Пьеса
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2017
ЕВГЕНИЙ СТЕПАНОВ
Поэт, прозаик, драматург, кандидат филологических наук, издатель. Родился в
1964 году в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского
педагогического института, Университет христианского образования в Женеве и
аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова. Президент Союза писателей XXI века. Автор
книг стихов, прозы, многих публикаций в периодике. Живет в Москве.
Д е й с т в у ю щ и е л и ц а
Фёдор Сергеевич Мальцев, 22 года, учитель математики в сельской школе, расположенной
в 10 км. от райцентра Кубиково.
Наталия Петровна Мальцева, 22 года, учительница французского языка в райцентре Кубиково, жена Фёдора Сергеевича Мальцева.
Эмма Ивановна Суровцева, 48 лет, врач-гинеколог, теща Фёдора Сергеевича
Мальцева.
Иван Иванович Суровцев, 50 лет, врач-отоларинголог, тесть Фёдора Сергеевича
Мальцева
Камиль Энверович Хусаинов,
37 лет, районный психиатр.
Пациенты областной психиатрической больницы:
Борис Панов-третий, 53 года, антикоммунист.
Алкоголик Вова, 28 лет, слесарь, лечащийся от алкоголизма.
Кирилл, 16 лет, юноша, отбывающий в областной психиатрической больнице срок за
изнасилование. Признан судмедэкспертизой невменяемым.
Тимур, 36 лет, вор в законе, признанный невменяемым, находящийся на лечении в
областной психиатрической больнице.
Юрка, 25 лет, даун.
Паша, 34 года, признанный невменяемым убийца родного брата.
Пётр, 37 лет, признанный невменяемым убийца председателя колхоза.
Ваня, 19 лет, выпускник школы для умственно-отсталых.
Кулибин, 39 лет, старожил больницы, лечащийся от алкоголизма и шизофрении.
Гриша, 40 лет, бывший солист Кубиковской филармонии,
лечащийся от алкоголизма.
Призывники (Владик, Белый и другие) — молодые люди 18 лет, находящиеся в
областной психиатрической больнице на обследовании по направлению военкомата.
Другие (появляющиеся фрагментарно) пациенты.
Анна Генриховна, заведующая областной психиатрической больницей, 54 года.
Семён Моисеевич, 59 лет, невропатолог областной психиатрической больницы.
Нянечки, фельдшер, санитары и другие работники.
АКТ 1
Действие 1
Середина восьмидесятых ХХ века. Районный центр Кубиково.
Малогабаритная двухкомнатная хрущевка, в которой живут Суровцевы (отец, мать, дочь) и их зять-примак
Фёдор Мальцев. За столом Иван Иванович, Эмма Ивановна и Наташа.
С у р о в ц е в. Наташа, я шокирован. Сегодня случайно на
подоконнике обнаружил странные листочки, на которых была написана какая-то галиматья. Думал-гадал, что же это, блин, такое? А это
оказывается, твой муженек такую чушь пишет. Листочки были подписаны его
фамилией. Наташа, это очень опасно. Вот послушай.
ОЛЕСЯ
Я села, Олеся,
мо… да с адом
тет-а?тет.
Цена: танец
тенет.
Я… но могу, угомоня
ок темь метко…
О, лежать тяжело.
О, дух, худо
ей, ей-ей.
Там, там — мат, мат,
татам,
шум, гам (е) — не маг — му (ш).
Олеся — село!
Город дорог?
Э?не.
Град — гад. Даг — дарг.
Это ж бред сивой кобылы. Это типичная шизофрения. Кого ты привела в дом?
Н а т а ш а. Я люблю его. И он мой
муж. А стихи у него разные. Он и нормальные стихи пишет. Про любовь. А это
заумь, анаграмма и палиндром. Есть такие жанры в литературе.
С у р о в ц е в. Наташа, доченька моя, я же хочу как лучше.
Я переживаю за тебя. А вдруг это болезнь? Он тебе ничего странного не
рассказывал?
Н а т а ш а. Да нет. Он все время
что-то пишет. Рассказывал, правда, что иногда слышит голос умершего деда. Но
ведь это не шизофрения.
С у р о в ц е в. А вот тут ты ошибаешься. Это очень опасный
симптом. А что ему этот дед говорит? Вдруг он скажет внучку, чтобы он взял
топор и на всех нас набросился?
Н а т а ш а. Ну ты тоже скажешь!
Федя — мирный человек. И мухи не обидит.
С у р о в ц е в. В общем, ты как хочешь, а я покажу его
сочинения нашему районному психиатру Хусаинову. Мы с Камилем
Энверовичем в хороших отношениях. Пусть он нас всех
рассудит. А Феде ты пока ничего не говори. Хорошо?
Н а т а ш а. Хорошо.
С у р о в ц е в. Ну вот и договорились.
Действие 2
Районный психоневрологический диспансер.
Х у с а и н о в (доброжелательно).
Здравствуйте, уважаемый Фёдор Сергеевич! Мы Вас пригласили в связи с
профилактикой психических заболеваний. Вы ни на что не жалуетесь?
М а л ь ц е в. Нет.
Х у с а и н о в.
А я знаю, что Вы стихи пишете. Даже читал что-то Ваше в районной газете.
М а л ь ц е в. Вы считаете, что писать стихи — это
психическое заболевание?
Х у с а и н о в.
Ну зачем Вы так?! Хотя должен заметить, что это в любом случае отклонение от
нормы. Обычный человек стихов не пишет. А с чего у Вас начинается
стихотворение?
М а л ь ц е в. Я слышу звук. Да, сначала я слышу звук. Или
чей-то голос.
Х у с а и н о в.
Голос?
М а л ь ц е в. Ну да. Иногда такое ощущение, что стихи
кто-то надиктовывает. Как будто я пишу под диктовку.
Х у с а и н о в (опечаленно).
Понятно. Буду говорить с Вами начистоту. Я вижу, что Вы человек умный,
образованный, адекватный.
М а л ь ц е в. Спасибо.
Х у с а и н о в.
Поэтому буду говорить с Вами начистоту. Голоса — это вербальные галлюцинации.
Непростой диагноз. Я бы Вам в связи с этим настоятельно посоветовал
обследоваться в областной больнице. Так нам всем будет спокойнее. Вам сколько
сейчас?
М а л ь ц е в. Двадцать два.
Х у с а и н о в.
В армии служили?
М а л ь ц е в. Нет. Я в селе в школе работаю. На сельских
учителей распространяется бронь.
Х у с а и н о в. Хорошо. Ну, так Вы
не против обследоваться?
М а л ь ц е в. Я думаю, раз Вы мне делаете такое
предложение, то выбора особенного у меня нет.
Х у с а и н о в.
Выбор всегда есть. Но поверьте мне, лучше обследоваться. Я Вам выпишу
направление в областной центр.
М а л ь ц е в. Хорошо.
Х у с а и н о в.
У меня к Вам будет небольшая просьба.
М а л ь ц е в. Пожалуйста.
Х у с а и н о в.
Почитайте мне Ваши стихи.
М а л ь ц е в. Охотно. У меня как раз есть с собой отпечатанные на машинке. Вот, например, совсем традиционные
стихи. Так сейчас многие пишут.
* * *
И этот день отныне в прошлом.
И завтра прошлым станет вскоре.
Листва, прилипшая к подошвам,
Мне говорит: memento mori.
Я знаю — нет огня без дыма.
Я знаю — горестны потери.
А прошлое неумолимо
Стучится в нынешние двери.
Х у с а и н о в.
