Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 10, 2017
Ольга АНИКИНА
Поэт, прозаик, переводчик, эссеист. Родилась в Новосибирске в 1976 году, жила в
Москве и Сергиевом Посаде, сейчас живет в СанктПетербурге.
Закончила Новосибирский медицинский институт и
Литературный институт им. А. М. Горького. Член Союза Писателей СанктПетербурга. Стихи, проза и
критические эссе опубликованы в периодике («Сибирские огни», «Новый Мир»,
«Знамя», «Октябрь», «Дружба Народов», «Новая Юность», «Волга», «Дети Ра», «Зинзивер», сетевой журнал «Литерратура»).
Автор четырех книг стихов и двух книг прозы. Дипломант премии им. Н. В. Гоголя
в номинации «Вий» (2015) за роман «Тело ниоткуда».
Лауреат конкурса «Заблудившийся трамвай» (2013, 2015). Дипломант Волошинского конкурса (2016, 2017). Лауреат премии журнала
«Зинзивер», 2016.
* * *
У меня ни кошки, ни кота нет.
Ни тепла, ни света не хватает.
Лишь из крана ржавая вода
капает, и в этих тихих капах
слышу я: на тонких водных лапах
словно ходит кто туда-сюда.
Мой жилец гуляет одинокий,
маленький, прозрачный, водяногий,
Капельную сыплет болтовню.
Льется вечер, в полночь вырастая.
Вот и блюдце в раковину ставлю,
Вот и кран на кухне не чиню.
* * *
Звук стекольный, свет свекольный.
На ветвях грачи орут.
Ходит Васька малахольный
на закате по двору.
У него в кармане шпроты —
мал, да дорог золотник.
Он по поводу субботы
заложил за воротник.
Льется песня в переулке.
Васька любит про «Варяг».
С нашей лавочки бабульки
«Эй, Шаляпин!» — говорят.
Ваську слушают, не гонят.
Только Васькина жена
«Замолчи, — кричит, — негодник!» —
из открытого окна.
Васька стихнет на скамейке.
Замолчит, жену не зля.
В красном небе белой змейкой
гаснет след от корабля.
* * *
Качается свет среди линий нечетких,
колышется желтый лоскут.
По темным проспектам усталые тетки
угрюмых детей волокут.
И каждое утро, в любую погоду,
сквозь ветер и дождь и пургу,
я ту, что ведет меня по переходу,
никак полюбить не могу.
И катится время ни валко ни шатко,
и в небе тягучем, густом,
висит над землею колючая шапка
с огромным разинутым ртом.
И все, что сквозь сон не умею понять я,
внутри оседает, звеня.
А карлик сквозь зубы бормочет заклятье
и за руку держит меня.
ЭПИЗОД
Казалось — на дороге ни души,
но я-то знала: поджидают трое.
А в узком переулке — гаражи
и здания барачного покроя.
У тех троих — спортивный интерес.
Ровесники, сильней меня и выше.
Дрожали ноги. Я из школы вышла,
кусок трубы неся наперевес.
Темно. Пустынно. Тени впереди.
— А ну, кому железкой да по роже!..
Заминка, и — нечаянный прохожий,
спасение, архангел во плоти.
…………………………………………………………….
Витек сгорел. Обычный передоз.
А Славка — тот геройски, при пожаре…
И все как прежде — пар над гаражами.
И все как прежде. Будто не всерьез.
* * *
Сквер это был или маленький парк,
с узкой, короткой аллеей —
жили в нем несколько старых собак
и гипсовый Ленин.
Помню скамейку со спинкой кривой,
хилый цветник, тополя горбылями.
Ленин стоял и белел головой
над тополями.
Я пробегала по скверу одна,
утром до школы, а после обратно.
И словно призрак, стояла страна
на постаменте квадратном.
Помню: пробилась в асфальте трава.
Помню: отдельно от тела
долго лежала в кустах голова.
Долго глядела
белыми бельмами вверх и вперед.
и, перекошен в оскале,
пел, не смолкая, облупленный рот:
«Вы жертвою пали».
ОБЩЕЖИТИЕ
Бывало, полусонен и похмелен,
без выпивки-закуски, без идей,
к тебе наутро постучится эллин,
а может быть, и вовсе иудей.
