Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2018
Евгений СТЕПАНОВ
Публицист, поэт, прозаик, издатель. Родился в 1964 году в Москве. Окончил
факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и
аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Печатался в журналах «Дружба народов», «Знамя», «Наш современник»,
«Нева», «Звезда», «Урал», «Арион», «Юность», «Волга»,
«Дон», «День и Ночь» и во многих других изданиях. Автор нескольких книг
стихов, прозы и публицистики. Живет в Москве и поселке Быково (Московская
область). Главный редактор журнала «Дети Ра» и портала «Читальный зал». Лауреат
премии имени А. Дельвига и премии журнала «Нева».
ВСТУПЛЕНИЕ
26 лет я прожил при социализме и 28-й год живу при капитализме.
Не выезжая из собственной страны, оказался эмигрантом. Как все мы.
В этой статье я хочу сравнить жизнь в СССР и в новой России. На мой взгляд,
и там и там были свои плюсы и минусы. В чем-то мы все проиграли, а в чем-то
выиграли.
Это, разумеется, не научное исследование, а записки частного лица,
обывателя.
В сокращенном варианте эта статья была опубликована в журнале «Наш
современник», № 2, 2018.
Евгений СТЕПАНОВ
СОЦИАЛИЗМ. КАПИТАЛИЗМ. РЕЛИГИЯ
Мама, заручившись моральной поддержкой отца, отвела меня креститься в Храм
Успения Пресвятой Богородицы в Вешняках (это рядом с нашим домом), когда я
учился в 6 классе, т. е. в 1976 году, в самый разгар так называемой эпохи
«застоя».
Отец Валентин окрестил меня и сказал, что ждет меня после окончания школы в
церкви, нам, мол, такие люди нужны, будешь иконы писать.
Я это запомнил.
В церковь, однако, я тогда часто не ходил. Был обычным пионером, а потом
комсомольцем. Но религиозность пронизывала, как это ни странно, всю мою
советскую жизнь.
На Пасху мы, ребята с окраины Москвы (Кусково, Вешняки), выходили во двор и
угощали друг друга куличами и крашеными яйцами. Иногда ходили на Крестный ход.
В квартирах моих дворовых друзей я часто видел иконы — особенно в комнатах
бабушек и дедушек. Никогда ни в моей семье, ни в семьях моих товарищей, ни в
школе я не слышал ни одного плохого слова о религии, о священнослужителях.
Атеистическая пропаганда не была, на мой взгляд, тогда тотальной.
…В конце восьмидесятых я учился на отделении журналистики в ВКШ при ЦК ВЛКСМ.
На выпускном экзамене по научному коммунизму один преподаватель спросил меня:
«Вы верите в Бога?» «Да, верю», — ответил я. «Бог — это Любовь?» — уточнил он.
«Бог — это поэзия», — сказал я. Меня не только никто не осудил — мне поставили
отлично.
В постперестроечное время я умудрился поступить в Университет христианского
образования в Женеве. Именно там был воцерковлен.
Когда вернулся в Москву, часто ходил в церковь, исповедовался у отца Владимира
в Храме Святой Татианы. А потом бизнес — в
капиталистическое новое время! — там меня закрутил, что я — грешен! — перестал
постоянно ходить в церковь. Но все-таки считаю себя верующим человеком.
Когда умирала и умерла мама (23.08.2017), опять стал активно молиться, ходить в
храмы, заказывать сорокоусты. Церковь меня спасла.
Без веры, без молитвы жить очень трудно. Я уже не могу.
Вот одна из важнейших молитв, которая дает мне, грешному, сил и бодрости духа.
Молитва Оптинских старцев
Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне
наступающий день.
Господи, дай мне вполне предаться Твоей святой воле.
Господи, на всякий час этого дня во всем наставь и поддержи меня.
Господи, какие бы я не получил известия в течение этого дня, научи принять их
со спокойною душою и с твердым убеждением, что на все есть Твоя
святая воля.
Господи, открой мне волю Твою святую для меня и
окружающих меня.
Господи, во всех моих словах и помышлениях Сам
руководи моими мыслями и чувствами.
Господи, во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано
Тобой.
Господи, научи меня правильно, просто, разумно обращаться со всеми домашними и
окружающими меня, старшими, равными и младшими, чтобы мне никого не огорчить,
но всем содействовать ко благу.
Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в
течение дня.
Господи, руководи Сам Ты моею волею и научи меня
молиться, надеяться, верить, любить, терпеть и прощать.
Господи, не дай меня на произвол врагам моим, но ради имени Твоего
святого Сам води и управляй мною.
Господи, просвети мой ум и сердце мое для разумения Твоих
вечных и неизменных законов, управляющих миром, чтобы я, грешный раб Твой, мог
правильно служить Тебе и ближним моим.
Господи, благодарю Тебя за все, что со мною будет, ибо твердо верю, что любящим
Тебя все содействует ко благу.
Господи, благослови все мои выхождения и вхождения, деяния дел, слова и
помышления, удостой меня всегда радостно прославлять, воспевать и благословлять
Тебя, ибо Ты благословен ecu во
веки веков.
Аминь.
…Абсолютный факт, что отношение к религии в обществе и государстве изменилось.
В советское время, например, трудно было представить священника на телеэкране.
Сейчас у РПЦ есть собственный телевизионный канал «Спас». Я там часто смотрю и
слушаю проповеди Патриарха Московского и Всея Руси
Кирилла. Для меня это очень важная передача. Как филолог обращаю внимание на
речь Патриарха. Она заслуживает особого внимания. Святейший говорит как
мирянин, как земной человек. Нет никакой дистанции между ним и аудиторией. Лексика, в частности, такая: «политическая тусовка», «ватники»,
«слабо» и т. п. Меня такая лексика не раздражает. Патриарх на ТВ говорит
на таком языке, который понятен большинству. И это правильно.
А вот то, что на телеканале «Спас» нередко проходят различные ток-шоу,
напоминающие светские журналистские передачи, мне, честно говоря, не по душе.
Все-таки религия не терпит лишнего шума, болтовни. Каждое слово тут должно быть
взвешено и спокойно.
Но в целом совершенно очевидно, что РПЦ в постперестроечное время укрепилась,
возрождено множество храмов, епархий, монастырей, многие из которых (в том
числе на Севере) мне посчастливилось посетить, священники стали
социально-значимыми личностями. И это, на мой взгляд, очень хорошо.
СОЦИАЛИЗМ. КАПИТАЛИЗМ. ПРОДУКТЫ ПИТАНИЯ
Я родился в 1964 в Москве, в Марьиной Роще, в роддоме № 9 на Шереметьевской
улице. Когда мне было два года, наша семья переехала в частный дом в Кускове,
который отцу подарил его отец, мой дедушка Александр Алексеевич Степанов. В
этом прекрасном (пусть и ветхом) частном доме мы прожили до 1970 года. Дом был
небольшой, дощатый. Посередине стояла печка. Мама ее с утра до вечера топила.
Она работала переводчицей с немецкого языка, занималась нами и хозяйством. Она
почти не отдыхала. Иногда, плотно приблизившись к экрану, смотрела маленький,
скромный телевизор «Рекорд».
Мама познакомилась с отцом в Сибири, в студенческом Томске,
где они учились в институтах (отец — в строительном, а мама — в педагогическом,
на факультете иностранных языков). Отец приехал из Москвы вместе с моим
дедом (его Сталин туда направил на руководящую работу), а мама из маленького
городка Красноярского края — Ужура.
Детство я вспоминаю с нежностью и трепетом. Я теперь знаю: все, что нам нужно,
у нас есть с рождения. У меня с рождения был (он остался во мне) родительский
дом. В этом доме на окраине Москвы, в боголепном Кускове я прожил пять лет
своей жизни. Это были, конечно, мои лучшие годы. До шести лет ребенок
совершенен, он часть Бога, природы и космоса, он не отравлен цивилизацией,
тотальной борьбой за выживание, он не знает, что он умрет, а значит,
бессмертен. До шести лет я был абсолютно счастлив. Мама,
папа, брат, двоюродные сестры, точнее — тетки, грядки с клубникой, родная земля
(сорок соток!), дворцы Кускова на берегу графского пруда, Гайские
горы, кинотеатр «Гай», где показывали фильмы про индейцев, яблоня китайка,
жесткие и очень сладкие груши тети Клавы, наш личный домашний прудик, кот
Дикий, отцовский гараж, снежные барханы, куда мы с братом прыгали с гаража,
печка, телевизор «Рекорд», отцовский мотоцикл «Ковровец»,
бабушка (на самом деле прабабушка) Паша, которая угощала нас с братом
конфетами, а сама пила чай из блюдечка. Она прожила 95 лет, а прожила бы еще
столько же, но мы переехали в бетонные (во всех смыслах) квартиры, которые нам
дала родна Советска власть вместо нашего прекрасного дореволюционного
потомственного дома на земле…
Всю свою последующую жизнь я искал (и ищу) этот (похожий) дом, куда бы я
хотел поселить всю свою большую интернациональную семью, всех своих родных
людей. Строил и покупал дачи и квартиры в Подмосковье, Тамбовской области, за
границей… Что-то мне удавалось. Но дом, где я рос первые годы своей жизни, не
заменит ничто.
…Сейчас я успокоился, осознав, что никогда не найду на земле то, что живет в
моем сердце, в моей душе… И мысленно очень часто
нахожусь в том старом московском доме, в котором вырос… Даже можно сказать, что
я по-прежнему живу в нем.
…Снесли наш дом в 1970 году, и нам дали, как я уже говорил, трехкомнатную
квартиру (60 кв. метров) в панельной девятиэтажке неподалеку, в том же районе, рядом с метро Ждановская (это нынешнее Выхино).
И мы стали там жить. Большую часть времени я, впрочем, проводил на улице, во
дворе.
…Недавно смотрел телевизионную передачу про бывшего знаменитого тяжелоатлета и
хорошего современного писателя Юрия Власова. Он с болью говорил о том, что
нынешние дети мало знают разнообразных игр. Это действительно очень грустно. Мы
же, московские ребята 70-х годов, играли во всевозможные уличные игры: и в
чижика, и в пробки (расшибец), и в городки. Во все,
что угодно. А я вообще, по сути, воспитывался на улице. Знал многие ее тайны. И
темные, и светлые закоулки… Моя мама, до семнадцати лет жившая, как я уже
писал, в небольшом сибирском городке, даже заставляла меня в летнее время
постоянно гулять босиком и без рубашки. И все время гнала на улицу — заставляла
дышать свежим воздухом. Мама делала правильно. И воздухом я надышался, и
воспитала меня улица как надо. Подготовленным — более
или менее — к жизни. Там я научился устанавливать контакты со сверстниками,
выходить из трудных ситуаций, добиваться своего. А если бы я сидел дома да
смотрел телевизор? Я бы тогда, конечно, не смог с семнадцати лет жить вдали от отчего порога.
…Мои гастрономические советские воспоминания относятся именно к этому периоду —
к семидесятым годам прошлого века. Рядом с нашим домом в Вешняках быстро
построили продуктовый магазин. Что там продавалось? Картошка
в бумажных пакетах или на развес, крупы, сливочное и подсолнечное масло
(бутылка по пятьдесят копеек, автомат сам наливал), шоколадное масло, супы из
пакетиков, сайра и шпроты, куры и утки, яблоки «Джонатан» (по 3, 50 за кг.),
сыры «российский», «пошехонский», «колбасный», сгущенка (не всегда), колбасы
(«докторская», «любительская»), был шикарный кондитерский отдел, где
продавались шоколадные конфеты, леденцы, печенье, пастила, зефир, торты
«Подарочный» (мой любимый, за 2, 40), «Ленинградский» (тоже за 2, 40), «Сказка»
(за 1, 90)… Продавались и бананы (правда, зеленые), и мандарины (не всегда), и
хурма.