Memento mori — это
переводится: помни о смерти?
М а л ь ц е в. Да.
Х у с а и н о в.
Мне понравились стихи. Хотя, думаю, о смерти Вам думать еще рано.
М а л ь ц е в. О смерти думать никогда и никому не рано.
Жизнь — это подготовка к смерти. Собственно, в жизни смерть это самое главное,
на мой взгляд.
Х у с а и н о в.
Не буду спорить. Прочтите что-нибудь еще. Может быть, что-то более модерновое и
оптимистичное?
М а л ь ц е в. Я пищу и заумные стихи, и палиндромы, и омограммы. Вам какие?
Х у с а и н о в.
А что это такое?
М а л ь ц е в. Палиндромы — это тексты, которые читаются
одинаково слева направо, и наборот. Омограммы — это произведения авангардной поэзии, в котором
буквенный состав стихотворных строк попарно идентичен, а различно лишь
расположение словоразделов, так написано в энциклопедии. Заумь — это
своеобразный язык абракадабр, но в котором все-таки есть какой-то смысл. Это
направление развивали великие поэты начала века Велимир
Хлебников, Алексей Кручёных.
Х у с а и н о в. Если честно, не
слышал про таких. Но мне интересно будет услышать Ваши, как Вы говорите,
заумные стихи.
М а л ь ц е в. Я Вам прочту такое заумное стихотворение. «Звень» называется.
ЗВЕНЬ
разом: логос-разум — мрынь
грынь
или даже — стынь
стынь
зау! — логос-ребус — жень
шень
вау! — логос-мелос — звень
звень
даже если это трень-брень
даже если это дрянь-хрень
только все же это звень-звень
только все же это звень-звень!
Х у с а и н о в.
Вот уж действительно — логос-ребус. А кому нужны такие стихи?
М а л ь ц е в. Не знаю. Мне достаточно того, что они нужны
мне. Впрочем, они и мне нужны только тогда, когда я их пишу. А когда написал —
я уже в другом измерении.
Х у с а и н о в.
То есть?
М а л ь ц е в. Стихотворчество — это освобождение от боли.
Выговорился — и тебе легче. Идешь дальше.
Х у с а и н о в (задумчиво).
Понимаю. Прочтите еще что-нибудь.
М а л ь ц е в. А Вам действительно интересно?
Х у с а и н о в. Очень. Вы очень
необычный человек. Я таких в нашем диспансере еще не
встречал. Нет, поэты, конечно, были. Но у них стихи более понятные.
М а л ь ц е в. Спасибо. Прочту Вам омограмму
под названием «Идиот».
Идиот
Иди от
Богачей
Бога? Чей?
Идиот
Иди от
Наград
Наг рад
Идиот
Иди от
Рогожина
Рогожи на
Х у с а и н о в.
И это мне нравится. Хотя смысла, простите, я и здесь не уловил.
М а л ь ц е в. На мой субъективный взгляд, в поэтических
текстах смысл вообще не важен. Главное — форма и звук. Поэзия — это ведь не
философия.
Х у с а и н о в.
А что такое поэзия?
М а л ь ц е в. Поэзия — это Бог и сумма приемов.
Х у с а и н о в.
Вы верите в Бога?
М а л ь ц е в. Я верю в поэзию. Хотите я
Вам прочту палиндром?
Х у с а и н о в. Пожалуйста.
М а л ь ц е в. Палиндром называется «Индия».
я и дни Индия
тел лет
дел лед
а дуда дуда
как
року укор
Х у с а и н о в.
Это что же, тут все слова читаются одинаково слева направо? И справа
налево?
М а л ь ц е в. Да, совершенно верно. У меня целые поэмы палиндромические есть.
Х у с а и н о в. Любопытно. А зачем
Вы это все делаете? Может быть, все-таки лучше писать обычные стихи?
М а л ь ц е в. Кому лучше?
Х у с а и н о в.
Людям.
М а л ь ц е в. Я пишу не для людей.
Х у с а и н о в.
А для кого?
М а л ь ц е в. Для себя. Они как-то сами по себе пишутся.
Я не знаю — зачем.
Х у с а и н о в.
То есть никакой конкретной цели Вы не преследуете, когда пишете стихи?
М а л ь ц е в. Нет.
Х у с а и н о в (улыбаясь).
О?о?о?чень Вы интересный
человек, Фёдор Сергеевич! Рад, рад нашему знакомству. Желаю Вам всего доброго.
Если можно, оставьте мне Ваши стихи, я их еще на досуге почитаю.
М а л ь ц е в. Хорошо. У меня дома второй экземпляр
остался.
Х у с а и н о в.
Спасибо. И до встречи!
М а л ь ц е в. До встречи.
АКТ 2
Действие 1
1986 год. Областная психиатрическая больница.
По больничному коридору ходят больные люди. Бешеные глаза. Дефектные черепа.
Все стрижены очень коротко, почти наголо. И — одинаковые серые (похожие на
арестантские) халаты.
Пациенты областной психиатрической больницы:
Борис Панов-третий, 53 года, антикоммунист.
Алкоголик Вова, 28 лет, слесарь, лечащийся от алкоголизма
Кирилл, 16 лет, юноша, отбывающий в областной психиатрической больнице срок за
изнасилование. Признан судмедэкспертизой невменяемым.
Тимур, 36 лет, вор в законе, признанный невменяемым, находящийся на лечении в
областной психиатрической больнице.
Юрка, 25 лет, даун.
Паша, 34 года, признанный невменяемым убийца родного брата.
Петя, 37 лет, признанный невменяемым убийца председателя колхоза.
Ваня, 19 лет, выпускник школы для умственно-отсталых.
Кулибин, 39 лет, старожил больницы, лечащийся от алкоголизма и шизофрении.
Призывники (Владик, Белый и другие) — молодые люди 18 лет, находящиеся в
областной психиатрической больнице на обследовании по направлению военкомата.
Другие пациенты областной психиатрической больницы.
Анна Генриховна, заведующая областной психиатрической больницей, 54 года.
Семён Моисеевич, 59 лет, невропатолог областной психиатрической больницы.
Нянечки, санитары и другие работники.
Новенький пациент по фамилии Мальцев садится в угол и панически смотрит по
сторонам.
П а н
о в. Добрый день. Я — Борис Панов-третий. Я бы хотел с Вами
пообщаться. Вас мне нахваливал Семён Моисеевич, это наш местный врач… Не могли бы Вы завтра пополудни уделить мне некоторое
время? Я бы хотел описать Вам свою Одиссею.
М а л ь ц е в. Спасибо. Мог бы.
(Панов уходит.)
А л к о г о л и к В о в а (Мальцеву).
Привет, новичок. Я тебе о себе расскажу. Жил хорошо, но пил по-черному. Допился
до ручкотрясения, голоса стали являться, нервный тик
появился… Короче, полтора месяца я уже здесь кувыркаюсь. Не выпускают, сволочи.
И водки не дают. Представляешь?
(Вова берет жестяную общую кружку, черпает из питьевого бачка какой-то
мутноватой водицы и начинает лихорадочно пить.)
М а л ь ц е в. Представляю.
А л к о г о л и к В о в а.
То-то.
П а н
о в. Кто не жил в сумасшедшем доме, не сидел в тюрьме и не скитался
нищим, тот не знает, что такое жизнь. Ночью (обращается к Мальцеву) Вы можете
спать в нашей палате. Палате номер один. Мое место возле окна — Ваше!
