалась Мегуми. — Кому мы нужны? В мире всегда отыщется
что-нибудь поинтереснее Японии.
На следующий день она позвонила Рюити.
— Мегуми-сан, я еще не продал ни одной волшебной палочки, — торопливо, точно
оправдываясь, заговорил тот.
Она с изумлением слушала.
— Другие ваши элегантные изделия тоже не проданы, — смущенно добавил хозяин
магазинчика.
Мегуми почесала голову, переминаясь с ноги на ноги в холодном коридоре. На
плечах у нее была рваная шерстяная шаль.
— Сожалею, но у нас очень мало покупателей, — продолжал Рюити уже более твердым
тоном. — Многие магазины и кафе в Дайканьяма вообще закрыты.
— Не беспокойтесь, Рюити-сан, — сказала, наконец, Мегуми. — Я звоню по другому
поводу. Хотела спросить, какой камень помогает от катастроф и стихийных
бедствий. Может быть, я его куплю.
Рюити помолчал минуту.
— Такой камень у вас уже есть. Ставролит. Русский камень, с Кольского
полуострова. Вы его купили в октябре. Помните?
Конечно, она помнила. Рюити любезно предоставил ей скидку пятьдесят процентов.
Такую скидку вовек не забудешь.
Ставролит отыскался на полочке у зеркала в комнате родителей. Мегуми долго
разглядывала его. Природный минерал, образующий кристаллы, по форме
напоминающие крест. Неудивительно, что этот камень считается сильным оберегом.
Мегуми не была христианкой, но в магию креста верила.
Ставролит эффективно защищал ее семью. С семьей все было в порядке. Особенно с
женой брата, которая гостит у своей тети в Киото.
В порядке также были друзья и соседи. Кое-кто из них даже хвалил эту новую
жизнь. Многие семьи впервые стали обедать вместе. В школах ввели укороченный
день. Отцы возвращались с работы рано — если вообще ездили на работу.
Маг и волшебник Сирил Такаяма собирался выступить с благотворительным шоу.
Денег на билет у Мегуми не было, но она послала своему кумиру восторженную
открытку.
В ее окружении было все в порядке. И все же, чего-то не хватало. Ночами она
подолгу лежала, обдумывая положение. Впервые в жизни она узнала, что такое
бессонница.
* * *
В понедельник двадцать восьмого марта Мегуми спустилась из своей комнаты в
богемном облачении. На ней была длинная синяя юбка из панбархата, отделанная
серебром накидка и высокие черные сапоги.
Мать ошеломленно застыла с утюгом в руках.
— Что это ты разоделась? Вроде бы собиралась на пункт волонтеров…
За плечами у Мегуми был большой вышитый матерчатый рюкзак, купленный во время
путешествия в Перу. В нем она обычно отвозила свои изделия в Дайканьяму.
— Я и иду на пункт волонтеров, — спокойно ответила она, поправляя шляпку перед
зеркалом. — Сначала туда, а потом в отель «Star».
— Но тогда уместно было бы надеть рабочую одежду!
— Мамочка, я уже ходила туда в рабочей одежде. Мне сказали, что в эвакуационных
центрах кухонных работников хватает. Им нужны, например, собаки. Дети очень
хорошо реагируют на собак. Играют с ними, гладят…
— При чем тут собаки?
Мегуми рассеяно улыбнулась.
— Да так, к слову пришлось. Эмико, моя подруга, туда ходит со своим
голден-ретривером. А у нас собаки нет. Не потащу же я туда Мами? Да она бы и не
согласилась стать кошкой для психотерапии.
— Но что ты собираешься делать, Мегуми-тян?
— Что-нибудь.
В голосе Мегуми послышались упрямые нотки.
— Хоть что-нибудь полезное, — прибавила она.
Последние два дня Мегуми провела у себя в мастерской наверху.
— Что у тебя в рюкзаке?
— Марионетки. Кроме собак, в центрах нужны клоуны, чтобы развлекать детей,
праздновать дни рождения. Особенно вечером, когда отключают электричество. Ведь
тогда даже мультфильмы смотреть невозможно. Я буду показывать кукольный театр.
— Это те марионетки, которые ты когда-то использовала в школьном спектакле? Про
рыбу-сома Намадзу?
Мать невольно бросила взгляд на радиоприемник в прихожей. На нем был изображен
сом, древний символ землетрясений. Этот логотип фигурировал на всех приборах
оповещения в Токио.
— Конечно, нет, мама. Намадзу-сан останется дома. Не хочу, чтобы дети
вспоминали о пережитом. Это совсем другая пьеса. Я ее только что написала.
Мегуми вывела велосипед из гаража и придирчиво осмотрела покрышки. Они были
достаточно накачаны. Прежде чем оседлать велосипед, она подвернула длинные
рукава накидки. Принцессы не передвигаются на велосипедах. Но колдуньи могут
ездить на чем угодно. Даже летать на метле.
Ласковое солнце сияло над черепичными крышами. Самоцветы на пальцах Мегуми
лучились и переливались. Вспомнилась крохотная радуга, игравшая в аметистовой
пирамиде в то утро, когда она проснулась среди кристаллов и вместе с Рюити
встретила восход.
Рюити не был ее романтическим проектом, но Мегуми знала: ту ночь она никогда не
забудет. Последнюю ночь, когда она уснула с чувством облегчения и неведения.
Поправив юбку, она решительно нажала на педали.