Осенью завозили арбузы и дыни, виноград…
Что ели мы?
Мама готовила нам жареную и вареную (часто в мундире) картошку, суп из
пакетиков или консервов, жарила утку (на гарнир рис), пекла сладкие пирожки и
пирожки с капустой и рисом.
В доме всегда были зефир, пастила, иногда отец привозил из командировок воблу
(это был страшный дефицит).
Покупали мы постоянно квас. Бидон стоил 32 копейки. Большая кружка — 6 копеек,
а маленькая 3. Большой роскошью я считал лимонад и особенно «Байкал», который
стоил 45 копеек. «Байкал» был аналогом американской кока-колы и пепси-колы — их
я впервые попробовал во время Олимпиады-80.
Летом почти каждый выходной мы ездили с ребятами за грибами — в деревни
Овражки, Коренёво, Донино (это по Казанской железной дороге). Я всегда привозил
много грибов, и мама их варила и жарила.
Во дворе нашего дома росли яблони, я собирал яблоки и приносил домой, и мама
варила компот.
Также она делала нам кисель, оставляла нам с братом на день целую бадью киселя
с белым хлебом. И мы легко могли продержаться на киселе. Часто оставляла
вареные яйца, воблу, бутерброды с маслом и сахарным песочком.
Всегда в доме были урюк, курага, изюм, компот из сухофруктов.
Потом я, в семнадцать лет, в 1981 году, оказался в провинциальном Тамбове. Там
обеспечение продуктами было хуже, чем в Москве. Не продавали, например,
сливочного масла, сгущенки, но я часто ездил в Москву и привозил и Наташе (моей
жене, с которой мы поженились в возрасте 18 лет, в 1982 году), и своим
педагогам в педагогическом институте дефицитные в Тамбове продукты…
В Тамбове в брежневскую эпоху продавали колбасу по 3, 50, хлеб, крупы,
консервы, яблочное вино по 50 копеек, яблоки, груши, картошку, конфеты,
разнообразные пирожные (ром бабы, заварные, «корзиночки» с кремом), яйца… То есть с голоду никто не умирал. Необходимый минимум в
магазинах был.
В райцентре Рассказово (Тамбовская область), где я тоже жил, продавались
копченые куры-гриль, но они были большим дефицитом. В
магазинах всегда были селедка, какая-то невзрачная картошка, хлеб, капуста,
конфеты… Ассортимент продуктов не отличался разнообразием. Но все равно люди,
конечно, не голодали. И, разумеется, все в изобилии
продавалось на рынке — и сухофрукты, и хорошее мясо, и рыба, и т. п.
Капитализм, конечно, изменил продуктовые магазины. В крупнейших
супермаркетах («Магнит», «Пятерочка», «Перекресток», «Дикси»
и т. п.) купить продукты можно на любой вкус — правда, неизвестно какого
качества.
Появилось много морепродуктов, разнообразные колбасы, сыры,
мясо, рыба, фрукты, конфеты, не дефицит теперь даже торт «Птичье молоко».
Но мои вкусы остались прежними. Я по-прежнему покупаю картошку и яйца, овощи и
фрукты, сухофрукты (курагу, изюм, чернослив). Покупаю печенье и конфеты, каши и
мясо, сайру и шпроты (консервы)…
По сути, мой рацион не изменился. Правда, я стал покупать еще морепродукты
(например, копченые мидии).
Никаких разительных перемен в моем рационе нет. И восхищения продуктовым
изобилием у меня тоже нет. Это для меня, честное слово, не самое главное.
СОЦИАЛИЗМ. КАПИТАЛИЗМ. БИЗНЕС
Был ли бизнес в советской России? Был, да еще и какой! Е. Т. Гайдар в одной
из своих книг справедливо писал, что СССР был интегрирован в мировую экономику.
Нефть, газ, лес, рыба, пушнина, оружие… Мы всегда торговали с Западом.
Был бизнес и на более приземленном, житейском уровне. Что я имею ввиду? Во-первых, всегда существовал продовольственный
рынок, на котором можно было купить хорошее мясо, рыбу, овощи и фрукты… Существовал рынок аренды жилья (нелегальный или
полулегальный), все, кто имел возможности, сдавали комнату, квартиру, угол и т.
п. Процветал частный извоз. На Птичьем рынке (он тогда размещался в районе
Таганки) москвичи и гости города могли купить все, что угодно (об этом ниже).
Творческая и научная интеллигенция была прочно интегрирована в торгово-денежные
отношения. Редакции платили за статьи, рецензии, стихи, прозу. Лекторы общества
«Знание» и «Клуба книголюбов» получали гонорары за свои выступления — я сам таким образом постоянно подрабатывал.
Можно было заработать на строительной шабашке, в стройотрядах
и т. д. Наконец, всегда процветали (зачастую, правда, недолго) так называемые «цеховики», которые занимались бизнесом (чаще всего пошивом
и сбытом одежды) нелегально.
Все энергичные, предприимчивые люди находили себе (законное или незаконное) занятие, зарабатывали немалые деньги.
Частный бизнес существовал даже при И. В. Сталине, которого я, как правнук
репрессированного, раскулаченного кулака, конечно, не хочу идеализировать. Но
отрицать положительные факты тоже нельзя.
Вот цитата из книги, составленной Л. Г. Коноваловым: «Сталин. Цитатник/ — М.: издательство «Махаон». — 336 с.: ил.»: «…Сталин
создал великолепно работающую систему предпринимательства — честного,
производственного, а не спекулятивно-ростовщического. В то время
функционировало сто четырнадцать тысяч частных мастерских и предприятий в
сферах пищепрома, химической промышленности,
металлообработки, ювелирного и даже оборонного дела. На них работало около двух
миллионов человек. Частными предприятиями производилось 40% мебели, 70%
металлической посуды, более трети всего трикотажа, почти все детские игрушки.
При этом на два года частные предприятия освобождались от большинства налогов и
госконтроля над розничным ценообразованием. У госпредприятий таких льгот не
было. В предпринимательском секторе работало около 100 конструкторских бюро, 22
экспериментальных лаборатории и даже два научно-исследовательских института. В
этом секторе действовала своя, негосударственная, пенсионная система, а артели
могли предоставлять своим членам ссуды на приобретение скота, инструмента,
оборудования, строительство жилья. Все это было уничтожено после смерти Сталина
Хрущёвым в 1956 году, когда были ликвидированы структуры предпринимательства
вместе с приусадебными участками (при Сталине они составляли до 1 гектара)».
Наша семья хорошо знала, что такое артели. Мой двоюродный дед Виктор Алексеевич
Степанов работал сначала в артели паяльщиком, паяя на дому разные металлические
предметы, а потом — в артели печников. Иногда он брал на подработку моего отца,
тогда студента МАДИ. Дядя Витя зарабатывал больше моего родного деда Александра
Алексеевича Степанова, который имел высшее образование и работал инженером.
…Ни Хрущёв, ни тем более хорошо понимавший человеческую природу Брежнев не
могли отбить у народа тягу к предпринимательству, к созидательному труду на
себя, а не на дядю.
Я начал зарабатывать довольно рано. В 7 классе я провел четвертую четверть в
интернате имени О. Кошевого в Крыму, привез оттуда домой, в Москву, два
полиэтиленовых мешка рапанов (красивых морских
ракушек, которые сам собрал на черноморском евпаторийском берегу). Все это
богатство я продал оптом на Птичьем рынке за 10 рублей. Это была моя первая
сделка.
Потом я увлекся аквариумистикой, стал разводить
рыбок, у меня хорошо размножались живородяшие гуппи и меченосцы, их я тоже продавал на Птичьем рынке.
Будучи студентом, я подрабатывал летом на подмосковной стройке, у шабашников. Работа была очень тяжелая — я таскал и
перекладывал кирпичи. Платили мне двадцать пять рублей в день. Это были
огромные — астрономические! — деньги.
А с 19 лет я стал жить (точнее подрабатывать) литературным трудом (см. об этом ниже).
А что же сейчас? Я и сейчас живу литературным трудом. У меня собственное
издательство (о моем опыте предпринимательской деятельности и насущных
проблемах современных бизнесменов см. подробнее в
журнале «Знамя», № 10, 2009), выходят мои книги, которые продаются в крупнейших
магазинах страны. Никакой помощи от государства я не имею. Но, впрочем, я и не
жалуюсь. Меня все устраивает. Помогать нужно слабым, а
сильные (к коим грешным делом я отношу и себя) сами должны о себе заботиться.
И о себе заботиться, и другим помогать.
СОЦИАЛИЗМ. КАПИТАЛИЗМ. МЕДИЦИНА
В советское время, будучи московским школьником, я занимался в 70-е годы
прошлого века спортом — футболом, хоккеем, боксом. Каждый год мы, юные
спортсмены, проходили жесткий медицинский осмотр в диспансере, который
размещался в Перовском районе, рядом с замечательным кинотеатром «Березка».
Обследовавшись у врачей, мы стремглав бежали в кинотеатр и смотрели детские и
подростковые фильмы, особенно часто ходили на легендарный фильм «Акваланги на
дне» (билет, кстати, стоил 10 копеек).
Следили за нашим здоровьем очень строго. Медицина была реально бесплатная.
Отец работал в Госстрое РСФСР, и вся наша семья была прикреплена к поликлинике
Госплана СССР, где я частенько лечил — совершенно бесплатно! — зубы.
В 11 лет я сломал руку, и меня положили в городскую больницу. Там меня лечили
тоже, разумеется, бесплатно. А потом, выписавшись, я еще ходил на специальные процедуры,
чтобы разрабатывать руку.
Рядом с домом находилась детская поликлиника. И нередко мы ходили туда с
друзьями из двора, чтобы хитроумным способом получить справку-освобождение от
школьных занятий… В поликлинике нам давали градусники, мы ухитрялись
незаметно стучать по ним, они начинали, как сумасшедшие, показывать повышенную
температуру, и мы опять бежали на каток играть в любимый хоккей, а не в школу.
Летом мы, футболисты и хоккеисты клуба «Крылья Советов», ездили на месяц в
спортивный лагерь. За это мои родители платили 25 рублей. Спортивный лагерь —
это жуткое издевательство над маленьким человеком. Ежедневные утренние кроссы
вокруг колхозного поля, постоянные тренировки, чувство постоянного голода и т.
д.
В тихий час я убегал в лес и на речку — посидеть на берегу, отдохнуть, подумать
о жизни. Иногда и во время кросса останавливался у речки — у самого берега
гулял красивый толстоспинный голавль. Для меня это
было чудо. Река, склоненная ива и яркая спина могучей рыбы…
По речке плавали и красивые желтогалстучные
ужи.
Старшие ребята их ловили и делали из них ремни.
Спортивные лагеря находились в подмосковных Ступино и
Михнево.
В тихий час я часто ходил за грибами. И потом сушил их. Насушил в один год
килограммов пять грибов. Их у меня потом украли. Впрочем, я (каюсь, каюсь!)
тоже там, в лагере, воровал. Все мы друг у друга что-то воровали в спортивном
лагере. В основном продукты.
Проживая в советской Москве, я был убежден, что о моем здоровье д о л ж н
ы заботиться — мама и папа, учителя и тренеры,
врачи и медсестры, государство. Так и было. Проходили, как я уже писал,
ежегодные диспансеризации, в школе работали медпункты. Все за нашим здоровьем
следили.