М а л ь ц е в. Да нет, я уж тут, за фикусом. Мне здесь
хорошо. Слава Богу, никто не гонит.
П а н
о в. Коммуняки скоро рухнут, вот увидите. Но
вместо них придут другие, еще хуже — совсем голодные — и нас, простых людей,
будут есть. Жрать нас будут, троглодиты!
М а л ь ц е в. Зачем?
П а н
о в. Ну, это я в фигуральном смысле. Когда придут новые коммуняки, я от них улечу. Сожрать меня они не смогут.
В л а д и к.
А Вы умеете летать?
П а н
о в. Умею. Это не сложно. Я расставляю широко руки и низко-низко парю
над нашим коридором. Я бы вылетел в окно, но оно у нас на решетках. А на воле я
не летаю.
М а л ь ц е в. Почему?
П а н
о в. А зачем летать на воле?! На воле и жить можно.
В л а д и к (ехидно).
Продемонстрируете нам свое умение?
П а н
о в. Конечно. Но для этого нужно, чтобы Вы здесь пожили примерно
полгодика…
(Мальцеву, который стал делать записи в дневнике) Из Вас выйдет
настоящий писатель. У вас взгляд талантливый. И жизнь нелегкая.
М а л ь ц е в. Спасибо, спасибо.
Вечер. Построение пациентов больницы. Санитары выдают таблетки.
Отбой. Свет остается включенным.
Мальцев пытается заснуть, но не может. По коридору, точно так же, как днем,
ходят чуды-юды в своих серых, не самых симпатичных
халатах.
В разных концах коридора начинаются игры в карты. Призывники бросают карты на
стол так, как будто играют в домино. Треск и шум.
П а н
о в (прочитав Мальцеву стихи неизвестного поэта). Спокойной
ночи, до завтрашнего утра, мой милорд, побеседуем, если Вы позволите, утром!
М а л ь ц е в. Спасибо. И Вам спокойной ночи. До завтра!
Мальцев сидит за фикусом и читает свою любимую книгу стихов «Лирика» (антология
русской поэзии за три века).
К Мальцеву подходит Кирилл.
К и р и л л. Я здесь восемь дней. Поначалу было жутко,
а потом ничего — привык. Живу. Ты не дурак, что на
стульях в коридоре остался ночевать. Правильный поступок. В палатах всякое
может приключиться. Вчера, например, у одного из нашей палаты припадок
случился. Он выбежал в коридор, высадил головой оконное стекло, начал что-то
кричать… Хорошо — санитары не спали, быстренько его успокоили. Сейчас он дрыхнет, связанный ремнями.
Желаю тебе спокойной ночи.
(Уходит.)
М а л ь ц е в. Спасибо. И тебе спокойной ночи!
Из второй палаты выносят несчастного, скорченного и тощего мальчика-инвалида.
Ему нужно сдавать анализ мочи. По команде санитарки двое пациентов снимают с
него штаны, и тот прямо в коридоре мочится в банку.
Мальцев, находясь за фикусом, продолжает заполнять дневник.
Действие 2
Мальцева вызывает врач психиатрической больницы.
Д о к т о р. Почему в армию не
хотите?
М а л ь ц е в. Наоборот — хочу! Лишь бы отсюда поскорее
убраться!
Д о к т о р. Что у Вас болит?
М а л ь ц е в. У меня все в порядке. Только сплю плохо,
мучает иногда бессонница, нервничаю из-за пустяков, сердце болит… Нервы,
видимо, расшатаны.
Д о к т о р. Ну ладно, идите, скоро
начнем вас всех обследовать.
Действие 3
Мальцев возвращается в общий коридор.
К и р и л л. Моя фамилия Манишвили.
Это по отчиму. Сам-то я русский. Я в психушке… по б л а т у.
Да, бывает и такое. На мне — две уголовные статьи. Мы, трое одноклассников, в
тот день малехо накирялись.
Ну и решили продлить удовольствие… Девчонок «подснять».
Зашли в общагу музыкального училища. Там — в одной из комнат — какой-то парень
с пятнадцатилетней девчонкой развлекался. Мои друзья оттолкнули паренька. И
стали насиловать девчонку. Сделали свое дело. Сидели, балдели.
Вдруг парень этой девочки спохватился и огрел стулом
одного из моих «корешков». Тогда я этим же стулом огрел
парня. Потом появились — откуда ни возьмись! — дружинники. Повязали нас. Всем
повесили статьи. И мне в том числе. Избиение, изнасилование… А я?то лично в чем виноват? Ведь я
только в отместку ударил того парня. Только товарищей защищал…
И малолетку ту я вовсе не насиловал…
М а л ь ц е в.
И что же теперь тебя ждет?
К и р и л л. Я сам не знаю. Я тут действительно скоро
сойду с ума. Наше отделение хоть и для буйных — еще
нечего. Самое страшное — восемнадцатое отделение. Там только одна палата.
Врачей практически не бывает. Только санитары, которые в комнату поодиночке не
входят — во избежание непредвиденных случаев. Пищи там не дают. Вернее, дают,
но весьма своеобразно. Выставляют большой жбан с
баландой и бросают несколько ложек на стол. Кто схватил ложку — тому повезло,
тот поел из общего котла. Кто не схватил — остался голодным. Бывало, что в
отделении умирали от голода. Случалось людоедство… В
наше окошко иногда видно: из восемнадцатого отделения выносят большие рулоны
бумаги. Это не бумага, это трупы, завернутые в бумагу. Мужеложство там развито
повсеместно. Сильнее, чем в тюрьме, хотя в тюрьме я не сидел. И точно сравнивать
не стал бы.
П а н
о в (подключившись к беседе). У баб еще хуже. Замечал — по
ночам штукатурка сыплется? Это потому что они над нами срока мотают. Мужиков
туда не пускают — мужиков «психички» насилуют.
В а н
я (тоже присоединяется к беседе). Я бы хотел быть отцом
маленькой дочки! Я бы ее так любил, так любил! Воспитывал бы… Труд на фабрике —
это мой вклад в дело обороны страны. Народ и партия едины.
Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи. Экономика должна быть экономной. Как
я ее люблю, свою невесту — до страсти! Но выйду из больницы — дам ей все же пи.ды, а то врачу, кажется, что-то
про меня, падла, плохое наплела.
М а л ь ц е в. Да уж не бей! Зачем?!
В а н
я. Ладно, может, и не буду! Отец-то у меня хороший мужик был, но пил
много и свихнулся. Ему укол — и на тот свет.
М а л ь ц е в. Правда?
В а н я. Честное
комсомольское, вот тебе крест (крестится). Теперь мы с матерью и отчимом живем.
Вернее — жили с отчимом. Он тоже пил, я его за это пиз.ил.
Сейчас он в ЛТП. На Оранжевом проспекте. Это у нас, в Кубиково,
спецзаведение. Зона, короче. Есть у меня и сестра.
В л а д и к.
В обычной школе учится?
В а н я. В обычной.
Эх, поскорее бы в цех! Как там сейчас?
К Мальцеву регулярно подбегает любопытный Борис Панов-третий. Биографию свою —
Одиссею — не рассказывает, хотя постоянно обещает.
П а н
о в. Фёдор Сергеевич, я теперь завсегда буду ходить в областную
библиотеку, дабы прочитать твои (переходит на ты) произведения, опубликованные
в «районке».
А еще я планирую снимать фильм как режиссер-любитель. Камеру уже приобрел.
Фильм — по рассказам Чехова. Тебе тоже роль подберу! И окажу меценатскую
поддержку в издании сборника твоих заметок, напечатанных в «Трудной нови».
