Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 5, 2016
Александр КАРПЕНКО
Поэт, прозаик, эссеист, ветеранафганец. Член Союза
писателей России, Союза писателей XXI века. Закончил спецшколу с преподаванием
ряда предметов на английском языке, музыкальную школу по классу фортепиано.
Сочинять стихи и песни Александр начал будучи
школьником. В 1980 году поступил на годичные курсы в Военный институт
иностранных языков, изучал язык дари. По окончании
курсов получил распределение в Афганистан военным переводчиком (1981). В 1984
году демобилизовался по состоянию здоровья в звании старшего лейтенанта. За
службу Александр был награжден орденом Красной Звезды, афганским орденом Звезды
3-й степени, медалями, почетными знаками. В 1984 году поступил в Литературный
институт имени А. М. Горького, тогда же начал публиковаться в толстых
литературных журналах. Институт окончил в 1989-м, в этом же году вышел первый
поэтический сборник «Разговоры со смертью». В 1991 году фирмой «Мелодия» был
выпущен дискгигант стихов Александра Карпенко.
Снялся в нескольких художественных и документальных фильмах. Живет в Москве.
Эти стихи Михаила Юдовского, замечательного поэта, бывшего киевлянина, а ныне обитателя Германии, были написаны еще до начала событий 2014 года. Что выдает в авторе незаурядную чувствительность к тектоническим сдвигам своего времени. Помимо стихов, Михаил Юдовский пишет прекрасные рассказы («Воздушный шарик со свинцовым грузом», М., АСТ, 2013). А еще он профессиональный художник. И, как показывают его стихи, неплохой психолог.
Любимая, когда мы убивали,
Гордясь собой и родиной вдвойне,
Мы об убитых думали едва ли,
Поскольку на войне как на войне.
Опутаны едиными силками,
Мы даже не смотрели им в глаза,
Которые синели васильками,
Как будто отражая небеса.
Солдаты поневоле людоеды.
Нам было, если честно, все равно.
Поверь, что запах крови и победы
Пьянит куда сильнее, чем вино.
Мне в самом деле хочется напиться,
Просыпаться песком сквозь решето.
Любимая, я вовсе не убийца,
А — Бог свидетель — сам не знаю кто.
Я пустота. Я пушечное мясо.
Несомый стаей озверевший волк,
Которым движет страх, тупая масса,
Слепая верноподданность и долг.
Здесь нет дорог. Здесь правит бездорожье.
И сам от безысходности не свой,
Я все пойму, когда звенящей рожью
Меня укроет поле с головой.
Не жди меня. Уснет и не проснется
Моя душа, не размыкая век.
А если я вернусь, к тебе вернется
Чужой и незнакомый человек.
Я очерствел. Я высох, словно корка,
До мелкой пыли сердце раскрошив.
А, все-таки, любимая, мне горько —
За тех, кто умер, и за тех, кто жив.
Есть вещи, о которых лучше и проще промолчать. И только поэт, с его «обетом немолчания», говорит — часто невпопад и некстати. Вот и
вещи, о которых рассказывает Михаил Юдовский,
казалось бы, лучше скрыть, а, если и говорить о них — то, уж, конечно, не
любимой женщине. Если вам удалось «проскочить» первую строчку стихотворения
Михаила Юдовского — таким образом, чтобы «крыша»
никуда не поехала, у вас есть шанс дочитать это замечательное стихотворение до
конца. «Любимая, когда мы убивали…». Я всегда был сторонником краткости и
емкости изложения, однако бывают сюжеты, требующие увертюры, вступления.
Сюжеты, в которых лакуны — нежелательны. А здесь явно «вырван» целый кусок
исповеди, проливающий свет на эмоциональное состояние лирического героя. В
трезвом состоянии ни один нормальный человек не станет рассказывать любимой женщине
об ужасах войны. Это уже какая-то запредельная — и потому никому не нужная
степень искренности. А дальше… Михаил Юдовский
настолько психологически верно рассказывает о так называемом «военном
синдроме», что я, грешным делом, даже подумал было, что он пишет, исходя из
собственного военного опыта. Во всяком случае, ничего подобного в стихах и
песнях бывших «афганцев» и «чеченцев» я не встречал. Может быть, именно военной
биографии автора и не хватает проницательному читателю, чтобы принять это
сносящее крышу «любимая, когда мы убивали…». Афганский и
вьетнамский синдромы как явления выразились в том, что солдатам было тяжело
адаптироваться к мирной жизни. Причина? Во многом это связано с
психическим состоянием человека. Когда процесс запущен, трудно бывает подняться.
Статистика выдает ужасную информацию: после войны погибает больше ее
участников, чем, собственно, во время сражений. Бывшие воины спиваются,
опускаются на дно, и нельзя судить обо всех по успешным ветеранам, по тем, кто
занимается бизнесом или заседает в Думе. Ученые выяснили, что больше подвержены
поствоенному синдрому представители определенных
боевых профессий — «ликвидаторы», десант, спецназ. Те, кому довелось воевать
напряженнее других.