Когда рухнул Советский Союз, я, слава Богу, сильно не болел. Но понял, что
ситуация с медициной изменилась. Годами я не был
прикреплен ни к какой поликлинике. Зубы лечил в
частных клиниках, куда приходил с улицы.
Однажды (уже в постсоветское время) поэт Евгений В. Харитоновъ
(мой друг Женя) продлил мне жизнь.
У меня тогда на спине появилась здоровенная опухоль.
Я перепугался и пошел в районную московскую поликлинику по месту жительства.
Там женщина врач мне сказала:
— Я не знаю, что это такое. Посоветую вам обратиться к знахарям. Или еще лучше
почитайте какую-нибудь специальную литературу, еще в популярных журналах об
этом часто пишут. Может быть, вам мази какие-то посоветуют.
К знахарям я обращаться не стал, побрел, понурив голову, в онкологический
диспансер.
Там врач мужчина мне сообщил, что у меня опухоль не злокачественная. И назвал
диагноз по латыни.
— Будем резать, — вынес он вердикт.
— А когда? — уточнил я.
— Не скоро. Сейчас я очень занят. Слишком много пациентов. Позвони мне недели
через две.
Я ушел.
А опухоль стала нарывать. Мне стало больно. Просто нестерпимо физически больно.
Между тем я должен был сдавать в печать очередной номер журнала поэзии «Дети
Ра», который издаю и редактирую с 2004 года. Приходили различные авторы. Пришел
и Евгений В. Харитоновъ — вычитать подборку своих
стихов.
Он спросил:
— А ты что-то неважно выглядишь. Болеешь?
Я ему все рассказал.
Он осмотрел меня, точно профессор из ЦКБ, и спокойно сказал:
— Это не смертельно. У тебя обычный жировик. Возьми хлебный мякиш, пропитай его
солью и приложи к спине.
Потом он объяснил моим тогда еще многочисленным сотрудницам, каким образом
нужно приложить хлебный мякиш к спине. И послал их за пластырем в аптеку.
Через три дня нарыв прорвало. И гной вытек.
Я опять стал нормально жить.
Так Женя продлил мне жизнь.
Потом меня прикрепили — благодаря моему другу Владимиру Георгиевичу Бояринову,
руководителю МГО СП России — к поликлинике Литфонда (точнее, к поликлинике №
220, услугами которой писателям позволили пользоваться вместо литфондовской), и я стал на вполне законных основаниях
ходить в поликлинику на улицу Заморенова. Там мне
бесплатно чистили зубы от кариеса, а удаляли их и пломбировали уже за деньги. В
этой же поликлинике мне выписали новые очки. Потому что зрение довольно сильно
испортилось в последние годы. А больше я к врачам особенно не обращался. Слава
Богу.
Что касается моей семьи, то поскольку мой отец занимал
довольно высокий пост в Госстрое России, то он до сих прикреплен к так
называемой «кремлевке». Там же лечилась и
мама.
Я там, в «кремлевке», часто бывал, навещая родителей.
14 лет назад моя мама перенесла клиническую смерть, но кремлевские врачи ее
тогда выходили.
Мама умерла 23 августа 2017, не дожив 10 часов до своего восьмидесятилетия.
Врачи ей помочь уже не смогли.
Если сравнивать советскую и нынешнюю медицину, я, конечно, отдаю предпочтение
тому, что было. То, что сейчас, это уже совсем другая песня.
СОЦИАЛИЗМ. КАПИТАЛИЗМ. ТУРИЗМ
Море я впервые увидел в 12 лет, в 1976 году, в шестом классе. Мы поехали с
мамой по туристической путевке в Грузию, в поселок Чаква (это недалеко от
Батуми). Нам там очень понравилось. Мы отдыхали на турбазе, номера были сделаны
из бывшего поезда, купались в теплом Черном море, я собирал ракушки, бегал
босиком по галечному пляжу — лечил плоскостопие, ходил по трубе через овраг —
тренировал волю, смотрел кино, которое крутили под открытым небом. Мы ходили на
рынок в поселок, там далеко не все говорили по-русски, в магазинах было много
книг, вывесок на грузинском языке. В поселке все говорили с могучим грузинским
акцентом, либо вообще не говорили по-русски. Фактически мы оказались за границей.
На рынке мы покупали груши, грецкие орехи. Экономили. Но отдыхали хорошо. Море,
субтропики, персики, растущие на улице, чистейший воздух…
Нас, отдыхающих, все время развлекал веселый массовик-затейник. Помню, он начал
нас пошловато разыгрывать:
— Пчела залетела в купальник к пани Монике. За что она укусила?
Все начали гадать.
Массовик-затейник торжествующе резюмировал:
— За руку пана директора.
…За границу я стал выезжать в 1987 году, в 22 года. Побывал в круизе по Дунаю в
Югославии, Австрии, Румынии, Болгарии, Чехословакии, Венгрии. Для того чтобы
выехать, я должен был пройти собеседование в Горкоме партии. Со мной беседовал
2-й секретарь Горкома КПСС т. Шелковников (дело
происходило в г. Рассказове Тамбовской области, где я
тогда жил и работал в школе воспитателем группы продленного дня и внештатным
корреспондентом районной газеты «Трудовая новь»). Собеседование длилось 2
минуты. Т. Шелковников сказал: «Мы читаем Ваши статьи
в нашей районной газете. Учить Вас, как надо вести себя за границей, нет
необходимости. Езжайте». Валюты тогда в свободном хождении не было. Нам
разрешили купить, если память не изменяет, 150 долларов. Причем получить их
оказалось не так просто — пришлось побегать по всевозможным инстанциям и
постоять в разных очередях.
Во всех моих зарубежных туристических поездках в советское время у нас был
руководитель, ходить разрешалось только группами.
Работая редактором в издательстве «Известия», я много раз ездил за границу по
туристическим путевкам. В основном в социалистические страны — Болгарию,
Чехословакию. На море, в Болгарии, никаких руководителей я уже не помню, и
ходили отдыхающие не группами, а преимущественно — парами. Это вранье, что секса в советское время не было.
После перестройки, в капиталистическое время, я, выпускник
провинциального иняза, дорвался до заграничных вояжей и приключений, жил во
Франции, работал во французской прессе, в основном переводчиком для тамошних
журналистов (это отдельный большой разговор), учился в Женеве, в Университете
христианского образования, стажировался в американской газете, отдыхал в Африке
и Турции и т. д.
Словом, я стал ездить еще больше, чем при социализме. Объездил полмира.
И надо признать, выезжать за рубеж мне стало намного легче. Сейчас у меня шенгенская виза на 4 года, и я могу поехать в любой момент
в любую страну Евросоюза. Все это так. Но ведь я и раньше выезжал. А моя мама,
царство ей небесное, и мой брат так никогда и не побывали за границей. И многие
другие мои родственники и друзья никуда не ездили. По
разным причинам. В основном по экономическим — просто
нет денег. А мама моя и не хотела никогда никуда выезжать из собственной
страны.
Те же, кто ездил, и сейчас продолжают ездить. Мне возразят: а как же Турция?
Ведь сейчас все ездят в Турцию. Во-первых, не все. А во-вторых, что такое Турция?
Климатически — это та же самая Грузия. От Батуми до Турции — 15 (!) км. Да,
всего 15 км. Фактически, это один регион.
Границы сейчас открыты для с и л ь
н ы х
людей. Как были открыты всегда. Только раньше деньги от туристической индустрии
шли в казну нашего государства, а теперь — в казну чужого.
Границы всегда открыты-закрыты
условно. И не для всех. Я считаю, что сейчас они закрыты даже больше, чем при
Советской власти, когда был железный занавес. Раньше у среднеобеспеченного и
даже бедного человека существовала возможность поехать на море, хотя бы по
профсоюзной путевке, сейчас такой возможности у большинства, особенно живущего
за пределами МКАД, нет. А моря стали заграничные — и в Грузии, и в Прибалтике…
Итак, выводы: успешные стали жить еще лучше. Неуспешным (обычным,
нормальным людям) при нынешнем строе делать нечего. Ни здесь, ни за границей.
СОЦИАЛИЗМ. КАПИТАЛИЗМ. ОБРАЗОВАНИЕ
Я учился в советское время в четырех школах. В трех московских и в одной,
как уже писал, — евпаторийской (это была школа-интернат, там я учился в 7
классе, четвертую четверть).
Я считаю, что учили в СССР хорошо. Каждый получал те знания, которые ему были
необходимы и посильны. Я, например, всегда имел хорошие оценки по гуманитарным
предметам, а контрольные по алгебре и другим точным предметам зачастую
списывал, когда не мог решить сам. Учителя на это закрывали глаза. Было очень
много замечательных учителей, которые остались в моей памяти. Постоянно
вспоминаю свою любимую учительницу — Альбину Петровну Арзуманян.
Она была у нас в 9-10 классах классным руководителем и учителем по химии (это
старинная московская школа № 456, 1980 – 1981 годы). Святой человек! Верила в
нас, своих непутевых учеников, всячески поддерживала. Когда был выпускной
экзамен, одна не слишком тактичная учительница сказала, что мы, выпускники, —
шалопаи и недотепы. Альбина Петровна ей уверенно
ответила: «Нет, они замечательные ребята. И теперь — во взрослой жизни! — мы о
них узнаем только хорошее!»
Я вот думаю: чему она нас учила? Химии? Конечно. Я до сих пор многие формулы
помню. Но, прежде всего, Альбина Петровна учила нас любить людей, уметь видеть
в них добро, положительные стороны. Она развивала в нас наши способности.
Например, она всячески поощряла мои увлечения литературой, лингвистикой,
историей, педагогикой… Понимала, что здесь я могу хоть
чего-то добиться, а в химии — навряд ли.
Не знаю, как выразить свою любовь, свое благоговение перед Альбиной Петровной!
Она — действительно святой человек.
После школы я волею судеб оказался в провинции, в Тамбове. Учился в
педагогическом институте на факультете иностранных языков. Изучал латынь,
французский, русский, немецкий языки. Программа была тяжелая. Наизусть
приходилось учить километры текстов. Экзюпери, Гюго,
Верлен, Элюар… Теоретическая грамматика приводила нас,
студентов-старшекурсников, в ужас. Сдать этот предмет доценту Н. А. Кудриной
было предельно сложно. Я занимался языками с утра до ночи, иногда по 12-15
часов в сутки. После занятий еще зубрил дома. И при
этом не был отличником. Учился в основном на четверки. В институте я всегда
получал отличные оценки по стилистике.
Изучали мы, инязовцы, французскую стилистику, и я,
как ни странно, в ней разбирался.
Потом (в постсоветское время) я и сам преподавал стилистику в институте,
рассказывал студентам о разных литературных стилях, тропах и фигурах
поэтического текста и т. п. Мои студенты (точнее — студентки) слушали меня
неохотно, это им не очень было интересно. И я сам себе напоминал учителя Мирою из «Безымянной звезды», который что-то говорил о
своем предмете, но на него никто не обращал внимания. Ну
в самом деле, какая стилистика, когда в Москве столько соблазнов, столько
красивых юношей, столько театров и ночных клубов!.. Но все-таки нужна и
стилистика, нужно уметь анализировать литературное произведение, отличать ямб
от хорея, очерк от репортажа, интервью от беседы, научно-популярный стиль от научного.
…Стипендия в Тамбовском педагогическом институте у меня была 40 рублей. За
общежитие я платил 3 рубля в месяц. Плюс помогали родители (мама, моя святая мама,
царствие ей небесное, ежемесячно все пять лет учебы присылала мне 50 рублей!),
и еще я писал во всевозможные тамбовские газеты. То есть денег на жизнь вполне
хватало.