Панов уходит, потом опять приходит…
К у л и б и н
(показывая Борису Панову-третьему какую-то диковинную схему). Вот
смотри, хочу сам телевизор сделать…
П а н
о в. Схема хорошая. Но ее надо немного усовершенствовать. Я тебе потом
подскажу — как!
Н и з к о л о б ы й п
а ц и е н т (неожиданно
обидевшись на Бориса Панова-третьего). Чего ты подкалываешь, чего? Чего ты
хочешь?
П а н
о в. Я хочу, чтобы штык приравняли к перу…
Мальцев ходит по коридору. Ему навстречу идет высокий поджарый мужчина в джинсах.
Он полуобнажен, его торс и плечи украшают красноречивые уголовные наколки.
М а л ь ц е в. Здравствуйте!
Т и м у р. Привет, учитель, зайди ко
мне.
Палата № 3. В просторной и чистенькой комнате — одна койка, на тумбочке
телевизор, на столе в большой глубокой тарелке виноград, яблоки и апельсины.
Т и м у р. Меня зовут Тимур. Я вор.
Законник. Прохожу по одному делу, сейчас меня проверяют — вменяемый я или нет.
Я о тебе справки навел. Дураки о тебе хорошего
мнения, лепилы — тоже. Я тут маляву
на волю сочинил, проверь ошибки, не сочти за труд. А то я не люблю выдавать
тексты с ошибками. Это моя маляву
адвокату.
Мальцев читает письмо.
В письме, написанном четким, бисерным почерком, он не находит ни одной ошибки.
М а л ь ц е в. Ошибок нет.
Т и м у р. Это хорошо. Благодарю
тебя. Можешь идти.
Тимур дает Мальцеву два апельсина.
Мальцев опять устраивается за фикусом. К нему подсаживается Владик.
В л а д и к.
Говорят, этот Тимур на зоне провел пятнадцать лет, а всего ему тридцать шесть.
Он в общую столовую не ходит, ему каждый день братки
приносят передачи, они их называют кабанчиками. А еще говорят, что этот Тимур —
глава кубиковской мафии.
М а л ь ц е в. Понятно. Видишь, с какими уважаемыми людьми
мы тут общаемся… Элита общества.
Обед. Мальцев вместе со всеми садится за стол. Полная металлическая кружка чая,
зеленоватая картошка в мундире. Селедка.
После обеда Мальцев и Владик играют в шашки и морской бой.
Вечер. Танцы… Володька (из аборигенов) играет на гармошке, а многие собратья
Мальцева по высшему разуму танцуют. Своеобразно — лихо, задорно. Особенно
старается истинный любимец местной публики Юрка. Обычно он либо сидит на полу,
либо качается взад-вперед как маятник, либо долбит потным лбом стену, либо
кричит что-то непонятно-звериное.
Юрка выглядит весьма необычно даже для местного ландшафта. Юрка маленький и
толстый. У него отсутствующий взгляд, вечно открытый рот, гипертрофированно
большой череп, точно у Ленина.
Мальцев заходит в туалет, справляет малую нужду. Собирается выйти — закрыто.
Начинает стучать в дверь.
У з к о л о б ы й п
а ц и е н т (ворча
в туалете). Не стучи, дай посрать!
И садится на толчок.
Мальцев ждет — пока он завершит свое большое «дело».
Утро. 6 часов. Еще один день Мальцев начинает в психушке.
Неожиданно начинается драка. Агрессор, вчера набросившийся на Панова, теперь
бьет ногами и руками кого-то другого. Мальцев с Владиком пытаются разнимать
драчунов, но бесполезно. Впрочем, это и небезопасно. Подбегает санитар,
разнимает дерущихся. Побитого мужика укладывает спать
в палате, а буйного агрессора уводит в комнату свиданий, которая в больнице
одновременно и холл, и карцер… В зависимости от
ситуации.
Мальцев и Владик по-прежнему за фикусом.
Мальцева вызывает Тимур. Опять просит проверить ему ошибки из нового послания
на волю.
За выполненную работу Мальцев получает уже привычные два апельсина — стабильный
гонорар.
По больнице ходит слух, что лидеру призывников Белому влепили
сульфазин. Парень совсем притих.
К Мальцеву и Владику подходят призывники из другого крыла коридора.
В л а д и к (обращаясь
к одному из аборигенов больницы). Сколько времени?
А б о р и г е н.
Одна секунда плюс пятнадцать часов минус три часа…
* * *
Ю р
к а. Ры-ы?ыыыыыыыыыыыыы.
В л а д и к.
Юр, на возьми бутерброд (дает половинку бетерброда).
Юрка видит, что ему дают только половинку бутерброда, бросает его.
Юрка — очень гордый человек.
К Владику приехали родители, привезли продуктов, угостили Мальцева. Мальцев ест
кекс. Хочет пить. Решился попить из-под крана в душевой. Вода — мутная. Попил.
Вымыл руки. Сбавил воду из-под крана. И опять сполоснул руки, чтобы не
подцепить какой-нибудь заразы, даже от прикосновения к смесителю.
Ваня рассказывает Мальцеву и Владику, как в первый раз соблазнил свою невесту.
В а н
я. Я пришел к ней домой и потребовал: «Дай, и все!» Она и дала.
В л а д и к.
Бил?
В а н
я. Нет, она сама дала.
В л а д и к.
Вань, а что для тебя значит любовь?
В а н
я. Чего?
В л а д и к.
Ну ты невесту свою любишь?
В а н я. Половину получки отдаю. Когда поженимся
— всю отдавать буду.
В л а д и к.
Да, я не про получку. Я про чувства. Какие ты к ней чувства испытываешь?
В а н
я. Да пошел ты. Вот примотался, как банный
лист к жопе. Я ж тебе сказал: половину получки отдаю.
Когда поженимся — всю отдавать буду. Значит, люблю.
М а л ь ц е в (обращаясь к Владику). Интересно
все же, почему к нам так долго не заглядывают врачи? Может быть, они в «дурдоме» вообще отсутствуют как класс? А те, что делали
кардиограмму,?— были просто переодетыми психами?
* * *
В л а д и к
(Мальцеву). Ты знаешь, у агрессивного психа
Пети, который кидался на Панова и бил ногами другого аборигена, любимое место
отдыха — наше, за фикусом. Это рассказала мне одна из нянечек.
М а л ь ц е в. Что же делать? Мы, кажется, совершили ошибку,
близкую к роковой. Интересно — почему Петя нас до сих
пор не убил и даже не ударил?
Н я н е ч к а т е т я
В а л я. Петруша — человек особенный. Пользуется в
больнице большим авторитетом. Он до ужина работает, а потом приходит сюда, к
фикусу. И вот уже несколько дней его резиденция занята. А выводы, хлопчики, делайте сами.
М а л ь ц е в. (Владику). С одной стороны, ясно, что
если место ему не уступить, то мы обречены. С другой стороны, если уступить
место — то ничего хорошего нам тоже не светит. Больше в больнице в относительной
безопасности находиться просто негде.
Подходит Петя.
П е т я. Вот дожил,
даже отдохнуть негде.
Жалостливо садится в коридоре на корточки.
Мальцев и Владик тревожно смотрят на Петю и по сторонам.
* * *
Призывники разговаривают со Зверем, маложавым, но
опытным санитаром. Видимо, они ему понравились. Он, раздобревшись,
выпускает их на лестничную площадку покурить. Рассказывает разные случаи из
своей богатой санитарской практики. Показывает шрам на голове — это его кто-то
из буйных лопатой «уважил».
