Александр Мелихов, «Свидание с Квазимодо»
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 6, 2017
Александр Мелихов, «Свидание с Квазимодо»
М.: «ЭКСМО», 2016
Открываем новый роман петербургского писателя Александра Мелихова «Свидание
с Квазимодо» и обнаруживаем небольшое, но достаточно весомое и убедительное
предисловие известного молодого критика Валерии Пустовой.
Как мы знаем, предисловия пишутся в двух случаях: или как напутствие молодому
автору (в чем писателя Мелихова с его неподъемным послужным творческим списком
заподозрить невозможно) или как разъяснение возможному читателю проблематики
автора-классика. Вот здесь слегка остановимся, чтобы сразу дать слово весьма
квалифицированному читателю, ведущему в сети ежемесячный читательский
рекомендательный дневник. Новый роман Мелихова послужил поводом для общей
оценки творчества писателя, вполне разделяемой автором этих строк. Итак,
Владислав Толстов: «Александр Мелихов — живой классик, мастер и патриарх
отечественной литературы. Но вот за роман “И нет им воздаяния” в прошлом году
Мелихову ничего не дали, ни одной премии. И такая история повторяется не в
первый раз, словно какое-то проклятие витает над головой писателя Мелихова. При том, что он пишет удивительную, невероятную прозу.
Достаточно открыть любую его книгу, прочесть пару абзацев — и уверяю, вы будете
читать и читать, до последней страницы. Если и есть в
российской литературе писатели, чей стиль определяется по одному отрывку, по
абзацу — это прежде всего Александр Мелихов. В чем
дело, почему его в упор не видят наши литературные судьи, не могу понять».
Увы, судьи не видят, а читатели читают и из рук в руки друг другу передают. Ну,
это кто понимает в литературе, поскольку проза Мелихова действительно держит,
не отпускает, еще и размышлять заставляет — вот какая оказия! А в массе своей
читатель нынче, за вычетом профессиональных кругов, не слишком сведущ и
сообразителен. Кое-что и разжевать полезно. Вот Валерия Пустовая
и предваряет авторский текст концептуальным критическим разбором с выявлением,
как ей небезосновательно представляется, главного в новой прозе писателя:
красота не спасительница, а провокатор, при этом прозорливо замечая: «…пожалуй,
главный оппонент Мелихова — человек без абстрактных понятий в голове. Такой, значит, для которого и красота — абстракция».
Да, Мелихов — автор не простой. Все его романы — детальнейший художественный
анализ философских категорий. И здесь самое время поспорить с французским
мыслителем румынского происхождения Эмилем Чораном,
говорившим: «Быстрее всего устаревают писатели, которые заражены философией»
(опровержение — феноменальное мировое внимание к Достоевскому уже второе
столетие) и «Философия убила вдохновение» (примеры опровержения подберите сами,
их не счесть). Мелихов умеет вокруг своей очередной идеи создать столь
убедительную, осязаемую и сюжетно увлекательную художественную плоть, что
приговор Чорана ему не грозит в ни малой степени.
Более того, кому как не Мелихову к лицу это почти забытое современностью слово
«мыслитель»?
На этот раз в качестве объекта художественного (подчеркиваю — именно и всегда
художественного!) исследования выбрана красота. Красота в самом обычном, можно
сказать, вульгарном смысле — физическая красота, которая, как любил повторять
Оскар Уайльд, выше гениальности. И ведь как вовремя! Культ красоты и молодости,
подогреваемый всеми видами кормящегося на ней и от нее бизнеса, нынче по своему
накалу, пожалуй, не уступит античности с ее обожествлением красоты.
Пластическая хирургия, всевозможные средства похудения — лишь бы быть ближе к
идеалу! — приводящие во многих случаях к анорексии,
да прямые самоубийства на почве недостаточной привлекательности плюс упорное
неприятие своего реального возраста и желание сохранить моложавость любой ценой
— вот наше сегодня. Что на обложках глянца? Она, родимая! Куда ни посмотришь —
всюду красота, красота, красота! Вечный соблазн и вечная погоня.
В свое время популярный советский драматург Виктор Розов шокировал
общественность, заявив, что, мол, еще неизвестно, чего больше принесла любовь,
с которой человечество так носится вот уже два тысячелетия — добра или зла.
