Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 11, 2017
Екатерина Блынская,
«Все забудь»
М.: «Вест-Консалтинг», 2017
В конце 2017 года издательство «Вест-Консталтинг» выпустило
сборник стихов Екатерины Блынской с предисловием
Сергея Арутюнова. Мне кажется, не будь «почвенного» направления, русская поэзия
захлебнулась бы в отрывистом постмодернизме. Тоска, угнетенность, напряжение —
вечные спутники горожан. Все у нас не так, как изначально было задумано: летом,
когда у крестьян страда, мы валяемся на пляжах. Зимой, когда природа отдыхает,
мы суетимся и работаем по ночам. Полный антагонизм, не говоря уже о
пренебрежительном отношении столичных жителей к «замкадышам».
Возможно ли разрешить это противоречие тихим голосом
поэтессы, для которой окружающий мир есть не что иное, как творение Божие,
поддерживающее и продолжающее человеческое существование?
В пейзажной лирике Блынская утверждает, что мир
прекрасен и устанавливает место человеческого в
окружающем благолепии. Она стремится запечатлеть красоту мира, которая присуща
всему без исключения. Оттого в стихах встречаются столь смелые образы,
превращающие черное в белое: «серебряная чашечка поганки» (и это про самый
ядовитый гриб на Земле!); дождь, который впивается «мелко в холмы»; ромашки,
которых в энный раз не мучают, обрывая лепестки:
Незримы перемены на лице,
И веют ветра сонные мотивы…
А я иду в ромашковой пыльце
Над шелестом отяжелевшей нивы.
Название сборника также многомерно и содержательно. Мне откликается Афанасий Фет: «Прости — и все забудь в безоблачный ты час». Но, кроме угадываемой реминисценции, можно выделить другие сходства лирики московской поэтессы и классика. Это и вдохновенность изображения, когда ничто не укрывается от пристального и любящего взора:
Пчелиный гуд. Пустырник и бессмертник.
Петра и Павла нежная пора.
Нет смерти. Нет конца. Ни звезд, ни терний —
лишь росный блеск над шелестом мурав.
Благодать Божия, как утренняя роса, очищает и освещает изнутри всего
человека. Как нельзя более точно подходит к общему тону строфы старинное
русское слово «умиротворение». Картина расширяется, стремится к бесконечности.
Всеохватность красоты природы — это хранилище душевного тепла и спокойствия.
Никакого буйства, заламывания рук, «мыльных»
страстей, так отравляющих порой женскую лирику.
Но не все здесь так просто. На фоне столь благостной картины разворачивается
высказывание подлинного патриота. Упоение первых строк сменяется поистине
древнерусским мужеством:
Пусть у колес моих сломались спицы
и не попасть в бороздку колеи,
но лучше на своей земле забыться,
чем на чужой очнуться в забытьи.
Еще об одной черте поэзии Блынской замечательно высказался в предисловии Сергей Арутюнов: «Применительно к Екатерине я бы, наряду с фронтальным определением «пасхальности» (И. И. Есаулов), ввел бы в новейшую русскую словесность более прикладное, по отношению к поэзии, понятие “молитвенности” или “литургичности”. И правда, на время нынешнее героиня смотрит с неизбежным стоицизмом:
И с каждым днем становишься спокойней,
Что ты на месте — чувствуешь хребтом.
Ты поднимаешь время, как подойник,
Несешь его наполненным ведром.
Поэзию Блынской отличает спокойствие и уравновешенность. Ей присуща церковность и в сугубо стилистическом виде: цикличность, благоговейная сменяемость событий в их четкой последовательности, осознание того, что Бог разлит, растоплен в природе:
До октября, до октября,
который даден
непременно,
Чтобы могли мы оценить сентябрь
коленопреклоненный…
В повелительном наклонении название сборника можно трактовать как призыв к очищению. Побуждение к действию весьма обосновано — забывая, мы освобождаемся, теряем прошлое. Забвение как результат прощения — приобретаемая кропотливым трудом способность утрачивать воспоминания, запамятовать и становиться чистым, как глубокий снег:
Горят снега, как белые листы,
под огнецветом солнца молодого,
и снова безотказны и чисты
холсты полей и к пахоте готовы.
«Будьте как дети…» Забывая, мы уподобляемся грудным младенцам. Книга обладает удивительной цельностью. Блынская любит описывать точно время суток, начало того или иного календарного периода, и вплетаются в пейзаж солнечными бликами слова любви. Жизнь — это мгновение, запечатленное в вечности. Мы видим лирическую героиню в солнечной ипостаси:
Июль. Пора багровых вишен.
Июль. Я больше не юлю.
Тебя сегодняшнего вижу.
Тебя вчерашнего люблю.
Героине чужда страстная слащавость. Радость и боль, скорбь и утоление печали — если уж проживать эмоцию, то они проявляются по максимуму, но максимум этот лишен нарциссического позерства:
В день подснеженных
инеем трав
Будет весело необычайно.
В стороне постою, подождав.
Я хочу оставаться печальной.
Эти строки — пример верности себе. Если в столь малых обстоятельствах
героиня не поддается всеобщему веселью (то бишь — не сливается с толпой), от
нее можно ожидать верности в большом. Не соврет, не
изменит, не предаст. Становится страшно за ее будущее и не менее шаткое
настоящее. Талантливых людей у нас не щадят. Что значит, ты следуешь своей
совести? Все в ногу, а ты не в ногу?
Но, к счастью, она не ищет внешнего благополучия, ибо изначально обладает гораздо большим — волей, упорством, твердостью духа.
Христианское терпение, в конце концов, побеждает, хотя победа дается дорогой
ценой — отрывом от человеческого, разрушением
принадлежности к группе:
Я вернусь, только стихнет гульба,
только тишь полуночи повиснет,
отведя с золоченого лба
человеческий нимб укоризны.
Стихотворения Екатерины Блынской — достойнейший пример продолжения традиций русской поэтической классики. Триединство ума, воли и эмоций, согласованных с чистой совестью, которую нельзя ни забыть, ни девальвировать.
Ольга Ефимова