В 18 лет я женился. Все шло хорошо. Мы с женой в материальном плане совершенно
не бедствовали. Снимали квартиру, комнату в частном доме, потом жили у тещи.
Да, конечно, нам помогали родители. Но в любом случае у нас была уверенность в
завтрашнем дне.
С большой теплотой вспоминаю декана нашего иняза Валентина Григорьевича
Евстратова. Прозвище у него было — отец. Он, действительно, заботился о
студентах как папа. Много раз меня, например, выручал из беды. Исключили меня в
20 лет (из-за какого-то пустяка) из комсомола — не лишил стипендии. Украли у
нас с женой вещи на практике (мы тогда с Наташей преподавали французский язык в
тамбовской средней школе) — тут же выделил нам материальную помощь. А еще он
нам, студентам, никогда не врал. Не прославлял власть. И не учил нас быть приспособленцами. Он — тоже выпускник иняза — читал курс
психологии (был кандидатом наук). И я помню, как сдавал ему экзамен по
психологии. Я ответа на билет не знал и — спасая безнадежную
ситуацию — начал что-то пафосное трендеть про
то, какой огромный вклад сделал вождь мирового пролетариата Владимир Ильич
Ленин в развитие психологии и т. д. Евстратов меня жестко одернул: «Евгений
Викторович, хочу Вам заметить, что психология как наука не входила в сферы
интересы Ленина. Говорите по существу!» И это в присутствии экзаменационной
комиссии.
Вот такой это был могучий человек. Очень часто его вспоминаю. Большая беда, что
он уже ушел из жизни. А какие у нас были преподаватели-лингвисты —
блистательные знатоки французского языка: И. Ф. Мишин,
Л. Ф. Гуляева, Н. А. Спиридонова, И. А. Свиридова, А. С. Кустарева, Н. А.
Кудрина!..
Каждый год к нам приезжали носители языка из Франции, мы, как могли, говорили с
ними, они чаще всего преподавали фонетику.
Потом, после института, я учился в ВКШ при ЦК ВЛКСМ, на отделении журналистики.
Там учили отнюдь не только коммунистическим теориям (их, кстати, знать тоже
полезно, и они во многом перекликаются с
христианскими). Учили журналистике, экономике, английскому языку, умению
управлять людьми, вести переговоры, гоняли нас, как сидоровых коз, в спортзале
и т. д. Каждый из нас мог пройти трехмесячную практику в любом печатном
советском СМИ — я, например, стажировался в «Огоньке», газете «Комсомольская правда», работал на ТВ, в передаче
«Музыкальный ринг». К каждому из слушателей был прикреплен журналист-наставник,
который учил мастерству, профессии. Меня азам публицистики обучала Ольга
Андреевна Кучкина, обозреватель «Комсомольской правды», замечательная
журналистка, поэтесса, драматург. Заведующим кафедрой был Геннадий Николаевич
Селезнёв, в то время главный редактор «Комсомолки», впоследствии спикер
Государственной Думы. Он, кстати, давал мне рекомендацию в Союз журналистов
СССР. Очень горько, что Геннадий Николаевич рано ушел из жизни.
Стипендию в ВКШ я получал в размере 200 рублей. Это очень приличные по тем
временам деньги. А до этого я работал старшим научным сотрудником в музее Н. А.
Островского и получал 170 рублей.
На эти деньги (170-200 рублей) жила моя молодая советская семья, у нас с женой
к тому времени уже подрастала маленькая дочка.
В постсоветское время я учился на экономическом факультете провинциального
(республиканского) университета. Это уже был другой мир. Во-первых, образование
стало платное. Уровень преподавания, конечно, снизился. Впервые я тогда
столкнулся с ситуацией, когда студенты собирали деньги преподавателю, чтобы
получить зачет по тем или иным предметам. В советское время я про такое даже не
слышал.
Также в постсоветское время я закончил аспирантуру факультета журналистики МГУ
им. М. В. Ломоносова и докторантуру другого престижного ВУЗа. В аспирантуре МГУ
я уже был отличником, все экзамены кандидатского минимума сдал на пятерки,
учился бесплатно, но стипендию не получал. Учиться было легко. Так, как в
провинциальном педагогическом институте советской поры, нас уже никто не гонял.
В докторантуре обучение было платное. Обучение заключалось в написании
докторской диссертации, которую я до сих пор пишу. Это обычная практика для
докторантуры.
Если делать выводы, то я убежден, что советское образование было очень сильным.
Нынешнему — не чета.
СОЦИАЛИЗМ. КАПИТАЛИЗМ. РАДИО
Слушал не так давно «Эхо Москвы». Выступал политолог либерального крыла Юрий
Сапрыкин. Он говорил о том, что, что у нас на ТВ сплошная пропаганда. И вообще,
мол, в России нет свободы слова. Сапрыкин — умный, образованный человек,
философ, окончил МГУ, помню его еще юношей, мы с ним пересекались по каким-то
рекламным делам в далекие 90-е годы. Что меня удивило в его речах? Он говорит о
том, что свободы слова в России нет. Но ведь он об этом говорит! Значит, у него
такое право все-таки сохраняется (хотя бы в пределах радио). И я всегда говорю
то, что думаю. И многие другие. А теперь что касается пропаганды. Да везде эта
пропаганда. Я недавно в Чехии смотрел украинские каналы. Ну и что, вы думаете,
там шибко хвалят русских? Ничуть. Факт очевидный: журналистика давно стала
частью пропагандистской машины. И не только в России. Все страны отстаивают
свои интересы.
Поговорим конкретно о радио. Я слушаю радио довольно часто. Полагаю, я
специалист в этой области.
Могу ответственно заявить: по сути, в стране единственный профессиональный
информационный канал — «Эхо Москвы». Серьезных конкурентов (ну, может быть,
только «Коммерсант FM») у него нет.
И вот этот могучий информационный канал с утра до ночи говорит о том, что
правительство у нас плохое, Путин ужасен и т. д.
То есть это как бы антиправительственное, антипутинское
информационное радио. При этом финансируется оно ГАЗПРОМом.
Более того, и принадлежит оно ГАЗПРОМу. А ГАЗПРОМ, в
свою очередь, как известно, принадлежит (хотя бы отчасти) государству.
Парадокс? Нет, не парадокс. А дьявольски-изощренная игра и правительства, и
журналистов, которые в ней принимают участие.
Кремль и журналисты-оппозиционеры работают, на мой субъективный взгляд, на одну
сверхзадачу. Они работают на власть. Кстати, образ жизни у представителей
власти и представителей оппозиционной журналистики во многом схож. Частые вояжи
за границу, постоянные звездные тусовки и т. д. Все
как надо. То есть власть и журналисты-оппозиционеры, по сути, едины.
Один из основных законов PR заключается в следующем: нужно сделать так, чтобы о
тебе говорили. И неважно — что. Хорошее или плохое. Важно — быть на слуху.
Что говорят по «Эху» о Путине? Что он пахан (Н. Фатеева), что
он и его дружки из пресловутого кооператива «Озеро» — коррупционеры (А.
Троицкий), что он плохо играет на пианино — «тычет одним пальчиком» (Е. Альбац), что он своих не сдает, даже проворовавшихся (М. Ганапольский), и т. д. Цитирую, возможно, не точно, на
память, но за смысл ручаюсь.
Пахан… Ну, это просто в нашей стране комплимент.
Коррупционер… Значит, ловкий богач. А ловких богачей в
России признают и даже подобострастно мечтают с ними подружиться.
Плохо играет на пианино… Он и не должен играть хорошо. Удивительно, что вообще
умеет.
Своих не сдает. Даже проворовавшихся… Это, по-моему,
скорее напоминает грубую лесть. Получается, что Путин — действительно настоящий
друг: дружит даже тогда, когда товарищ оступился.
То есть образ вырисовывается вполне симпатичный. К тому же
гонимых, обруганных у нас обожают. Чудаковатый и алкогольно
зависимый Б. Н. Ельцин, с которым я познакомился более 30 лет назад, вообще
стал президентом во многом из-за протестных настроений народа.
Итак, выводы.
Пресса (казалось бы, оппозиционная), ругая власть, играет на руку власти.
Власти хорошо со всех сторон. Образ сильного, обаятельного и при этом гонимого,
поруганного Путина создан? Создан. В России нет
свободы слова? Да нет же, есть. Послушайте «Эхо»! Там говорят все, что угодно.
Иностранцам не грех продемонстрировать.
А вот телевидение, которое смотрит 95% населения, это уже совсем другой
разговор. Тут я во многом соглашусь с Юрием Сапрыкиным. Это сейчас настоящий
инструмент отупления нации, и здесь тотальной критики
власти, конечно, не будет. Ну если только иногда. В
определенных дозах. Опять-таки для вида. Здесь, будьте любезны,
господа-товарищи, слушайте правильные новости, сладкоголосых политических
комментаторов, певцов Баскова, Киркорова и других
особенно интеллектуальных и одухотворенных персонажей.
Что в этой ситуации не нравится лично мне?
Мне совершенно неинтересно слушать о том, кто на пианино играет плохо, «тычет
одним пальчиком».
Мне интересно слушать о том, кто на пианино играет хорошо.
Мне интересно слушать о том, кто хорошо поет. Хорошо пишет стихи. Хорошо
рисует. Хорошо заботится (заботился) как государственный чиновник о России, о
ее гражданах, о ее престиже в мире!
Давайте проведем маленький эксперимент!
Каждый из нас знает хоть одно стихотворение Пушкина. Или хотя бы одну его
строчку. Но все ли из нас помнят, при каком царе жил Александр Сергеевич? И чем
этот царь прославился? Вопросы, как вы понимаете, риторические. Пушкина знают
все, а царя, при котором он жил, помнят лишь редкие интеллектуалы.
Давайте, наконец, поймем, что Путин и Медведев — это обычные люди, на время
волей неразборчивой фортуны оказавшиеся большими
начальниками. Ну, побудут они большими начальниками — и придут (рано или
поздно) им на смену другие.
А вот пианист Святослав Рихтер останется, и дирижер Владимир Спиваков
останется, и художник Валерий Мишин останется, и поэт Белла Ахмадулина останется,
и поэт Иосиф Бродский останется, и редактор и поэт журнала «Нева» Наталья Гранцева, редактирующая хороший литературный журнал «Нева»,
останется. И много еще у России есть талантливых людей, о которых потомки
вспомнят и через сто лет. Вот о них-то и надо говорить с утра до ночи, а не
раздувать, вы уж меня простите, мыльные пузыри.
Что в сложившейся ситуации совсем плохо?
Плохо то, что в России сейчас революционная ситуация (дай Бог, чтобы я
ошибался!). Разрыв между классами стал огромен. Элита (а сюда входят, в
частности, и политики, и журналисты) живет в одном мире, а большинство народа
за чертой кольцевой дороги — в другом. И достаточно махонькой искорки, чтобы
загорелся совсем немахонький костер. Костер
жутковатый, пожирающий все, что нажито этой пресловутой элитой непосильным
трудом. Летние пожары 2010 года тогда покажутся легкими солнечными ваннами.
А какое радио было при социализме?
По-моему, замечательное. Были радиопостановки классики, была передача
«Пионерская зорька», которую мы, дети, слушали по утрам, собираясь в школу,
была передача «Встреча с песней», которая радовала сердца меломанов и обычных
слушателей. Транслировалось очень много разнообразных радиопрограмм.