Мелихов задается примерно тем же вопросом относительно красоты, но вместо того,
чтобы написать эссе или статью, он пишет роман. Задача, надо сказать, не из
легких, но у Мелихова других и не бывает.
К счастью, писатель Мелихов не схематик, а, как уже было сказано, ас
изобразительности. Выбрав героиней скромную провинциалку, он населяет свой
роман множеством интереснейших лиц и характеров, к тому же насыщая его
всевозможными захватывающими историями и ситуациями, от сугубого криминала до
самых высоких отношений. Но все же главное — это искания и метания героини в
поисках красоты.
Юлия с детства ушиблена некрасивостью матери, особенно оттененной и
подчеркнутой всеми признанной красотой и сексапильностью отца. И никакой
социальный статус здесь не спасает. А ведь мать Юлии, заслуженно уважаемая
всеми, многого добилась на профессиональном поприще: главврач областного
центра, депутат горсовета, стоит на трибуне рядом с секретарем обкома! Кто
помнит советские времена, тот понимает, каков здесь ранг и почет. Но ни это, ни
имеющиеся добродетели дела не спасают. Даже пожизненная любовь к матери отца.
Все бессильно перед дисгармонией лица.
Мелихов, признанный мастер формулировок и афоризмов, и в этом романе верен
себе: «…красоту люди действительно любят, а чины только почитают». А вот он
устами героини формулирует очередную определяющую весь ход романа сентенцию:
«…некрасивые люди могут прожить благополучно. /…/ Но они не могут прожить
красиво». Вот так, дорогой читатель, посмотрись-ка в зеркало! Ликуй победу,
глянец, хотя до появления глянца еще как минимум тридцать лет. А как же — с
лица не воду пить?
Наша провинциалка и себя не считает красавицей, при этом мечтая прожить
«красивую жизнь». И здесь еще одна писательская ловушка, которых
в романе предостаточно. Вспомним смысловое поле выражения «красивая жизнь»
(английский аналог «sporting life»),
доставшееся нам, опять же, от советских времен. Оно скорее иронично, чтоб не
сказать — откровенно насмешливо и осуждающе. Но героиня, чье взросление
пришлось именно на советские годы, к этому выражению относится вполне серьезно.
Так что такое для нее красивая жизнь? Об этом чуть ниже.
Юлия одержима красотой, несмотря на то, что жизнь время от времени пытается ее
отрезвить, предлагая вполне считываемые охлаждающие подсказки. Несколько раз,
захваченная красотой стихий, она оказывается на грани гибели, когда те
оборачиваются к ней второй, грозной своей стороной. Впервые это случается в
раннем детстве. Увлекшись красотой пшеничного поля («Когда волнуется желтеющая
нива…»), она в нем заблудилась, и если бы не отец, подоспевший вовремя,
неизвестно, чем бы дело кончилось в бескрайнем целинном поле с маленькой
девочкой, росточком ниже этой золотой стены. Красота волнующегося моря, с
которым она тоже пыталась найти гармонию, чуть было не обернулась «девятым
валом». Лесной горный ручей, такой мирный и так сладко журчащий, под ливнем
моментально превращается в почти селевый поток, все ломающий и сметающий на
своем пути. Каждый раз она чудом остается жива, но тяга к красоте не проходит.
И влюбляется она, конечно, только в красивых мальчиков и юношей. А какой
эстетический удар она получает, увидев фотографию любимейшего поэта Маяковского
после рокового выстрела с некрасиво разинутым ртом. На этом вся любовь и
заканчивается. Обратите внимание, этот узелочек еще себя покажет: все в этом
мире должно быть красиво, тем более главное событие в жизни человека — смерть.
Надо сказать, смерти в этом романе более чем достаточно. Это и несчастные
случаи с ровесниками в целинных детстве и ранней
юности героини, это и ее повседневная работа психолога-криминалиста. И каждый
случай, каждое движение души героини выписаны Мелиховым настолько выпукло, живо
и художественно убедительно, что невозможно не процитировать вынесенные на
обложку слова Дины Рубиной: «Роман цельный,
беспощадный и горько прекрасный. Восхитительно написана вся эта мешанина жизни, обычной, ужасной и завораживающей. И все
вновь восходит к невыносимости жизни, гибельности красоты, легкости смерти».
