Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 2, 2017
А. Саед-Шах
«Обнаженная натура» // Предисловие С. Рассадина, послесловие Е. Евтушенко.
М.: «Арт Хаус медиа», 2017.
Хорошее, не важно — человек или книжка, — это всегда открытие. Таким
открытием станет для читателя первая книга прозы замечательного поэта Анны Саед-Шах, выпущенная издательством Art
house Media. Она состоит из
двадцати семи коротких рассказов и двух небольших повестей: почти
автобиографической — «Смерть пионерки» и «почти документальной» — «Последний
день Лили Брик».
Первое, на что обращаешь внимание при знакомстве с «поэтической» прозой Саед-Шах, — яркость и свобода. Автор будто не пишет для
читателя, а разговаривает с ним — эмоционально и доверительно. Вот, например,
начало рассказа «Дурочка». Легко заметить, как с
первых же слов задается тон, выражается отношение, четко обозначается стартовая
позиция предстоящего повествования: «Можно подумать, сами все такие умные, а дурочку увидели и обалдели от
удивления. Лично мне ничего плохого от нее не было».
Поэт, привыкший работать на небольшом пространстве стихотворения, Саед-Шах извлекает максимум из каждой фразы: «серьезный
хвойный лес»; «в предзакатное время (время закатывания в банки помидоров,
перцев, огурцов и т. д.)…»; «что такое полставки? Это пол-обеда, полпрически,
полупальто…».
Практически вся проза этого автора — идеальный материал для постановок, от
«театра у микрофона» до художественных фильмов. Повести и (особенно) ассказы очень динамичны, полны драматизма и, если хотите,
юмора. Но такого, что он даже и не «черный»… Это квинтэссенция, трагикомедия
жизни, когда смеяться или плакать, зависит, в основном, от того, по какую
сторону страницы вы находитесь.
Монолог, обращенный к возлюбленной, у которой, как выясняется в конце, лишь
один маленький недостаток — она резиновая («Обнаженная натура»).
Пенсионер, сажающий укроп с редиской на участке, а он «свой, законный, и, что
важнее всего, от дома — две остановки на метро». И все бы хорошо, но это —
могила жены. Самое страшное, что огородничество сие — не просто жлобская причуда. Если твоя жизнь
почти не отличается от загробной, тогда,
действительно, почему бы здесь же, в ограде, не «поставить маленькую рыбацкую
палатку? Кто что скажет?» («Женщина с волосами простого цвета»).
Телефонный разговор жены и любовницы мужа, к которой он сегодня ушел. В финале
обнаруживается ошибка, супруг на месте. Заодно становится понятно: отношения в
семье таковы, что его наличие в доме — скорее случайность («А мать сыночка
никогда»).
Высокая концентрация действия и эмоций во многом создает особую интонацию
автора и, что не менее важно, нравственный фон его произведений. Предельная
откровенность и трагизм человеческих отношений приводят к тому, что добро в
произведениях Саед-Шах не желательно-поощряемо, а
жизненно необходимо, нормально. Это не шанс отличиться, а единственный способ
бытия. И потому одна только мысль о награде за милосердие есть шаг в сторону от
добра, свидетельство незрелости «благодетеля». Все это не так просто, как
кажется на первый взгляд, до этого мало додуматься, нужно дорасти.
Поэтому, кроме легкости, обращает на себя внимание еще одно, как будто
противоположное, свойство этой прозы — ненавязчивая сложность, смысловая
плотность. Рассказы Саед-Шах похожи на
профессиональных танцовщиц — порхать-то они порхают, но каждое движение
выверено, продумано, отработано. Тело текстов легко и подтянуто.
Они подходят для любой аудитории. Кого-то позабавят «нетрудным» чтением,
жанровыми сценками из современной жизни. Такой читатель хорошо проведет время,
в конце произнесет «да уж» и через минуту о книжке забудет. (А вот она о нем —
нет.)
Ценитель поискушеннее уже с третьего-четвертого
рассказа определит, в основном, и проблематику, и основные приемы, и портрет
автора. Последнее, как ни странно, особенно интересно.
Ведь мир прозы А. Саед-Шах довольно страшен. Его
персонажи то и дело проверяют своего создателя на способность работать в
жанровых условиях, граничащих с уголовной хроникой, порнографией, в лучшем
случае — протоколом товарищеского суда. Инвалиды физические («Москвич с ручным
управлением»), умственные («Дурочка», «Обнаженная
натура») или (и) моральные (больше половины рассказов книжки), они живы лишь
потому, что им повезло с автором.
Он, с одной стороны, изучает анатомию их жизни — спокойно, подробно, с веселым
бесстрашием. Отсюда и название сборника.
С другой стороны, довольно быстро читатель приходит к волнующей догадке: автор
любит всех этих уродов и всегда готов помочь им. В
«Смерти пионерки» есть эпизод, ключевой с точки зрения и сюжета повести, и
авторской сути: «Мне было двенадцать лет, и я каждый день выходила во двор в
надежде предложить кому-нибудь свою дружбу… Одним из главных доказательств
верности у нас считалось не отказать подруге в суровый мороз или даже ночью…
сопроводить ее в уборную. Обыкновенная деревянная уборная, со щелями и всякими
там словами на стенках…». Затем следует рассказ о том, как повествователь «за
волосы» вытаскивает свою спутницу, зависшую однажды над «кишащей бездной».
Именно это автор делает или готов делать со всеми своими героями. Не испытывая
никаких иллюзий относительно их настоящего и, наверное, будущего, он всегда
оставляет им маленькое окошко чуда, куда они во всякий момент могли бы
упорхнуть. «А знаете, девушка, не нужно от меня заранее отворачиваться» — так
начинается рассказ «Амнистия».
На этом строится тематическое единство прозы Саед-Шах.
Ее главная тема — жажда любви. А причины ее недостатка могут
быть любыми, именно они каждый раз и закручивают пружину сюжета: страх («Туфли
для дочки дяди Васи»), социальная дикость («Дурочка»,
«Амнистия», «Гвоздь программы», «Женщина с волосами простого цвета»), скверный
характер («Избушка на куриных окорочках»),
однообразие («А мать сыночка никогда»), усталость от общей, а затем уже и
собственной пошлости («Капля в море», «Лоновод»)…
И только любовь, лишь замаячит на горизонте, хотя бы обозначит свое
присутствие, поможет выйти из всех, казалось бы, самых неразрешимых ситуаций
(«Москвич с ручным управлением», «Первородный грех», «Поцелуй Иуды»). В прозе
А. Саед-Шах любовь является единственным оправданием,
спасением страшной человеческой жизни.
Об этом — один из лучших и философски содержательных рассказов книги — «Лоновод». Что это вообще? В графоманском стихотворении
одного из героев говорится: «Я в лоно вод почти босой,/ Вхожу и телом, и
душой…». Другой слышит его и признается: «одно слово не понял: лоновод. Что-то знакомое, а вспомнить не могу. Но вообще-то
красиво звучит… Так что это?
Марина смерила мужа посторонним, насмешливо-отчаянным взглядом:
— А это труба такая. Как туннель. Нырнешь в нее и веришь — там свет, любовь,
близость. А доплыл до конца — и ничего.
— Как? Абсолютно ничего?
— Ну, не совсем. Что-то все-таки есть, раз мы все туда ныряем. Только это будет
какое-то другое слово».
Итак, что такое «лоновод», зачем или за чем «мы все туда ныряем» — каждый решает сам. В
зависимости от того, как живет.
Арсений АННЕНКОВ