Как ни странно, именно тогда, в так называемую эпоху «застоя» и тоталитаризма,
было совсем немного идеологических передач. Сейчас, на мой взгляд, их на радио
значительно больше.
СОЦИАЛИЗМ. КАПИТАЛИЗМ. ТЕЛЕВИДЕНИЕ
ТВ в брежневское время я смотрел мало. Учился, занимался спортом — не до
того было. Помню любимые передачи «В мире животных» (ведущие В. Песков и Н.
Дроздов), «Клуб кинопутешественников» (Ю. Сенкевич),
«Вокруг смеха» (А. Иванов), прекрасную «Кинопанораму» (Э. Рязанов и Д. Орлов),
великолепные научно-популярные фильмы, невероятно-талантливые художественные
фильмы, гениальные мультики. Считаю, что ТВ тогда работало очень хорошо.
Сейчас хорошие фильмы тоже иногда показывают (хорошие — в основном советского
производства). Что же касается всевозможных ток-шоу, развлекательных программ,
то здесь, конечно, крах, катастрофа, смотреть это просто опасно для морального
(а то и физического!) здоровья человека.
Как надоели эти бесконечные шоу по первому каналу про личную жизнь Армена Джигарханяна и его жену
(теперь бывшую) Виталину Цимбалюк-Романовскую,
как надоел Джигурда со своей бывшей женой Анисиной! Кому все это нужно? Зачем постоянно смаковать
«клубничку», развращая людей?
Не лучше и передачи для детей. Смотрел намедни
(19.02.2017) по ТВ шоу Максима Галкина «Лучше всех». Все-таки незабвенный В. С.
Черномырдин оставил после себя великую фразу: «Хотели как лучше, а получилось
как всегда».
Вроде бы идея у этого шоу первого канала хорошая — показать на ТВ талантливых детей.Но почему эти талантливые
дети обязательно «лучше всех»?
Чем лучше других девочка, которая умеет в пять лет кататься на лыжах? В чем тут
гениальность? В чем гениальность семилетнего мальчика, который учится в
специальной англо-американской школе и знает английский язык? Я видел десятки
детей, говорящих на двух языках. Ну и что? Разве они лучше всех? И, конечно, изумляет
сама манера М. Галкина вести передачу. Ведущий игриво расспрашивает ребенка
(семилетнего мальчугана) о его подруге, двусмысленно и фривольно называет
малыша бой-френдом… (Напомню, что бой-френд — это мужчина, который живет со
своей подругой интимной жизнью!) Разве подобная манера вести передачу — не
чудовищная дикость и вакханалия? И самое страшное — в какое
положение ведущий ставит этих детей?! Ведь завтра им идти в детский сад,
в школу. И многие будут им говорить (или думать): «А, это тот, который лучше
всех, лучше нас!»
То есть взрослые оказывают детям медвежью услугу, противопоставляя их
однокашникам.
Нужно понять простую вещь: даже если ты хорошо и смешно подражаешь голосам
других людей, это не значит, что ты хороший журналист. И уж тем более — педагог.
Ну кто-то должен это сказать талантливому М. Галкину?
Что же касается музыкальных программ, то тут и вовсе творится что-то
запредельное.
Я привык, что кабацкая песня — в кабаке. Она теперь —
везде. Звучит, гремит, оглушает. Более того, нынешняя звездная попса даже не
дотягивает до уровня лучших ресторанных певцов советской эпохи.
Я убежден, например, что Аркадий Северный был великий шансонье. Но он был вне
закона.
Сейчас его явный ученик Александр Розенбаум, миновав
очень яркий «одесский период», стал вполне номенклатурным (и, на мой взгляд,
заурядным) автором-исполнителем. (Может быть, я ошибаюсь, но я говорил в глаза
Александру Яковлевичу, что не считаю его выдающимся поэтом и выдающимся
музыкантом).
Почему произошла такая вакханалия на отечественной эстраде? Откуда взялись все
эти безголосые Лолиты, Шуры, Анжелики Варум?
Нет у меня ответов на эти вопросы.
А вот передачу «Песня года» (в советском варианте) я всегда вспоминаю с
нежностью. И новогоднюю передачу «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» не забуду
никогда.
СОЦИАЛИЗМ. КАПИТАЛИЗМ. КИНО. МУЛЬТИПЛИКАЦИЯ
Актеры советской эпохи и нынешней…
Я вспоминаю…
Крючков, Андреев, Мартынов, Меркурьев, Марецкая,
Жаров, Грибов, Яншин, Целиковская, Рыбников,
Вертинский, Харитонов, Леонов, Кадочников, Смоктуновский, Баталов, Ульянов,
Высоцкий, Джигарханян, Мкртчян, Кикабидзе,
Будрайтис, Адомайтис, Волонтир, Роговцева, Леонид
Быков, Ролан Быков, Жженов, Бондарчук, Бурков,
Евстигнеев, Ефремов, Спиридонов, Табаков, Даль, Кайдановский,
Гринько, Аркадий Райкин, Константин Райкин, Рыжов,
Шукшин, Янковский, Тихонов, Папанов, Броневой, Кваша, Мордюкова, Доронина,
Басилашвили, Лавров, Гурченко,
Неелова, Варлей, Лановой, Юматов, Михалков, Самойлов, Светин, Светличная, Смирнов, Вицин, Никулин, Моргунов, Басов, Крамаров, Пуговкин, Куравлев, Кононов,
Кузнецов, Луспекаев, Филиппов, Юрский, Жариков…
Глыбы, миры, гиганты…
Можно перечислять и перечислять… Множество великих имен!
Кто из нынешних так называемых молодых звезд встанет с
ними вровень?
Или это у меня старческое брюзжание?
Я очень люблю советское кино.
Разместил эту заметку в фейсбуке.
Мой пост прокомментировал известный киновед Леонид Павлючик.
Он написал:
«Сегодня талантливых актеров не меньше. Маковецкий,
Серебряков, Е. Миронов, Хабенский, Машков, Фёдор
Бондарчук, Евгений Ткачук (Мишка-Япончик и Григорий
Мелехов), Виктор Сухоруков (гений!), Мерзликин, из
более молодых Александр Яценко (посмотрите его работу
в “Аритмии” — это улет!), Пётр Фёдоров, Максим Матвеев, Александр Петров…
Да туча прекрасных актеров! То же самое с актрисами. Какая глубокая, яркая,
разносторонняя актриса Вика Исакова! Юлия Ауг! Елена Лядова! Лиза Боярская! Юлия Пересильд!
Это навскидку, те, что сию секунду пришли на память. А если порыться в памяти и
киноафишах, то прекрасных актеров обнаружатся сотни!»
Спасибо за отклик, однако не буду вступать в
дискуссию. Лет через пятьдесят продолжим разговор. Время все расставит по своим
местам. Но уже сейчас мне очевидно, что советское кино
было очень профессионально. Это была грамотно и тонко выстроенная система. Да,
была там и пропаганда, но в целом кино рассказывало о человеке, о нормальном
(маленьком) человеке — в традициях русской классической литературы. А если и
была пропаганда, то делалось это очень талантливо и подлинными мастерами.
…Смотрел недавно в очередной раз гениальный советский фильм «Большая перемена»
(режиссер Алексей Коренев). Действительно,
замечательная картина — добрая, трогательная, смешная. Сделано превосходно.
Никто и не задумывается, что это не просто кино, а кинематографическая социальная
реклама, прославляющая рабочий класс (пролетариат!), призывающая «учиться,
учиться и еще раз учиться!»
Увы, нет сейчас такой социальной рекламы в России. Нет добрых, светлых фильмов
о рабочих, школе, тем более о ШРМ.
Вообще, советское общество было построено настолько хитро, изощренно, что
только сейчас начинаешь понимать, что к чему.
Было провозглашено, что мы построили общество рабочих и крестьян. Да, отчасти
построили. Однако на самом деле и тогда существовал реальный
государственно-промышленный капитализм, при котором рабочие работали в нелучших условиях на заводах и фабриках, привозили их в
большие города по лимиту, селили в далекие от комфорта общежития и т. д. Но их
труд тогда хотя бы поэтизировали, прославляли в стихах, романах, песнях, фильмах
(та же «Большая перемена»). То есть фактически вешали этим самых рабочим
лапшу на уши, зомбируя их (разумеется, при помощи деятелей культуры!) как питон
Каа — бандерлогов.
…Управляют обществом, конечно, никакие не рабочие, а всегда одни и те же (одинаково
устроенные) люди (а также их потомки). Это крошечный процент наиболее активного
и пассионарного населения, который будет управлять
при любом режиме, будь то социализм, капитализм, анархия или республика людоедоев имени диктатора Полпота.
Этим пассионариям, по сути, все равно как называться.
Например, бывший губернатор Нижегородской губернии Шанцев раньше был первым
секретарем Перовского райкома партии, а президент Ельцин — первым секретарем
Свердловского обкома партии. Подобные примеры могу приводить долго. Множество олигархов (некоторых из них я знаю лично) раньше работали
в ЦК ВЛКСМ и ЦК КПСС, райкомах и горкомах партии и комсомола (кстати, М. Б.
Ходорковский, если не ошибаюсь, трудился во Фрунзенском райкоме ВЛКСМ), КГБ,
профсоюзах и т. д.
Я думаю, что общественно-экономическая формация не имеет большого значения для
развития, скажем, экономики — пример богатейшего коммунистического (условно)
Китая, главного заимодавца демократических (условно) США, у всех перед
глазами.
При этом всегда важны нюансы. Советская власть советской власти рознь. Эффективный, жизнеспособный НЭП не надо путать с рабовладельческой
индустриализацией, а кровавый 37-й год — с максимально не кровожадным (есть с
чем сравнивать!) брежневским так называемым «застоем».
Что было сделано в брежневское время? Над пассионариями-управленцами
был колоссальный контроль — партия, Пельше, КГБ и т. д. Да, они, пассионарии-управленцы, конечно, были состоятельными
людьми, имели лучшие квартиры в домах ЦК, казенные дачи, хорошее медицинское
обслуживание, путевки в Пицунду и Ялту, спецпайки, но
не более того. И при этом работали. Очень много и эффективно работали.
Свой инстинкт пассионариев-управленцев они
реализовывали, прежде всего, в силу заложенных природой дарований, жажды
власти, даже чувства ответственности.
Перестройка отменила (как выяснилось, на время) контроль. И вот тогда эти самые
пассионарии-управленцы пустились во все тяжкие,
превратившись реально в феодалов (а мы сейчас, на мой взгляд, ближе всего
именно к феодальной общественно-политической формации). И сейчас, конечно,
фильмы вроде «Большой перемены» появиться не могут. К великому сожалению.
…Когда я сейчас смотрю советские фильмы о загранице, то понимаю: они во многом
были правдивы.
Недавно по ТВ передавали давний (1982 года) советский (литовский) фильм «Богач,
бедняк…» (по роману Ирвина Шоу). Замечательное кино. Об Америке 40-50-60-х. О
нравах этой страны. Все, конечно, там плохо. Бедные беднеют, богатые богатеют,
мафия, наркотики, алкоголизм, проституция, заказные статьи в СМИ, бои без
правил на ринге, убийства, расовая сегрегация, коррупция, митинги, студенческие
волнения, толстосумы назначают мэров и т. д. Короче говоря, все
правда. И все это на самом деле так похоже на нынешнюю Россию. Один в один.
Что меня более всего огорчало и огорчает в советском (и нынешнем) кино, так это
явная или неявная поэтизация алкогольного дурмана. Самые обаятельные герои не
прочь поддать. Верещагин не просыхает («Белое солнце пустыни»), Гоша в запое
(«Москва слезам не верит»), Подберезовиков и Деточкин
напиваются в пивной («Берегись автомобиля»). Самый, конечно, яркий пример — это
всенародный хит «Ирония судьбы, или С легким паром».