Да, так все и есть. Но — продолжим наблюдать за судьбой Юлии. И — вот ведь,
насмешка жизни, она же судьба, фатум и все остальное: замуж она выходит за умного,
талантливого, заботливого и любящего… орангутанга (разговорный авторский
вариант, мы все-таки не на семинаре приматологов).
Да, некрасивый, вопреки всем ее желаниям и принципам,
но — ведь добился своего. Взял своими качествами, перед которыми вряд ли устоит
любая российская женщина: лидер в любой компании, везде хорош — и на боксерском
ринге, и на танцполе, достаточно остроумный,
тактичный и прагматичный. И вроде никто особо не замечает его орангутанистости, харизма
затмевает. Так чего еще надо? И начинается ровная семейная жизнь, рождается и
вырастает новый орангутанчик,
не доставляющий особых забот родителям. В стране революция, но муж-орангутанг,
когда многие его коллеги растерялись, справляется и с этим бедствием,
организовав торговлю во все времена в России востребованным спиртом.
Все хорошо, но Юлия с годами не успокаивается в своих поисках красоты и попытке
понять, в чем ее магия и что это вообще такое? В студенческой юности она
пыталась даже посещать философский семинар по эстетике, но там оказалось
безумно скучно, к тому же и все участники были некрасивыми, зато само собой
возникло понимание: «Красота это не сосуд, в котором пустота, и не огонь,
мерцающий в сосуде, красота — это свобода от материи!» И еще:
«…и любовь, и красота порождены общей мечтой — мечтой о свободе от материи».
Вот такие высокие мысли посещают простых советских студенток. Но и по прошествии десятилетий героиня продолжает сетовать, что
прожила жизнь всего лишь благополучную, а хотела прожить — красивую. Повторим
уже звучавший вопрос: так что такое в ее понимании красивая жизнь? Оказывается,
красивая жизнь — это жизнь, достойная воспевания, увековечивания. То есть
жизнь, воплощенная в миф или хотя бы легенду. Или — ближе к современной жизни —
в литературу, где материей, плотью становится бесплотное слово. Но в мифе или
легенде непременно нужен подвиг, с благополучной жизнью туда и соваться нечего.
Значит, остается литература с ее апофеозом красоты. Правда, касается это века
XIX с его классической литературой, поскольку в ХХ веке уже и в литературе
вслед за пластическими искусствами начались всякие безобразия, и чем
безобразнее и перверсивнее, чем скандальнее и
оскорбительнее для обывательского здравого смысла, тем больше внимания критики,
исследователей и публики, тем мощнее идеологические основания. А давайте уж
совсем грубо и примитивно: желание красивой жизни героини это что, желание быть
литературным прототипом, так, что ли? Малокрасивой
княжной Марьей, реабилитированной огромными лучистыми глазами? Есть еще один
вариант красивой бесплотной жизни: побыстрее
переселиться в лучший мир, где о плоти и речи нет, а значит, нет и проблемы?
Нет, ну, увековечиться в стихах великого поэта — это понятно, об этом почти
каждая мечтает. Это все равно, как для обычной девочки стать сказочной принцессой.
Недаром в качестве интермедии рядом с упоминанием Маяковского приводится как бы
исповедь Лили Брик. Но такой ли уж раскрасавицей была
Лиля? По воспоминаниям Людмилы Милашевской, не
доверять которым нет никаких оснований, при встрече на тебя смотрели не Лилины
глаза, а Лилины ноздри. А для того, чтобы удостоиться поэтических посвящений,
надо быть хотя бы знакомой с великим поэтом. Надо непременно попасть в
литературный бомонд, чего в жизни героини как-то не наблюдается. Мечты, одни
мечты… Впрочем, есть же следователь Каменская, почему
бы не быть главной героиней психологу-криминалисту? Но, увы, ни книг не
написано, ни песен не сложено. Жизнь прожита зря.