Зверь разрешает призывникам потрогать шрам. Они все по очереди трогают и
сочувственно вздыхают. Спросить, где буйный пациент достал в отделении лопату,
никто не рискует — опасаются потерять расположение Зверя.
З в е р
ь. Страшнее всего — в женском отделении. Раз
зашел туда, блин, передать знакомой алкашке («белая
горячка») сигареты и увидел следующее: кто-то из этих бабенок
ходил без трусов, кто-то без платья, почти все были лысые (чтобы вши не
разводились). Я тогда, блин, попал к ним во время обеда. Одна чернявенькая, блин, влезла на стол и начала разбрасывать
миски. Я еле ноги унес. Справиться с ними невозможно. Мужику, блин, хоть
врезать можно. Бабу бить вроде нельзя. А даже если ее и ударишь — ей все по фигу. Кулаками от нее ничего не добьешься. Ни от психички,
блин, ни от нормальной. Потому что любая баба — это
дьявол в юбке.
Б е л ы й. А я бы хотел в женском отделении оказаться.
Говорят, они мужиков насилуют.
З в е р
ь. Точно — насилуют.
Б е л ы й. Я бы не сопротивлялся.
Белый уходит с лестничной клетки. И разговаривает с
одним из аборигенов.
Все возвращаются в коридор.
Б е л ы й. Я родился и живу в областном центре, в Кубиково. Но вообще-то на карте генеральной — это
Дмитриевка. Нет, на самом деле я родом из Жордевки,
или из Слесаревки. Нет, нет, из Никифоровки.
В л а д и к
(Мальцеву шепотом). Парень здесь находится неслучайно.
* * *
Свидание.
Мальцев, его жена Наташа, теща Эмма Ивановна.
Мальцев ест яблоки, виноград и улыбается. Ему хорошо. Еще жена с тещей принесли
голубцов, варенья, воблы. Эти богатства Мальцев относит в общий холодильник —
про запас.
Наташа гладит мужа по голове. И плачет.
Через полчаса они с Эммой Ивановной уходят — конец свидания.
* * *
Мальцев пишет свой бесконечный дневник.
В л а д и к.
Тут многие думают, что ты дурдаш. Что ты окончательно
свихнулся.
М а л ь ц е в. Возможно, они правы. Либо свихнулся оттого,
что пишу, либо пишу оттого, что свихнулся. Кажется, так Ирвинг
Стоун писал о Ван Гоге. Конечно, я должен производить
странное впечатление. Бородатый, усатый выпускник ВУЗа сидит за фикусом в
«дурдоме» и что-то день и ночь пишет…
В л а д и к.
Да уж — забавно…
Подходит Ваня.
В а н я. Я в школе
дураков многому научился. Читать, писать и
даже считать немножко.
М а л ь ц е в. Это немало. Я и в нормальной школе научился
только тому же.
Новенький санитар моет узенький коридор больницы, выгоняет Мальцева с Владиком
из-за фикуса в общее пространство.
М а л ь ц е в (Владику). Ты не заметил, а ведь мы
становимся, как все. Едим то, что едят все, отдыхаем, как все. Лица у нас,
наверное, тоже изменялись…
В л а д и к.
Это еще только начало. Мне уже интересно стало играть вместе с остальными в
карты, в дурака.
* * *
Серёжа по прозвищу Маятник (один из аборигенов) все время ходит взад-вперед.
Наверное, на воле он занимался спортивной ходьбой.
В а н я (предлагая ему сигарету).
Хватит тебе накручивать километры! Покури лучше!
С е р ё ж а.
Отстань. Дай мне делать то, что я люблю. А именно — ходить.
* * *
И г о р ь. Я часовой государства, я стою возле знамени.
Мальцев в подавленном состоянии.
В карты ему играть надоело. Он ходит по коридору больницы. Потом слушает
рассказы одного из пациентов про «1000 мелочей» (так в больнице называют холл).
В холле, точно в английском Гайд-парке, разрешается делать почти все.
Мальцев вспоминает дни, проведенные в больнице.
Один из больных снимает штаты в коридоре и справляет малую нужду в ведро.
М е д с е с т р а (Мальцеву). А выходные у вас
пропали даром. Врачи, которые должны были вас обследовать, по выходным не
работают.
М а л ь ц е в (равнодушно). Понятно. Спасибо за
информацию.
П а н
о в. Хотите я Вам (опять переходит на Вы) расскажу про
фонограф? А могу и про Большую советскую энциклопедию… А
в курсе Вы, что такое зоофилия?
* * *
Одна-две фразы — и Борис уходит (в прямом и переносном смысле) в сторону.
Фактически он говорит с самим собой. Мальцев (или кто-то другой) служит просто
фоном для его высказываний.
Мальцев сидит в углу за фикусом. Ему спокойно и не страшно.
* * *
В общем коридоре идет «дискотека». Володя играет на баяне, другие хлопцы
слушают, Юрка, качаясь взад-вперед, танцует под песню «Барабан»…
М а л ь ц е в (Владику). Заметил, что охотнее всего
Юрка танцует под песню «Барабан». Если мне повезет и я
когда-нибудь встречу поэта Вознесенского, скажу ему, какой бескрайней любовью
он пользовался в нашем отделении.
В л а д и к. Если мы выйдем отсюда…
М а л ь ц е в. Да, если мы выйдем отсюда.
В л а д и к.
Обычно Юрка пляшет по-другому, чем сейчас. Встав посередине коридора, он
ритмически под музыку качается взад-вперед. Все. А сегодня он даже по-цыгански
потряс плечами, чем привел в неописуемый восторг благодарную публику. Кто-то из
наших решил подставить под зад Юрке стул, пока маэстро отплясывал. Юрка заметил
и нервно оттолкнул стул.
М а л ь ц е в. Я знаю. Я стараюсь не позволять призывникам
издеваться над танцором диско…
В л а д и к.
Да, ребята тебя слушаются…
Володя играет на баяне и поет. Весьма неплохо.
П а н
о в (Мальцеву). Я скоро построю в одной из школ Кубиковской области бассейн и запущу туда дельфинов. На
радость детям!
М а л ь ц е в. Хорошее дело.
Один из старожилов больницы так лихо отплясывает «цыганочку», так лупит голыми пятками и ладонями по бетонному полу, что
соседям снизу, наверное, известка сыплется на головы. Может быть, они даже
думают, что здесь, в нашем отделении для больных, кого-то методично избивают.
* * *
А л к о г о л и к В о в а. А
мне в этом году исполнилось двадцать восемь лет.
М а л ь ц е в (изумленно). Я думал, ты старше. Я
думал, тебе лет пятьдесят.
А л к о г о л и к В о в а. Это
просто жизнь такая.
* * *
После танцев — спецужин. Каждый ест то, что ему
принесли родные.
Мальцев — за фикусом.
К Мальцеву подходит один из постоянных обитателей психушки
— Гриша. Глаза — буйного больного. Берет баян.
М а л ь ц е в. Пожалуйста, не сломайте.
Г р и ш а. Постараюсь.
Гриша начинает играть. Играет превосходно — как настоящий профессионал. Звучит
«Полет шмеля» Римского-Корсакова.
М а л ь ц е в. (Грише). Ты где-то учился?
Г р и ш а. В музыкальном училище. А потом был солистом в
Кубиковской филармонии. Но пил слишком много.
П а н
о в (Грише). Не мешай учителю работать. Ты что не видишь, он
думает, что-то пишет…
Г р и ш а (Мальцеву). Извини…
М а л ь ц е в. Да что вы, ребята, мне музыка никогда не
мешала.
