Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 9, 2017
ТАТЬЯНА СЕМЁНОВА
Поэт. Автор поэтической книги «Автограф». Публиковалась во многих сборниках и
журналах. В свое время около шести лет руководила литературной мастерской
«Петровский остров». Член Союза писателей СПб. Живет в Санкт-Петербурге.
НЕБО СИНЕЛО В РАМЕ…
Сколько ни плачь, ни кличь,
У соседок по коммуналке
Не научилась я печь кулич,
Теперь почему-то жалко.
Стояли на окнах, а в них — лазурь…
Чего не добавишь — мало:
Изюм и орехи, цукаты. Глазурь
Так по краям и стекала.
У всех покупных, заказных, привозных,
Глядеть бы — не наглядеться,
Таких удивительных и расписных,
Не встретила вкуса как в детстве.
Сама колдовала — вся кухня в муке, —
Рецепт соблюдая особый,
Чтоб вспомнить, как таяла на языке
Соседская сладкая сдоба.
И вся эта складчина, вотчина, сбор
Под сахарными головами
Была, как заснеженный русский собор,
И небо синело в раме…
* * *
При Хрущёве армию сократили.
Мой дед полковник работал в тире,
Строил дачу, а как иначе!
В коммуналке на Петроградке
Две семьи наступали друг другу на пятки,
Жили дружно, так нужно.
Народ еще ютился в подвалах,
Квадратных метров недоставало.
Встали на расселение, как все население.
Я спала на дне огромного шкафа,
С открытой дверцей, лаванды запах
От старой норки сидит в подкорке.
Летом семья выезжала на дачу,
С нами собака и кошка в придачу,
Кто во времянку, а кто в сарай, сам выбирай.
На соседних участках люди военные,
Совсем не богатые, обыкновенные
Вложили последнее в домишки летние.
Стройка шла до того момента,
Пока не требуют документы.
За каждый гвоздь отвечать пришлось.
Не смог отчитаться — дом отбирали.
Мужики от инфаркта поумирали.
Сосед не добился, пошел — застрелился.
Бабушка с дедом, ночами плача,
Погоревали и продали дачу.
Купили хрущёвку — квартиру с теплым сортиром.
А когда Генерального сняли,
Долго еще пеняли:
Сам-то сажает капусту, чтоб ему было пусто.
* * *
Б. Ахмадулиной
На греческий пеплум у Беллы
Села брошка на правом плече,
Словно бабочка черная с белым
Прильнула к горящей свече.
Небожительница Психея,
Неумело тебе молюсь,
Эту бабочку, благоговея,
Из Ахеи спугнуть боюсь.
Не читала стихи, а пела.
Вечно в черном, как на беду.
Показалась такой несмелой,
А на деле — огонь во льду.
Заполняя собой пробелы
Стадионов и площадей,
Без расчета на децибелы,
Только силой любви своей.
Мне поэзия виделась чудом,
Недоступным по той поре.
Помню макулатуры груду
Собрала в соседнем дворе,
Получила «Женщину в белом»,
А она мне была нужна,
Чтоб потом обменять на Беллу,
Ее первую книгу «Струна».
Ничего не давалось даром,
И тогда уже сгоряча,
«Мушкетеры» сдались под ударом
Ее новой книги «Свеча».
Только легким крылом задела,
Стены пали, взошла Она.
Браво, Белла! Белиссимо, Белла!
Незабвенные времена…
Клуб XL
И грехов-то почти не осталось,
Лишь на донышке, самую малость,
Так меня осудили друзья.
За отрыв, за мою элитарность,
Даже где-то нашли будуарность,
Чтоб уже не чирикала я.
Ах, стихи — незаконные дети.
Я за них оказалась в ответе,
И не важно, что это навет.
Назову их: «К* * *Серёже» и «К* * *Пете»,
Будет им одиноко на свете,
Раз фамилии с отчеством нет.
Беспризорных, позорных, гонимых,
И поэтому самых любимых,
Наберется на книгу уже.
И теперь меня каждый осудит,
Да, и прав он, конечно же, будет,
Распахнулась, почти неглиже.
А могла быть хорошей и умной,
Не подпрыгивать нагло и шумно,
В стенгазете себя проявить…
Ну, поздравить открыткою мужа,
И не села бы, глупая, в лужу,
Все бы стали хвалить и любить.
Ты подумай, на что покусилась,
Для чего с этой книгой носилась,
Здесь творятся мужские дела.
А теперь возникают вопросы.
Что за платье под цвет купороса,
Где ты только такое взяла.