Героиня с поразительным упорством жаждет невозможного
в квадрате: и красоты в бесплотности, и одновременно быть столь красивой, чтобы
остаться воспетой в шедеврах. Впрочем, в этом и есть главная драма человечества
— желание невозможного: вечной любви, бессмертия, быть как боги… Недаром и одержимая несбыточной любовью-полным слиянием
Цветаева считала, что любовь на земле не живет, вытесняется вовне. А где на
земле нынче ищут страсти и романтику люди весьма зрелого возраста? Ясное дело,
в интернете. Вот там и находится некто с предложением свидания, и Юлия
бросается во все тяжкие, не обратив внимания на предупреждение коллег —
криминалистов о новом интернет-маньяке.
И все же, хоть интеллектуально насыщенно, но несколько наивно выглядят тайные
провинциальные терзания героини, от которых она не избавилась до конца жизни,
остановившись на поисках красоты и не перейдя на следующую ступень — поисков
прекрасного, или, как предлагает Пустовая — блага. А
вот прекрасное, как и благо, бесплотности не требует. Оно вообще ничего не
требует. Как говорил все тот же поэт, существует, и ни в зуб ногой. Недаром,
как говорят умные люди, Достоевский в своей невероятно опошленной и затасканной
фразе о красоте, имел в виду не губительную земную красоту инфернальницы
Настасьи Филипповны, а красоту жертвенного подвига Христа, который, кстати, был
некрасив по земным меркам. Да и немудрено, что Юлия застревает в поисках
красоты, поскольку следующая ступень — осознание прекрасного — берется только
любовью, как Царствие Божие — силой. А вот как раз любви-то у нашей героини
как-то маловато. Она у нее скорее пребывает в области факультативного.
Да, есть сочувствие к стареющим родителям и одноклассникам с незадавшейся
жизнью. Есть понимание мотивов подследственных — чай, работает
психологом-криминалистом. Есть добрые отношения с мужем, которому позволяет
себя любить и практически не обращает внимания на его интрижку с секретаршей,
есть и материнская тревога за сына. Но высокой жертвенной любви, которая всегда
трагедия именно в невозможности своего полного земного осуществления — увы,
читатель не увидит. Увидит только земное благополучие.
Как известно, вещи сами по себе нейтральны. Значимость и свойства придаем им мы
своим к ним отношением. Так героиня романа превратила красоту из радости глаза
в хищную химеру, опасную для человека. Гибельный путь закономерно приводит к
гибельному финалу. Надо сказать, финал — необыкновенно удачно найденный
Мелиховым — по сути, исключает человека из области красоты. При этом финал, что
называется, открытый. Каждый внесет в него свой уровень понимания. Можно
воспринимать его метафизически, а можно и сугубо реалистически: героиню душат,
и ее одолевают видения. В последние мгновения жизни, а, может, уже в первые мгновения посмертия, Юлия
видит пейзаж невиданной, душераздирающей красоты, райское зрелище! Пейзаж без
единого человека: «…и она поняла, что такое неземная красота: это красота мира
без человека. Бесчеловечная красота». Кстати, вы обратили внимание, что фотопейзажи выглядят безупречно законченными именно в
отсутствии человека? Как только появляется хоть какая-то человеческая фигура,
сразу подспудно возникает необъяснимая тревожность (человек сам, даже не желая
этого, несет в себе проблему для природы), а пейзаж приобретает второстепенную
роль фона, сама же фотография тематически тут же переходит из пейзажа в жанр. И
ничего здесь не попишешь. Но райский безлюдный пейзаж Юлия видит в первые
мгновения, а потом он оказывается населен бесплотными
счастливыми людьми в легких одеяниях. Похоже, душами умерших,
которые по христианскому канону все пребывают в тридцатитрехлетнем возрасте. И
ее красивый молодой отец проходит мимо матери, потому что «…не узнав друг
друга, они разминулись и пошли каждый своей дорогой». Это последние слова
романа. Да, не узнали, как и предполагал поэт. Да, там каждый сам по себе, как
учил Христос.
А узнал ли читатель, что такое красота и почему ее обожествляют люди? Ну, если
сам не разобрался, то пусть еще раз перечитает умное предисловие Валерии Пустовой. Там все сформулировано предельно точно: «Благо
тихо — красота оглушительна. Благо умиротворенно — красоте всегда мало. Благо
пребывает — красота гонится».
Нравится вам эта ловушка — прыгайте в бессмысленное беличье колесо погони за
химерой красоты.