В л а д и к. Все
психи уже привыкли к тому, что ты постоянно что-то пишешь.
М а л ь ц е в. И никто не спрашивает (впервые в моей
жизни!), зачем я это делаю. Надо — значит надо. Вообще, коллектив у нас в
больнице подобрался исключительно творческий. Все, в принципе, заняты своим
делом. Юрка танцует, я пишу, Володя играет на баяне и поет… Эх,
нас бы вовремя на большую эстраду — мы бы покорили полмира.
В л а д и к.
Вчера в «1000 мелочей» один из аборигенов, заткнув зачем-то уши, полоскал рот.
В а н я. Дурак он, вот
если бы машинное масло у него во рту плескалось, тогда бы уши точно следовало
бы заткнуть. Тогда бы в натуре масло через уши просочилось бы.
* * *
К о л я (проходя по больничному коридору). Все вы здесь — трупы!
* * *
Ночь. Все укладываются спать, расходятся по палатам. Только Мальцев остается
за фикусом, в коридоре. Стелит себе белье на топчане,
который ему выдали нянечки.
Засыпает.
* * *
Полшестого утра. Кто-то уже играет на гитаре.
Мальцев идет в душ, умывается, вытирает лицо о свитер, брезгуя прикасаться к
общей простыне, которая здесь служит полотенцем.
М а л ь ц е в (Владику). Ночью снились дурдаши. Будто заставляли меня мыться вместе с ними в бане.
Еле-еле — там же, во сне — от них отбился. И вот, слава Богу, наступил новый
день. Маленькое зернышко надежды на то, что скоро выпишут, выросло в огромное,
но, кажется, не плодоносящее дерево.
В л а д и к
(грустно). Вряд ли нас вообще когда-нибудь выпишут.
Ф е л ь д ш е р
(Мальцеву). У тебя все нормально?
М а л ь ц е в (грустно улыбаясь). Да, спасибо.
* * *
В а н я. А чем здесь, в «дурдоме», плохо? Не работаем, кормят нас хорошо, гармошка есть, телевизор обещали. Рай.
* * *
Ф е л ь д ш е р
(Мальцеву). Почему же ты, учитель математики по образованию, пишешь
заметки в газету, ведь для этого надо учиться на факультете журналистики? Или я
ошибаюсь?
М а л ь ц е в. Лучшие журналисты не всегда имеют
специальное образование. Такой ерунде особенно учиться не надо.
Ф е л ь д ш е р. А это правда,
что ты детей учил не только математике, но и литературе, в том числе учил
писать стихи, которые одинаково читаются слева направо и справа налево?
М а л ь ц е в. Да, правда. В школе учителей не хватает, я
вел и математику, и литературу, и Этику и психологию семейной жизни.
Ф е л ь д ш е р. А прочитай
что-нибудь!
М а л ь ц е в.
Хотите я Вам прочту палиндромы, которые напечатаны в известном московском
журнале «Футурум АРТ»? Это
как раз такие тексты, которые одинаково читаются слева направо и справа налево.
Ф е л ь д ш е р. Хочу.
М а л ь ц е в. Я и Лера К. Карелия; Я… Ира… Татария; Я и
Регина. Нигерия; Я и Надя. Дания; Я и рикша. Башкирия; Я и Лиза Р. Бразилия; Я
их е… Чехия; Я и ЦРУ. Турция; Я и «нал». Алания; Я и Миха.
«Химия»… Это палиндромы из цикла «Фотоальбом» Евгения Реутова.
Ф е л ь д ш е р
(Приходит в неописуемый восторг. Смеется, хлопает себя по
коленям.) Ну
надо же: я и Миха. «Химия». Точно читается одинако. Ну точно одинако, ух ты! А ведь у меня есть фотка, где мы с Мишкой
на «химии», ты, учитель, хорошие стихи прочитал. Как они, говоришь, называются?
М а л ь ц е в. Палиндромы. Или еще перевертни.
Ф е л ь д ш е р. Вот перевертни
мне больше нравится. Я запомню.
Больница начинает учить палиндромы.
В о л о д
я. Мне нравится этот перевертень — я и ты
балет тела бытия.
М а л ь ц е в. Да, хороший. Елена Кацюба
написала.
А л к о г о л и к В о в а. Да,
здорово! Здесь есть музыка и смысл. Когда выйду на волю, прочту нашим мужикам в
деревне, они удивятся. Я и ты балет тела бытия. Как же так ловко получается?!
* * *
П а ш
а. Я сегодня в коридоре видел Высоцкого. Владимир Семёнович иногда со
мной разговаривает.
В л а д и к.
О чем?
П а ш
а. Это не важно.
(Ложится в коридоре и прикладывает ухо к полу.) Вставай, Высоцкий… Я
тебя отыскал.
П е т я. Пашка, ты, видно, совсем дурак. Я
не думал.
П а ш
а (не обращая внимания на Петю). Сейчас мы пели с Высоцким, а
теперь будем пить.
Ф е л ь д ш е р
(Мальцеву). А ты что только перевертни любишь? А обычные стихи?
М а л ь ц е в. Я разных авторов люблю. Многие из русских
поэтов оказались за границей. И там прекрасно писали. Вот, например, Георгий
Иванов. Он жил и умер во Франции.
За столько лет такого маянья
По городам чужой земли
Есть от чего прийти в отчаянье,
И мы в отчаянье пришли.
В отчаянье, в приют последний,
Как будто мы пришли зимой
С вечерни в церковке соседней,
По снегу русскому, домой.
Ф е л ь д ш е р. Хорошо сказал.
За столько лет такого маянья. А я думал, это только здесь, в больнице, люди маятся.
М а л ь ц е в. Вот еще одно у него очень сильное.
Теперь бы чуточку беспечности,
Взглянуть на Павловск из окна.
А рассуждения о вечности…
Да и кому она нужна?
Не избежать мне неизбежности,
Но в блеске августовского дня
Мне хочется немного нежности
От ненавидящих меня.
Ф е л ь д ш е р. И это мне
понравилось. А ты в Бога веришь?
М а л ь ц е в. Да, верю.
Ф е л ь д ш е р. А что для тебя
Бог?
М а л ь ц е в. Я думаю, что это трудно объяснить словами.
Ведь Бог категория внеземная, то есть и слова земные подобрать тут сложно. Но
если все-таки попытаться это сделать, то Бог — это творец, создатель всего
сущего.
Ф е л ь д ш е р. Любовь?
М а л ь ц е в. Да, конечно. Бог — это любовь.
Ф е л ь д ш е р. Ну ладно, ты сиди за своим фикусом, а я пойду поработаю.
(Уходит.)
* * *
Общий коридор.
Призывники обсуждают жгучую проблему: потеряла Пугачева зрение или нет?
Б е л ы й. Она ослепла, мне сосед по палате, дурак, сказал.
В а н я. И я
слышал, на киностудии во время съемок осветительная лампа разорвалась. Алке — в глаза. Но — прочистили.
П е т я. Точно,
прочистили!
* * *
П е т я (неожиданно — Белому). Не задавайся, а то я тебя сильно стукну, у меня ума до х…
* * *
М а л ь ц е в (Владику). Когда вчера жена и теща
принесли мне передачу, я попросил их, чтобы в следующий раз они принесли побольше семечек. Потому что надо делиться. Заметил, в
больнице образовалась братская солидарность?
В л а д и к.