Вы А и Б на маленьком отрезке
меж парой и вчерашним гудежом,
и форточка впускает дух апрельский
спасительный и гулкий, как боржом.
И топот коридорный, колокольный,
и стопка книг на хлипком стеллаже,
и это так возвышенно и больно,
что говорить бессмысленно уже.
* * *
Пока никто из нас не вписан
в нечеткий круг,
нарвем петрушки и редиса,
прополем лук,
поговорим, о чем ничто не смыслим
ни ты ни я,
возьмем в ларьке как будто рислинг,
почти коньяк.
Не тянет пазуху ни камень,
ни золотник.
У рыбы в море-океане
горит плавник.
За домом ива серебрится,
как снег зимой.
Ларек закрыла продавщица.
Бредет домой.
Просыпалась на землю кашка
сквозь решето.
Пока никто из нас, пока что
еще никто.
* * *
Безногий Яша кормит голубей.
Подрежет что — а ты его не бей,
сам виноват, следи за карманами,
За дверкою багажника следи,
раз видишь: у обочины сидит,
пиджак внахлест и дырка на панаме.
Ему до фени эппл и вай-фай.
Не хочешь подавать — не подавай,
закрой окно, включи себе кондишен.
Тебе — томиться в пробке часовой,
ему — вдыхать бензин на мостовой,
никто не счастлив, но и не обижен.
Стучи, моя коробочка, звени,
в ней — трали-вали, мелкие одни.
А Яша лег в тенечке под кустами.
Торчит рука внезапной белизны,
и воркуны гуляют, братаны,
метут поребрик серыми хвостами.
КВАРТИРА К*
Я в чужой полутемной квартире.
Табурет. Подоконник. Стакан.
Люди просто меня приютили
и разъехались по отпускам.
Дали ключ, на ходу показали,
где рубильник, утюг и белье.
Я брожу в коридоре и в зале,
обживаю жилище свое.
И душа неожиданно вспомнит —
а казалось, что все позади —
холод наскоро прибранных комнат,
вот таких же как эти почти.
И вхожу я на кухню — и страшно,
и пространство стремится к нулю,
там, где каждая ложка и чашка
говорит: я тебя не люблю.
Наши вещи затравленно жались
по углам, где вина не видна,
друг от друга подальше держались,
и теряли свои имена,
и зиял серебристым пробелом
на две части поделенный дом,
и всегда что-то глухо скрипело
по ночам в коридоре пустом.
А сегодня я гость бессловесный,
гостья собственной жизни былой,
и кружатся метельные бесы
над сиреневой майской землей.
Царство нескольких проклятых метров,
мир, где враг уживался с врагом.
И чужих одиноких предметов
только смертные маски кругом.
* * *
Через пустырь дороги нет,
и выдох застывает слепком,
и на ночь закрывают храм.
И только бабушка и дед
насторожились там, под снегом,
прислушиваются к шагам.
Она на западном конце,
он на восточном: — Слышишь? —
Слышу. — Идет? — По-моему, идет.
И примороженная цепь
стучит все жалобней и тише
и разбивается об лед.
Ни от тюрьмы, ни от сумы
не зарекаются до срока.
Ветра дорогу замели.
— Кто ждал тебя? Да только мы
под каменным твоим порогом,
под мерзлой коркою земли.
От черных берегов зимы
мой лепесток, лети далеко
и быть по-моему вели.
* * *
Разговор, словно город, проспекты звенят в
голове.
Слева дом из бетона, а справа сарай из стекла.
Поворот, а за ним
открывается вдруг человек,
словно маленький двор, вроде тех, где когда-то жила.
И сирень во дворе полыхает лиловым огнем,
и распахнуты окна, и комната — вся на виду…
Вы, пожалуйста, мне ничего не болтайте о нем.
Я запомнила адрес, я просто еще раз приду.
* * *
Вечер стал густым и клетчатым,
и забылся сном нехитрым.
Я спрошу тебя: чем лечишься
от февральского бронхита?
Посижу еще немножечко
средь микстур и полосканий.
И серебряная ложечка,
словно маятник, в стакане.
Лампа греет синим светом.
Все пройдет, пройдет и это —
и твоя температура,
и моя литература.