Если вдуматься и снять радужные очки, о чем это кино? Попарился в баньке,
напился до беспамятства — и оказался в Ленинграде, и встретил красавицу Надю
(Барбару Брыльску), и забыл про ворчливую невесту
Галю. Главное — не работать и пить, не работать и пить. Тогда будет счастье.
Каждый год нам целенаправленно внедряют в сознание эту веселую сказочную мысль.
Срабатывает. Не работаем и пьем. Не работаем и пьем. И каникулы длятся больше
недели. Как хорошо! А потом удивляемся, что у нас медленно растет ВВП. Если бы
я был кандидатом в президенты РФ, я бы всем пообещал скатерть-самобранку,
ковер-самолет и т. д. Уверен — поверили бы.
Но в целом, конечно, советское кино служило высоким человеческим идеалам. В
СССР были великие режиссеры — Шукшин и Параджанов, Захаров и Тарковский,
Иоселиани и Герман, Данелия и Козаков… Всех и не
перечислишь. Созвездие великих мастеров!
И все они говорили кинематографическим языком то, что считали нужным. Кто-то
говорил прямо, а кто-то завуалированным эзоповым языком, как, например, Марк
Захаров.
Когда мне говорят, что в СССР не было свободы слова — я в это не верю.
Пересмотрите еще раз, например, фильм «Убить Дракона»,
который был снят М. Захаровым в 1988 году. По-моему, это абсолютно гениальный
фильм. Мне до сих пор не понятно, как он вообще мог выйти в СССР, где
существовала цензура. Этот фильм жутковато и поучительно смотреть даже сейчас.
Он про нашу страну, про наших правителей, про наших граждан. Про всех нас.
Сценаристы Горин и Захаров — гениальны. Режиссер Захаров — гениален. Актеры
Леонов, Абдулов, Янковский, Раков — гениальны. Да, правда: мы боимся свободы.
Мы не хотим ее. Дракон живет в каждом из нас.
А какие там диалоги!
«—Все должны любить Дракона.
— А кто это сказал?
— Дракон».
«— Кто у нас сидит?
— Все.
— Это правильно».
А еще в советском кино был прозорливый — страшный, сермяжный! — взгляд в
будущее. Вот характерный диалог из легендарного сериала «Вечный зов» (авторы
сценария К. Исаев и А. Иванов, режиссеры В. Усков и
В. Краснопольский).
Не могу удержаться от обильного цитирования.
«Лохновский:
— Как там у вашего Маркса? Бродит призрак по Европе?
Полипов:
— А я так думаю, что скоро этот призрак начнет обретать плоть и кровь. Эта
война закончится в Берлине. А для этого Красная армия должна будет пройти полЕвропы, а там не только ваши сторонники! И не известно, какая идеология победит…
Лохновский:
— Идеология! Есть только одна идеология у всех людей — ЧЕЛОВЕК ХОЧЕТ ЖИТЬ И
ЖРАТЬ! Причем жить, как можно дольше, а жрать, как
можно слаще! Вот и вся ИДЕОЛОГИЯ! Всех стран и народов!
Полипов:
— Не скажите… Почему же тогда наши солдаты идут в бой
не щадя своих жизней? В тылу женщины и дети стоят по двадцать часов у станка! А
крестьяне отдают фронту все — до последнего зерна, до последней нитки!
Или, вы скажете, что ими руководит тоже животная страсть?
Лохновский:
— Фанатизм! Обыкновенный коммунистический фанатизм! Вы так воспитали людей. Но!
Как человека не воспитывай, остается один, никогда не стареющий закон — СВОЯ
РУБАШКА БЛИЖЕ К ТЕЛУ! И мы сделаем так, чтобы эта рубашка — намертво приросла!
Мы вытравим из мозгов людей этот коммунистический фанатизм. Вот закончится
война, все как-то утрясется, успокоится… Тогда и
начнется настоящая борьба! За нами идеологическая машина всего остального мира!
ДА И МНОГИЕ ИЗ ТВОИХ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ БУДУТ НАМ В ЭТОМ АКТИВНО ПОМОГАТЬ!
Полипов:
— Я не думаю, что вы найдете много активных помощников…
Лохновский:
— Мы найдем… Нет, мы их воспитаем! Мы их наделаем
столько, сколько нам будет нужно! ДЕНЬГИ СДЕЛАЮТ ВСЕ! Мы подорвем монолит
вашего общества! ВОТ ВОЙНУ ЗА ДУШИ ЛЮДЕЙ МЫ ВЫИГРАЕМ!
Полипов:
— Так же, как выиграли эту…
Лохновский:
— Что? Не веришь? Ну что ж, зятек дорогой… Раз не веришь, родственник ты мне,
иль не родственник, но раз ты непримиримый враг, к тому же враг идейный… Кузин!
Расстрелять его! Готовьте комендантский взвод.
Полипов (испугавшись):
— К-к-как?
Лохновский:
— Ну, вы же слышали. Скоро рассвет, а расстреливаем мы, как и везде — на
рассвете… ЧТО?!! Ты же не разделяешь моего исторического оптимизма!!!
А дохнуло смертью, и сразу согласился подумать и поверить мне…
И большинство людей такие!!! СВОЯ РУБАШКА БЛИЖЕ К ТЕЛУ!
Хе-хе-хе… А ты говоришь, что
мы не найдем себе помощников… Убирайся отсюда! Пшел
вон! МРАЗЬ!»
Страшный диалог, который, увы, не лишен актуальности в наше время.
Сейчас, надо признать, тоже стали появляться довольно качественные, на мой
взгляд, сериалы.
Например, часто смотрю замечательный фильм «Исаев» (реж. Сергей Урсуляк).
Хорошее, глубокое, добротное кино, снятое в 2009 году по мотивам произведений
советского классика Юлиана Семёнова. Какая главная мысль в этом фильме? Во
время революции (переворота), гражданской войны практически нет счастливых судеб.
Под карательный меч красного режима попали: Пожамчи,
Яков Шелехес, Фёдор Шелехес,
Белов, Прохоров. Постышев, Блюхер, Гиацинтов, Бокий… На 12 лет осуждена шифровальщица Оленецкая.
Белые погубили Чена (Марейкиса),
Васильева… Германские спецслужбы убили Лиду Боссе,
редактора эстонской газеты… Профессор Никитин уезжает из страны. Сам Исаев
разлучен с женой. Итак, практически все герои фильма несчастны. А во имя чего?
Зачем? Чтобы все опять — спустя годы! — вернулось на круги своя?
Никаких революций.
Никаких свободы, равенства и братства.
Есть бедные и богатые.
Родовитые и безродные.
Умные и глупые.
Эта несправедливость неизбежна.
С этим нужно смириться.
И жить.
Жить — никого не убивая. И главное — помогая бедным.
Конечно, не все нынешние многосерийные фильмы удачны. Например, сериал «Есенин»
(2005 год, режиссер Игорь Зайцев) мне иногда напоминает ленту «Бандитский
Петербург»… В фильме про русского национального гения есть трогательная
сцена, когда Борис Леонидович Пастернак избивает Сергея Александровича.
Избивает, надо сказать, очень профессионально — и кулаками, и ногами. Удары
поставленные, точно у Майка Тайсона. А каким бездарем и негодяем показан в этом фильме Алексей Кручёных, который, на самом деле, был выдающимся
поэтом-авангардистом! Вообще, более непотребного зрелища, чем фильм «Есенин»
представить крайне затруднительно.
Не уверен я и в том, что эволюционирует Никита Михалков. Я помню его гениальные
фильмы советской эпохи — «Раба любви», «Несколько дней из жизни Ильи Ильича
Обломова» и другие. А вот «Цитадель», снятая в постсоветское время, — это уже
другой разговор. Некоторые сцены этого фильма не могут не поразить. Например,
когда штрафники и ополченцы идут с палками на вооруженную до зубов фашистскую
цитадель. Немцы не стреляют, им стыдно. Стыдно стрелять в безоружных. У них
проснулась совесть. Потом цитадель и вовсе самовоспламеняется. Еще интересно,
как героиня Нади Михалковой ходит по минам. В общем, война как библейская
история.
Любопытен и главный герой фильма — Котов. Спасибо Михалкову — он своего героя
не идеализирует. В молодости Котов, оказывается, порубал шашкой священника,
топил баржу с людьми, травил газами тамбовских крестьян. Потом и ему досталось.
Что посеешь — то и пожнешь. Это режиссер показывает хорошо.
Некоторые сцены фильмы (например, свадьба) похожи на сцены из фильма Евгения
Евтушенко «Детский сад», что-то позаимствовано из «Штрафбата» Николая Досталя,
иногда Никита Михалков копирует сам себя — есть явные переклички его Котова и
князя Пожарского из «Статского советника». Удивительное дело:
в «Цитадели» много крови, ужасов, страшное нагромождение техники, танков, а нет
ощущения правды. Почему — я не знаю.
Я считаю, что в постсоветское время Н. Михалков блистательно себя проявил как
публицист, его передачи «Бесогон» всегда смотрю с
большим интересом и часто разделяю его точку зрения.
* * *
…Отдельный разговор — мультипликация.
Советские мультфильмы. Невероятное количество шедевров!
«Чебурашка», «Малыш и Карлсон», «Винни-Пух», «Фильм,
фильм, фильм», «Ограбление по…», «Маугли», «Ну,
погоди!», «Каникулы Бонифация», «Бременские
музыканты», «Жил-был пес», «Шайбу-шайбу», «Ежик в тумане», «Пластилиновая
ворона», «Петя и Красная шапочка», «Аленький цветочек», «Золотая антилопа»,
«Приключения Мурзилки», «Дядя Стёпа — милиционер», «Как
казаки в футбол играли…», «Веселая карусель» (серия мини-мультфильмов)…
Это кинематограф с большой буквы!
Была индустрия мультипликационного искусства — высокого, подлинного,
неповторимого.
А что сейчас?
«Маша и Медведь»… Что еще?
Уничтожение нации начинается с детства. Если дети не смотрят хорошие
мультфильмы… Даже думать страшно на эту тему.
В целом, по моему глубочайшему убеждению, советское кино и мультипликация были
намного интереснее, чем сейчас.
СОЦИАЛИЗМ. КАПИТАЛИЗМ. ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС
Я начал печататься в 1981 году, в Тамбове, где учился в Педагогическом
государственном институте на факультете иностранных языков. В нашу институтскую
многотиражку «Народный учитель» мои стихи отнес поэт Сергей Евгеньевич Бирюков,
с которым я был хорошо знаком, и редактор Лариса Кузнецова их напечатала.
Публиковался я под псевдонимом Евгений ИС.
В 19 лет я уже широко печатался в тамбовских центральных изданиях — в газете
«Комсомольское знамя» (орган обкома ВЛКСМ) и в «Тамбовской правде» (орган
обкома КПСС), а также в районной газете «Трудовая новь» (газете Рассказовского горкома КПСС).
В Тамбовской периодике я печатал заметки о местной культурной жизни, рецензии
на книги, переводы стихов поэтов народов СССР. Мои собственные стихи тамбовские
областные газеты не печатали. В районной рассказовской
газете «Трудовая новь» меня публиковали постоянно, в том числе как стихотворца.
В «Трудовой нови» работал замечательный журналист (мой
наставник) Валерий Васильевич Артюшин, кстати говоря, автор журнала «Наш
современник», и он публиковал мои стихи, переводы из французской поэзии,
очерки, статьи на всевозможные темы.