Да, даже странно. Такого и на воле-то нет. Здесь, в дурдоме,
все стараются угостить друг друга. Хоть чем. Психи уже неоднократно предлагали
мне и яблочко, и булочку, и семечки…
М а л ь ц е в. Яблоками со всеми поделиться сложно — не
напастись! А семечками — вполне. Угостил — и все в порядке.
* * *
Мальцев забыл дома часы. И постоянно спрашивает у своих
товарищей-призывников, сколько времени.
Записывает время в дневник: 7.55. 8.30. 9.45. 10.25. 10.45. 11.25. 14.20.
19.20.
М а л ь ц е в (Владику). Некоторых из
наших уже начали выписывать. Других — хотя бы обследовать. А до нас с тобой
никому почему-то нет никакого дела. Но хорошо, что мы вместе. Вдвоем всегда
легче.
В л а д и к.
Да. Дай мне почитать книгу стихов. Я мало стихов читал… Только
то, что в школе проходили. А тебе нравятся стихи?
М а л ь ц е в. Конечно. Это моя жизнь, моя любовь.
В л а д и к.
Интересно. (Берет книгу «Лирика. Антология
русской поэзии за три века»).
* * *
Призывники по инициативе Паши играют в любимую игру аборигенов: один
потреплет другого за ухо, а тот должен потрепать третьего, третий — четвертого
и т.?д. Так до бесконечности. Смысл игры — не
подставить уши. Уберечься. Паше понравилось играть с призывниками. Он вообще их
полюбил.
П а ш
а (Белому). Считай меня отцом родным. Когда выйдешь отсюда,
пиши мне обязательно. Защищай знамя Родины и пиши мне, отцу твоему. Сюда пиши —
домой.
(Диктует адрес психушки.)
«Отец» и «сын» отходят в сторонку посекретничать.
* * *
М а л ь ц е в (заведующей, которая случайно показалась
в коридоре). Когда же меня выпишут? Я тут больше не могу!
З а в е д
у ю щ а я (Мальцеву).
Вам выписываться пока рано. Надо обождать, обследоваться еще. Пройти психолога,
а он сейчас страшно загружен.
* * *
М а л ь ц е в (санитару). Который час?
Молчание.
* * *
М а л ь ц е в (Владику). Домой отправили Серёжку Манковского. Я раньше у него спрашивал, который час. Он
всегда охотно отвечал. Мне очень плохо. Мне начинает казаться, что в мои вещи
могли попасть вши. Их в больнице видимо-невидимо. Все это пугает.
В л а д и к.
Не преувеличивай! Все будет нормально.
М а л ь ц е в. Борис опять уходил на выходные домой. Я дал
ему пятьдесят копеек, чтобы он купил мне лимонаду, хотел дать денег и на общую
тетрадь — бумага почти кончилась — но финансы пропели романсы. Поэтому я
нервничаю. Приходится писать очень аккуратным, бисерным почерком — экономить
листочки. Выпускают всех, кроме нас.
Подходит нянечка тетя Валя.
Н я н е ч к а т е т я
В а л я. Владик тебя скоро тоже выпустят. А тебе, Фёдор,
еще сидеть и сидеть. Но не отчаивайся! А то глаз у тебя стал дергаться. Ну точь-в?точь как у наших ребят.
Мальцев и Владик прощаются сдержанно и достойно. Желают друг другу удачи.
* * *
Выписывают почти всех призывников, Мальцев по-прежнему остается в больнице, психолог
к нему так и не приходит.
М а л ь ц е в (подходя ко всем пациентам, фельдшерам,
санитарам…) Когда появится психолог? Когда появится психолог? Когда
появится психолог?
Н я н е ч к а т е т я
В а л я (ранее всегда бывшая любезной). Как я
устала от всех вас и от тебя в том числе!..
В н у т р
е н н и й
г о л о с М а л ь ц
е в а. Кошмар. Но жить все-таки нужно. Нужно? Нас осталось только
трое. Из призывников. Белый, еще один совсем безумный малый да я. Белый,
оказывается, не так прост — он «косит», не хочет идти в армию. Поэтому и буянит
здесь. Так его дома старшие товарищи научили — «кто буянит, того в армию не
берут». Что же делать? И бумага почти кончилась.
Мальцев и Белый сидят вместе за фикусом.
В н у т р
е н н и й
г о л о с М а л ь ц
е в а. Моя извечная «больничная» печаль — проблема справить большую
нужду. В наш «дурдомовский» туалет я вхожу каждый раз так, точно всхожу на эшафот. Что я сегодня
ел? Несколько конфет и пирожное «Шарик». Чайку попил, воды из-под крана — в
душевой. Все. Так что справлять большую нужду пока не особенно нужно.
Б е л ы й (Мальцеву). Завтра пообещали выписать
последнего нашего товарища-призывника. Мне страшно.
М а л ь ц е в. Мне тоже страшно. Будем жать ночи. Тут еще
напряг в том, что новая — безобразная — медсестра не разрешает нам спать в
нашем углу.
Б е л ы й. Все равно не уйдем отсюда.
* * *
П а н
о в (Мальцеву). Жил здесь один офицер-подводник. Он писал рассказы и посылал их Брежневу. В рассказах критиковал
социалистический строй. А еще писал Пиночету: «Дорогой Аугусто,
вешай канальев?коммунистов!»
В н у т р
е н н и й
г о л о с М а л ь ц
е в а. Тик у меня прогрессирует. Ходит по лицу, точно странник по
земному шару. Белый освоился в «дурдоме» основательно.
Моется каждый день под душем. Ходит по нашему отнюдь не идеально чистому полу
босиком. Оказывается, Белый учился во вспомогательном
интернате. А я хожу уже с трудом. Голова кружится. Веселенькие дни недоедания
(точнее, голодания) стали сказываться.
Пишу совсем мелкими буквами. Очень-очень аккуратно. Тетрадь на исходе.
Что же будет завтра? Что же будет завтра? Может быть, случится что-то хорошее?
Может быть, придут Наташа и Эмма Ивановна? Может быть, Кирилл принесет «Литературку» — он обещал. Его родители на день забрали
домой. Мне тяжело, мне почти ничего не хочется. Даже писать Дневник. Я начинаю
повторяться. Хочется пить. Но в душевой в данный момент кто-то моется. В горле
как-то противно першит.
Хочется пить. Из душевой вышли. Но я боюсь пить из-под крана — боюсь подцепить
какую-нибудь заразу. Хочется пить.
Медсестра сегодня дежурит безобразная. Даже пыталась заставить таблетку
какую-то мерзкую — при ней! — выпить. А я все равно не выпил. Засунул в рот и
ушел. А потом зарыл в ведро с фикусом.
Опять надо устроиться спать в общем коридоре. На топчане. Поначалу санитар не
разрешал. А разрешила (как ни странно!) злая медсестра, та самая —
«безобразная». Никогда не поймешь сразу, кто поможет в жизни, а кто навредит.
* * *
На шкафу в первой палате лежало постельное белье Мальцева. Он его вчера туда положил. Но вечером Мальцев засомневался, что это его белье…
* * *
М а л ь ц е в (санитару). А Вы знаете, это,
кажется, не мое белье.
С а н
и т а р. Да ложись ты скорее, какая тебе разница, на какой простыне
спать!
М а л ь ц е в. Что я — свинья, что ли?
С а н
и т а р. А я свинья — сплю здесь?
В н у т р
е н н и й
г о л о с М а л ь ц
е в а. Вот такой получился диалог. Я ему про Ерёму, а он мне про Фому.
К тому же и дикция у этого санитара странная. Он бормочет себе под нос что-то
невразумительное (во всех смыслах). Нужно обладать определенными навыками,
чтобы его понимать. Прибыло пополнение. Второй день уже, как у нас в отделении
появились новые призывники. Я им сегодня велел (королек!) поставить «мой»
топчан рядом с их лежбищем (они все вчера спали в коридоре вповалку, друг с
другом рядышком). Они поставили. Я, не став на ночь читать — очень утомился за
день, сразу лег. Да не заснул. Ребята играли в карты и хоть тихо, но болтали.
Тогда я передвинул (уже сам) топчан подальше от ребят. Оказался аккурат напротив палаты номер шесть. Возникли милые
ассоциации…
Опять попытался заснуть. И опять не смог. Стоял страшный храп. Санитары
время от времени кричали то на психов, то друг на
друга. Все-таки заснул. Под разговоры картежников. Опять без снотворного.
Проснулся в два ночи. Поворочался и опять заснул.
* * *
По коридору ходит грустный Кирилл.
Б е л ы й (Мальцеву). Местное «радио» сообщило,
что его привели милиционеры из ресторана, где он кутил с девушкой. Он просрочил
свое увольнительное. И его схватили. Он даже не успел девушку проводить домой.
Кирилл рыдает.
Н я н е ч к и.
Кирилл, не плачь, будь мужчиной!
В н у т р
е н н и й
г о л о с М а л ь ц
е в а. Я его понимаю. И жалею. Он плачет нутром. Не для того, чтобы
произвести впечатление. Бедный, бедный мальчик. Впрочем, чужие беды мы уж
как-нибудь сможем пережить. Это подмечено точно.
Действие 4
Мальцев у невропатолога.
Н е в р о п а т о л
о г С е м ё н М
о и с е е в и ч. На что жалуетесь?
М а л ь ц е в. Не на что.
Н е в р о п а т о л
о г С е м ё н М
о и с е е в и ч. А Вы, говорят, писатель?
М а л ь ц е в. Нет, я математик и журналист. Даже не журналист.
Я школьный учитель. И внештатно сотрудничаю с районной газетой.
Н е в р о п а т о л
о г С е м ё н М
о и с е е в и ч. Я люблю литературу.
Особенно Солоухина. Это, на мой взгляд, лучший сейчас писатель.
М а л ь ц е в. Да, согласен. Но я думаю, что есть и другие
хорошие писатели.
Н е в р о п а т о л
о г С е м ё н М
о и с е е в и ч. Любопытно. Какие, например?
М а л ь ц е в. Мне давали читать в списках прозаика Эдуарда
Лимонова. У него очень жесткая проза. Он сейчас за границей живет.
Н е в р о п а т о л
о г С е м ё н М
о и с е е в и ч. Ну, заграничные меня не
волнуют. Я ими не интересуюсь. И Вам не советую. Откуда Вы, кстати, эти списки
с Лимоновым получили?
М а л ь ц е в. Я уже не помню. Дал кто-то. Давно это было.
Н е в р о п а т о л
о г С е м ё н М
о и с е е в и ч. Ладно. Но больше никому про
эмигрантскую литературу не говорите. Понятно?
М а л ь ц е в. Понятно.
Н е в р о п а т о л
о г С е м ё н М
о и с е е в и ч (более дружелюбно).
Значит, Вы ни на что не жалуетесь?
М а л ь ц е в. Нет.
Н е в р о п а т о л
о г С е м ё н М
о и с е е в и ч. Ну и хорошо.
М а л ь ц е в. А когда же меня выпишут?
Н е в р о п а т о л
о г С е м ё н М
о и с е е в и ч. Завтра Вам все скажут, не
волнуйтесь, все нормально.
М а л ь ц е в. Правда?
Н е в р о п а т о л
о г С е м ё н М
о и с е е в и ч. Да.
У Мальцева текут слезы счастья.
М а л ь ц е в. Спасибо большое! Спасибо!
Н е в р о п а т о л
о г С е м ё н М
о и с е е в и ч. Да, психолога Вам проходить
необязательно. Оказалось достаточно одного невропатолога. Тем более что
председатель комиссии уже подписал заключение. Сути дела уже не изменить. У Вас
не тот диагноз, с которым Вас сюда направили.
М а л ь ц е в. А какой? Какой мне поставили диагноз?
Н е в р о п а т о л
о г С е м ё н М
о и с е е в и ч. У Вас невроз. Вы просто
нервный человек. Но подлечите нервишки, успокоитесь — и все пройдет. Конечно,
никакой шизофрении у Вас нет.
М а л ь ц е в. Выходит, что районный психиатр Хусаинов
направил меня сюда с диагнозом «шизофрения».
Н е в р о п а т о л
о г С е м ё н М
о и с е е в и ч. Да. Но шизофрении у Вас
нет. У Вас невроз. А палиндромы, что Вы пишете, это не болезнь. Их до революции
многие писали. Никакого безумия в этом нет. Наши коллеги из райцентра перестарались с Вами… Я даже считаю, что Вы легко
отделались. Вам в какой-то степени, можно сказать, повезло. Невроз — это такой
диагноз, при котором у человека нет никаких ограничений. Вам нельзя только в
армии служить (Вам в военкомате выдадут военный билет, а так Вы будете годны
только в военное время, до которого, я надеюсь, дело не дойдет даже в нашу
неспокойную эпоху) и водить машину. Да, машину Вам водить нельзя. Но без
машины, я не сомневаюсь, Вы как-нибудь обойдетесь.
М а л ь ц е в. Обойдусь. У меня и денег-то на машину нет.
А, может быть, завтра и выпишут?
Н е в р о п а т о л
о г С е м ё н М
о и с е е в и ч. А чего до завтра тянуть?
Сейчас я завизирую заключение — и тотчас выпустим.
М а л ь ц е в (плача). Я буду молиться за вас,
буду молиться за вас. За все, что Вы для меня сделали. За то, что выпустили
меня прямо сейчас, а то я здесь постепенно действительно начал сходить с ума.
Н е в р о п а т о л
о г С е м ё н М
о и с е е в и ч. Я понимаю. Вам здесь,
конечно, пришлось тяжелее, чем остальным…
В н у т р
е н н и й
г о л о с М а л ь ц
е в а. Но и всем остальным в больнице плохо. Особенно остающимся
призывникам. Особенно после того, как стали выписывать меня.
М а л ь ц
е в трогательно прощается с друзьями — с Белым, новобранцами, Кириллом, который
стал еще мрачнее.
* * *
К и р и л л. С кем же мне теперь тут общаться? Теперь
я точно совершу побег. Я все решил…
П а н
о в (п л а ч а). Не
забывай про нас! Мы — тоже люди!
М а л ь ц е в. Обещаю, что напишу про больницу книжку.
Т и м у р. Пока, учитель. Шарик
круглый — еще увидимся.
М е д с е с т р а. Не забудь свой пакет с продуктами.
М а л ь ц е в. Можно я его оставлю Юрке?
М е д с е с т р а. Лучше не надо. Это плохая примета. А то
вернешься.
М а л ь ц е в. Хорошо. Я все понял. Спасибо за все.
Мальцев быстрым шагом уходит из больницы. Мальцев на свободе. Он едет на
автобусе домой. Сбрасывает с себя пропитанную больницей одежду, принимает душ,
лежит на кровати, смотрит телевизор.
И… с нежностью и болью начинает вспоминать своих коллег по несчастью.
И… ничего не пишет.
1986—2017