В «Комсомольском знамени» мне за небольшую заметку платили 3 рубля, а в
«Тамбовской правде» — 10 рублей. В «Трудовой нови» — по 2-3 рубля за материал.
На круг у меня в месяц выходило по 30-50 полноценных советских рублей. Плюс студенческая стипендии 40 рублей. Плюс, как я уже писал,
мама мне присылала 50 рублей в месяц. То есть всего рублей 130 (в среднем) я
имел. На 130 рублей можно было вполне сносно жить. Средняя зарплата тогда
составляла примерно 150 рублей. Квартиру (точнее, комнату в частном доме) мы в
студенческое время снимали с моей женой Наташей в Тамбове за 25 рублей в месяц,
а потом стали жить у тестя с тещей. И материально мы жили очень неплохо. Тесть
и теща работали врачами и неплохо зарабатывали, помогая нам.
В Москве, тогда в начале восьмидесятых, я не печатался. Относил стихи и в
«Юность», и в «Литературную учебу», и в «Советскую культуру». Не брали.
В Тамбове я ходил в литературную студию «Слово», которая впоследствии стала
Академией Зауми (руководил ею замечательный поэт и филолог Сергей Евгеньевич
Бирюков, который ныне доктор культурологии, профессор
в университете г. Галле, Германия). Постоянными
(частыми) посетителями студии были Саша Федулов (яркий визуальный поэт и
художник), Вадим Степанов (прозаик), царство ему небесное, Володя Карпейкин (историк), Наташа Лихтенфельд
(моя жена, поэтесса и переводчица, тогда, как и я, студентка иняза), Антонина
Щербак (аспирантка филфака, в настоящее время доктор филологических наук),
Андрей Хворостов (поэт, студент Литературного института им. А. М. Горького),
Виктор Эквист (журналист, впоследствии главный
редактор газеты «Комсомольское знамя»), Валентин Бондаренко (детский
поэт), Владимир Попов (прозаик)… Приходили к нам в гости Марина Кудимова,
профессор Владимир Георгиевич Руделёв, доценты Борис
Николаевич Двинянинов и Валерий Анатольевич
Монастырский и многие-многие другие ярчайшие люди.
Все мы, студийцы, были как бы в андеграунде. Стихов наших в Тамбове не
печатали. Зато часто печатались студийцы лито «Радуга», которое вел поэт Семён
Семёнович Милосердов.
Я несколько раз ходил в «Радугу», но ничего интересного там не услышал.
Я тогда был убежден, что у нас в стране есть запрет на профессию (профессию поэта,
литератора). Мы пытались с Антониной Щербак составлять коллективные сборники
стихов и прозы, даже не особенно надеясь, что их когда-нибудь напечатают.
Более удачливая (на мой взгляд) судьба (в литературном плане) была у нашего
руководителя Сергея Евгеньевича Бирюкова. Он жил литературным трудом. Постоянно
публиковался как литературовед и критик в «Литературной учебе» и «Литературном
обозрении», его стихи печатали «Литературная газета» и альманах «Поэзия». У
него в 1980 году даже вышла тоненькая книжечка стихов «Долгий переход» в
Центрально-Черноземном книжном издательстве, в Воронеже. Но Бирюков жил,
конечно, совсем не богато. Как он сам мне говорил, зарабатывал он литературным
трудом примерно 100 рублей, и полставки (30 рублей) он получал за работу руководителем
студии «Слово» при Тамбовском областном Доме учителя.
Мы с Бирюковым тогда общались практически каждый день и были, конечно,
недовольны советской властью.
Сейчас, когда прошло более 35 лет, мы вспоминаем те времена с нежностью и
понимаем, что тотального запрета на профессию все-таки не было. И самое главное — тогда профессия литератора точно с у щ е с т в о в а л а.
Это не значит, что не было недостатков и кошмаров системы. Айги, например, тогда в СССР не печатали. Солженицына у нас
в институте называли пасквилянтом, книгу за свой счет издать было невозможно,
меня за написание невинных анаграммных и палиндромных стихов упекли в психушку
с подозрением на шизофрению (но, слава Богу, вскоре выпустили).
Повторю главное: мы тогда (и я, и Бирюков) могли жить литературным трудом,
могли реализоваться (пусть не на 100%) в любимой профессии.
В конце восьмидесятых мы с Наташей переехали (вернулись) в Москву. В 1988 году
я стал стажером отдела литературы, а потом и литконсультантом
на договоре журнала «Огонек». Потом критик Владимир Вигилянский
(ныне священник отец Владимир) устроил меня на работу в отдел литературы и
искусства еженедельника «Семья». Мне положили оклад жалования в 170 рублей. Это
была средняя московская зарплата, на которую мы могли худо-бедно жить с семьей.
Я стал ходить по редакциям. Отнес в 1988 году стихи в «Дружбу народов». Меня
тепло встретили Татьяна Александровна Бек и Наталья Борисовна Иванова. Вскоре
Татьяна Бек написала про меня лестные слова в «Комсомольской правде» на первой
полосе. Я становился известным человеком. И в 1989 году меня напечатала «Дружба
народов» — 2 стихотворения. Этот журнал тогда выходил тиражом 1 млн. 200 тыс.
экземпляров. Я получил гонорар — 30 рублей.
В 1989 году я отнес стихи в журнал «Новый мир», со мной уважительно
разговаривал минут сорок Олег Григорьевич Чухонцев, он даже нашел у меня одно
хорошее стихотворение. Но публикация не состоялась.
В 1990 году меня напечатал альманах «Поэзия», тут мне помог Геннадий Николаевич
Красников, который отнесся ко мне очень внимательно и добросердечно. Я получил
гонорар в размере 70 рублей. Тогда же у меня вышли стихи в альманахе «День
поэзии» — это была уже вершина поэтической карьеры по советским меркам. В «Дне
поэзии» печатались только «сливки» московского поэтического общества, как
правило, члены СП СССР.
Потом я еще печатался в журналах «Сельская молодежь», «Дружба» (как переводчик
с болгарского), тут меня поддержал поэт и редактор Всеволод Михайлович
Кузнецов, «Рабоче-крестьянский корреспондент», «Мы» (где я вскоре стал зав.
отделом поэзии) и других.
Потом на время я стал отходить от литературных дел, все больше занимаясь
журналистикой — работал спецкором в газете «Совершенно секретно»,
корреспондентом в журнале «Столица», в ежедневной газете «Ступени», журнале
«Трезвость и культура», еженедельнике «Крестьянская Россия» и других.
Потом я довольно долго жил за границей
Лет 15 я стихов никуда не предлагал. Когда же в конце девяностых я вернулся в
Москву из Франции, я попробовал напечатать свои стихи в журнале «Арион», их туда отнес, как всегда, мой друг и наставник
Сергей Евгеньевич Бирюков. Но получил отказ. Тогда я попытался издать книжку за
свой счет, мой товарищ, литературный критик Владислав Кулаков порекомендовал
мне обратиться к Дмитрию Кузьмину, с которым, созвонившись, мы встретились в
клубе «Авторник» на Лубянке, и Дмитрий пообещал дать
мне ISBN.
Но я решил идти своим путем, смекнув, что времена
изменились, что меня никто здесь, в России, не ждал. И путь у меня один:
создавать свой собственный журнал и свое собственное издательство.
Я сам сверстал книжечку стихов «Прикосновение», сам ее отпечатал на купленном ризографе, который стоял у меня дома, сам эту книгу
переплел и подарил нескольким своим друзьям, в том числе Татьяне Александровне
Бек и Серёже Арутюнову.
А в 1999 году я вместе с коллегами (Сергей Евгеньевич Бирюков, Сергей Арутюнов,
Женя Доброва, Павел Анатольевич Богомолов, Геннадий Николаевич Айги) создал журнал «Футурум АРТ».
После этого я и вовсе перестал предлагать свои сочинения в другие издания, и
более 10 лет меня никто (кроме меня самого) не печатал.
В 2000 году уже работало мое издательство «РСТ: Реноме-Сервис-Трейд».
Я стал выпускать книги. Но в издательстве было несколько учредителей, и
начались неизбежные в таких случаях конфликты. Я принял решение выйти из
состава учредителей. И в 2003 году создал издательство «Вест-Консалтинг», в
котором стал единоличным учредителем.
С 2003 по 2017 год я издал сотни наименований книг, выпустил множество
журналов, альманахов и газет («Футурум АРТ», «Дети Ра», «Зинзивер»,
«Зарубежные записки», «Илья», «Другие», «Персона ПЛЮС», «Литературные
известия», «Поэтоград», «Наша Смоленка»,
несколько лет издавал журнал «Крещатик»…). И примерно
с середины 2000-х опять стал печататься в других толстых журналах.
Казалось бы, вполне удачная карьера. И нет теперь никакого запрета на
профессию, и можно издать все, что ты хочешь.
Но так ли это? Так ли все благополучно?
Ситуация теперь такова, что тиражи журналов катастрофически упали (например,
тираж журнала «Новый мир» — всего 2 тысячи экземпляров). Гонорары очень
небольшие, а во многих изданиях их и вовсе нет. Ясно, что даже на рецензиях (а
они всегда востребованы!) прокормиться сейчас нереально, что было возможно в
моей тамбовской советской юности.
29 июня 2015 года по ТВ прошла очень интересная передача писателя и журналиста
Андрея Максимова, посвященная толстым литературным журналам. Участвовали Андрей
Василевский («Новый мир»), Александр Ливергант
(«Иностранная литература») и Валерий Дударев
(«Юность»).
Впечатление не самое радостное. Журналам, в самом деле, очень тяжело. Подписка
падает, розница — минимальная. И т. п.
Как сообщил А. Василевский, в розницу «Новый мир» (отдельные номера) можно
купить только в редакции и в магазине «Фаланстер». Больше — нигде.
Был суров самокритичный А. Ливергант, который, в
частности, сказал, что «мы не дорабатываем, мы плохо продаем <журналы>…»
На самом деле, это передача очень важная — одна из немногих, которая говорит о
сути дела. Она показывает, что в настоящее время не решены главные проблемы литературного
процесса. У многих журналов (а это основа литпроцесса)
нет нормального распространения. Ну ведь не дело, что
один из самых известных в стране «толстяков» — легендарный «Новый мир», который
я всегда считал достоянием нации! — можно купить в розницу только в одном
магазине. Все это очень грустно.
Не менее печальная ситуация, на мой взгляд, и в книгоиздании. Книги давно
перестали быть книгами. А стали чтивом (для широких
масс), либо сувенирной продукцией, которая нужна только автору и нескольким его
друзьям. Культура книгопечатания сошла практически на нет,
поскольку институт редактуры и корректуры упал ниже плинтуса. Система
распространения, как я писал выше, оказалась разрушена.
В советское время я мог купить самые лучшие книги в каком-нибудь захудалом
магазинчике, например, на станции Платоновка Тамбовской области. Сейчас это
невозможно. Число книжных магазинов резко сокращается. Например, давным-давно
закрыта Лавка Литературного института, которая была, на мой взгляд, лучшим
магазином некоммерческой книги.
Так есть ли сейчас профессия литератора? Она, конечно, есть. Можно зарабатывать
сценариями (но в клан сценаристов совсем не просто попасть), можно зарабатывать
на текстах песен (но в шоу-бизнес и вовсе не пробиться!), можно писать в
глянцевые журналы, где за интервью заплатят примерно 2-3 тысячи рублей. И т. д. И все-таки нынешний среднестатистический литератор обязан
где-то служить — в пресс-службах, в рекламе, в пиар-отделах,
школах, университетах и т. п. Как, собственно, было и раньше, при советской
власти.
Запрет на профессию литератора пришел оттуда, откуда не ждали — от рыночной
экономики.
И вот теперь, когда половина моей литературной жизни прошла при социализме, а
половина при капитализме, я задаю сам себе вопрос: а где же лучше? И не знаю
точного ответа на этот вопрос.
Что хорошо сейчас? Мой главный аргумент в пользу беспощадного, ужасного,
несправедливого нынешнего строя заключается в том, что все-таки я сейчас
свободен. Я могу написать все, что я хочу. Я могу издать все, что я хочу. Я могу
напечатать все, что я хочу, в собственных журналах и в сети Интернет. У меня
есть все возможности для творческой реализации. А то, что она (эта творческая
реализация) никому, кроме меня, по большому счету, не нужна, так это дело
десятое. Ведь «цель творчества — самоотдача, а не шумиха, не успех…».
Да, и еще один важный момент: сейчас за палиндромы и анаграммы в психушку не сажают. Более того, в 2015 году за мое 3-х
томное исследование, посвященное авангардной поэзии, я получил одну из самых
крупных литературных премий — премию имени А. Дельвига.
Так что, все не так безнадежно.
СОЦИАЛИЗМ. КАПИТАЛИЗМ.
МОИ ЛИЧНЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ И ВЫВОДЫ
Чего я достиг при Советской власти?
В детстве-юности я был, как писал выше, спортсменом: футболистом хоккеистом,
боксером. Тренировался — на износ! — каждый день. Стал в составе команды
«Крылья Советов» двукратным чемпионом Москвы по хоккею, получил первый взрослый
разряд по футболу, 9 боев провел на ринге, в 7 победил.
Начинал я с игровых видов спорта, потом перешел в бокс, потом (когда сердце
перестало выдерживать нереальные боксерские нагрузки), опять вернулся в футбол.
В коллективе все-таки полегче.
…Мой тренер по боксу А. П. Герасимов готовил меня к очень серьезной спортивной
карьере. Тренировки были суровые. Иногда он выпускал на ринге против меня двух
боксеров и не разрешал мне наносить ответные удары, можно было только
защищаться — нырками, уклонами и т. п. И я как-то все это выдерживал. До поры,
до времени. В 15 лет сердечко стало шалить.
Но я очень благодарен боксерской школе. Если бы не бокс, я бы, конечно, уже
давно сгинул. Спасибо великому тренеру.
Самоотверженно со мной занимались и мои тренеры по футболу и хоккею Валерий
Павлович Прокольчев (царство ему небесное!) и
заслуженный мастер спорта СССР, чемпион страны Аркадий Юрьевич Николаев (он был
в «Крылышках» главным тренером, а вообще играл за «Динамо»).
Я считаю, что моя спортивная карьера сложилась успешно, все-таки я стал
двукратным чемпионом Москвы. Этого добивались далеко не все.
…В молодости я закончил без троек факультет иностранных языков государственного
педагогического института (это теперь университет). Изучал (зубрил, зубрил!) французский, немецкий и латынь.
В 18 лет женился. У меня родилась дочь.
Работал старшим научным сотрудником музея Н. А. Островского. Закончил отделение
журналистики ВКШ при ЦК ВЛКСМ. Был номенклатурой ЦК. Преподавал в ВКШ три года,
вел практические занятия со студентами. Работал литературным редактором
еженедельника «Семья», который выходил тиражом 5 млн. экз., редактором отдела поэзии
журнала «Мы».
Меня приглашали на работу редактором отдела культуры номенклатурного журнала
«Молодой коммунист» — я отказался, брали пресс-секретарем в ЦК ВЛКСМ — я тоже
отказался.
В 1987 году начал выезжать на Запад. Много писал. Постоянно печатался в толстых
журналах, альманахах и популярных газетах. Стали выходить мои книги. Вкалывал с
утра до ночи. Собственной квартиры и денег у меня при этом не было. Жил я
вместе с женой и дочкой с родителями.
Если бы сохранилась Советская власть, я бы, наверное, дослужился до главного
редактора. Возможно, мне бы дали квартиру. Двухкомнатную
— на троих. Это все, на что я мог рассчитывать.
При капитализме я закончил университет христианского
образования в Женеве, экономический факультет университета (специальность — «Финансы
и кредит»), потом с отличием (кандидатский минимум сдал на пятерки) завершил
учебу в аспирантуре МГУ им. М. В. Ломоносова. Учился в докторантуре РГГУ.
Защитил кандидатскую диссертацию. Написал докторскую (защищаться не стал, решил
еще поработать, хотя научный руководитель меня благословил на защиту…). Лучше,
по моему разумению, быть хорошим кандидатом наук, чем плохим доктором. И всему
свое время. Изучил английский и украинский языки. Стал главным редактором
многих газет и журналов, книжным издателем. Много писал (пишу). В разных
странах мира вышло около тридцати моих книг. Печатаюсь в толстых журналах,
газетах, популярных изданиях. У меня родились внучка и внук. Квартир у меня
несколько. И загородный дом есть, и собственный офис, и квартира в Болгарии, на
море. Я объездил полмира. Вкалываю, как прежде, с утра до ночи.
Есть прогресс? Наверное, есть.
И все-таки…
И все-таки я не считаю, что нынешний политический курс лучше прежнего.
Я думаю, что социализм был удобнее для б о л ь ш и н
с т в а. А могучие пассионарии, как я уже писал,
тогда грамотнее и эффективнее контролировались. Была мораль. Были нравственные
ориентиры. Государство было более справедливым и более социально
ориентированным. И не было такого чудовищного расслоения общества, как сейчас.
Я полагаю, что в н ы
н е ш н
е й России капитализм
(такой капитализм, как сейчас!) выжить не может. Жизнь показала, что у нас
слишком мало людей, способных вкалывать с утра до ночи. Не случайно малый
бизнес так и не прижился в России. Прочитал 15.10.2013 на сайте
http://news.mail.ru/economics/15193800/?frommail=1: «…российский малый бизнес
начал переезд за границу. Процесс исхода уже не остановить, но замедлить можно.
Малые и индивидуальные предприниматели закрывают бизнес в России и переезжают
за границу, пишет “Российская газета”».
Что сказать? Сильные уезжают. Большинство остается. И пытается устроиться на
крупные предприятия, которых, увы, не становится больше. Люди по-прежнему
рассчитывают не на себя, а на дядю. И во всем винят кого угодно, но только не
себя. Люди, конечно, не виноваты. Они такие, какие есть. Изменить их с е й ч а с невозможно. А
значит, их нужно пожалеть. И перестать над ними издеваться.
Не надо заставлять в с е х
быть предпринимателями. Это невозможно. Но и малочисленных предпринимателей-пассионариев
не следует уничтожать. Важно уметь соблюдать баланс интересов. Вот для этого и
нужно государство. А вовсе не для того, чтобы набить боярские карманы дармовым золотом. Государство обязано направить креативную энергию пассионариев в
нужное — созидательное! — русло, а пассивному (это не уничижительная
характеристика, а констатация факта) большинству обеспечить достойный минимум.
Пришло время комбинированной общественно-экономической формации. И в основе ее
должен лежать г у м а н и з
м, п о д д е р ж
и в а е м ы й
г о с у д а р с т в о м.
Гуманизм — это единственно верный практицизм современности. Единственно
возможный способ всем нам выжить.
И, конечно, нам необходимо выработать национальную идею. А национальная идея в
России не может быть в отрыве от аграрного вопроса.
Земля — это главное.
50% сельскохозяйственной продукции сейчас производят малые предприятия,
частники, в том числе — дачники-садоводы. Это очень хорошо. Я лично в прошлом
году сварил 50 банок варенья. И мне хватило на осень-зиму-весну. Ни одной банки
варенья в магазине я не купил. А мои замечательные соседи
производят не только варенье, но и соленья, соки, выращивают картошку, кабачки,
зеленый горошек, капусту, лук, чеснок, держат коз и кур…
— Мы можем сами себя прокормить! — говорят они.
Вот и надо дачников-садоводов (других мелких аграриев и животноводов)
максимально поддерживать. Первым делом — провести во все СНТ газ, чтобы жилье
было максимально комфортным.
Нужно максимально использовать ту человеческую энергию, которая есть. А нам,
дачникам, энергии не занимать.
Наша радость — это земля. Наша основа основ — это дом и семья. Наш национальный
поэт — это Сергей Есенин! И Бог нам в помощь!
Пока же российская политика — это не политика, а мощнейший, дьявольски
изощренный структурированный сетевой бизнес, где, как это ни грустно, о
благополучии простых граждан, похоже, никто заботиться
не намерен, а кадры для оппозиции готовятся в номенклатурных элитах.
Мне возразят: так не может быть.
Но давайте рассмотрим факты.
Итак, кто же в оппозиции?
Михаил Касьянов. В прошлом премьер.
Владимир Рыжков. В прошлом зампред Госдумы.
Алексей Кудрин. В прошлом министр финансов. Да и сейчас при власти.
Алексей Навальный. В прошлом советник губернатора.
Неужели нужно кому-то доказывать, что власть и оппозиция — это единый организм,
очень напоминающий двуглавого орла? Мне это очевидно.
Отдельный вопрос — отношения нашей страны с Западом.
В советское время эти отношения были плохими, шла «холодная война». Но
существовал Варшавский блок, СЭВ, Советский Союз был реальной сверхдержавой.
Что же теперь? Как нам ладить с Западом в нынешнее постсоветское время? Сейчас
СМИ (и наши, и западные) переполнены материалами о противостоянии Запада и
России (Путина). Да, конечно, это противостояние существует, оно не менее
драматичное, чем было в советское время. Но полагаю, что в этом противостоянии
есть элементы политической игры. Западу, на мой взгляд, абсолютно все равно под
какой юрисдикцией будет, например, Крым — под
украинской или российской. Думаю, что все эти вопросы давно согласованы в
высших (невидимых) эшелонах власти. И Путин, как это ни странно, Запад
устраивает. Всегда нужен «плохой парень», на которого можно списать собственное
несовершенство и дополнительные расходы… Реальное и кромешное противостояние
между Россией и Западом (США и Евросоюзом) началось бы только тогда, когда в
России были бы отменены доллар и евро. Вот это привело бы к реальной войне.
А пока можно говорить, что угодно. Суть вопроса — в деньгах.
Мой старший товарищ и бывший начальник по газете «Совершенно секретно» Артём
Боровик, царство ему небесное, однажды сказал мне: «Кошку можно назвать, как
угодно. Можно даже поругать ее. Она не обидится. Но вот если ей не дать молока…
она этого не простит».
В этой статье я не говорю о том, что нужно немедленно отменять хождение валюты
в стране, я говорю, надеюсь, о сути вещей. Она — в финансах. И мы это должны
понимать. Делать свое дело и рассчитывать на самих, думая — в перспективе — не
только о продуктовой безопасности, но, прежде всего, о безопасности финансовой
и цивилизационной.
Итак, что же лучше для русского человека — социализм или капитализм?
Я думаю, что каждый должен ответить на этот вопрос самостоятельно. Но в любом
случае при любом строе должна быть социальная защищенность. Я считаю, что
подобной защищенности в брежневское время было больше, чем сейчас.
А закончить эти заметки я хотел бы своим очень коротким стихотворением, в
которой надеюсь выразить суть вопроса.
* * *
Раньше был дефицит харчей.
А теперь дефицит рублей.
Раньше был дефицит одежды.
А теперь дефицит надежды.
Раньше я был молодой.
А теперь я седой.
2018