Иногда человек, исчерпав заряд славы, внимания, полученный за участие в войне,
потом не находит себя в мирной жизни, не понимает, что в ней тоже можно
реализоваться, но — иначе. Это одна сторона медали. С другой стороны, многие на
войне в состоянии аффекта убивали мирных жителей, и это преследует душу, мучит как
ночной кошмар, терзает совесть.
Раньше люди не задумывались о своих действиях на войне. Враг — он и есть враг!
Карфаген должен быть разрушен! И только новое время внесло в переживания воинов
элементы «ненужной» психологии. Наверное, так бывало и раньше. В начале ХХ века
французский писатель Селин написал роман «Путешествие на край ночи», в котором
уже присутствует многое из того, что массово вошло в психологию последних
локальных войн. И все-таки раньше это было не так заметно. Может быть, потому,
что войны были более справедливыми и не нуждались в дополнительном оправдании.
Возможно, дело и не в психологии вовсе, а в чисто русской «хлудовщине».
Но почему же тогда военный синдром интернационален? Почему им болеют, скажем,
американцы?
«Поствоенный синдром» чем-то похож на Лохнесское чудовище: он существует, но поймать его не
представляется возможным. Так или иначе, после войны умирает больше бывших
солдат, чем на войне. Вот только роль войны в этом трудно поддается анализу.
Априори считается, что именно военный опыт ускоряет уход огромного количества
людей. Цифры подтверждают сказанное. В то же время, многие бывшие воины не
умирают, а доживают до самой глубокой старости, выдерживая самый невероятный
прессинг жизни и не ломаясь при этом. Так что теория синдрома верна ровно
наполовину: часть людей ломается, а часть становится сильнее. Как у Ницше: «То,
что не убивает нас, делает нас сильнее».
Михаил Юдовский «прокололся» на одной из сентенций,
после которой для меня окончательно стало очевидно, что сам он нигде не воевал.
«Мы даже не смотрели им в глаза». Тот, кто действительно воевал, так никогда не
скажет. Впрочем, автору удалось создать метатекст,
который, на мой взгляд, интересен именно в такой «непрофессиональной» подаче.
Стихотворения о военном опыте — всегда «на
тоненького», тут трудно быть точным и объективным. Может быть, потому военные
стихи, как правило, и не идут далеко в философию. Обычно воевавшие пишут так:
было трудно, но мы не теряли присутствия духа, держались боевого братства. Не
воевавшие часто просто клеймят войну как событие, на котором постоянно гибнут
люди. Стихотворение Михаила Юдовского, по моему
мнению, — одно из немногих произведений на эту тему, которое зрит в самый
корень проблемы. С той маленькой поправкой, что воевавший герой может обратиться
с такими словами к любимой женщине разве что мысленно. Потому что вслух
подобный монолог, пожалуй, возможен разве что на киноэкране. В боевике, где
много крови и ненужных жертв. Но художественно — он вполне оправдан. Лирический
герой Юдовского трагичен, он не может уйти от судьбы;
его выбор страшен — между реальной смертью и медленно убивающей жизнью,
отравленной синдромом войны. Михаил Юдовский в своих
стихах — блестящий психолог. Ситуации, в которые попадают его герои,
эмоционально точны. Скажу больше: он, подобно Высоцкому, заставляет своих
героев попадать в экстремальные ситуации, потому что такие персонажи ему, как
мыслителю, намного интересней. Душу человека не измерить в квазарах или
пульсарах. Нет меры для души. Мы просто говорим: человек большого сердца. Стихи
Михаила Юдовского отличаются от многих других большим
градусом сопереживания своим героям. В стихах Михаила трудно обнаружить
привычную слуху современного читателя игру слов. Зато жизнь в его стихах —
настоящая. Даже если его лирический герой — из племени проигравших.
Вот, к примеру, еще одно военное стихотворение Михаила Юдовского.
ПОЛКОВНИК
В субботний вечер в маленьком кафе
На невысокой деревянной лавке
Полковник артиллерии в отставке
Глотал коньяк, в кармане галифе
Раскрыв украдкой тощий кошелек
И мрачно пересчитывая деньги.
Он созерцал бетонные ступеньки,
Немытый пол и скучный потолок,
Испытывая приступы тоски,
Дробящие сознание, как сверла.
Недорогой коньяк царапал горло
И стягивал удавкою виски.
Существованье — повод для вражды.
По крайней мере, повод для запоя.
Наедине с фужером и с собою,
Он в прочих собеседниках нужды
Не чувствовал. Полковник, отчего
Ты сделался чужим и бесполезным,
И вещество объятием железным
Закупорило в панцирь существо?
Полковник, ты скучаешь по войне?
Вдали от смерти жизнь неполнокровна.
Деревья, превратившиеся в бревна,
Становятся бессмысленны вдвойне.
Не поменять ли в сердце часовых?
Не время ли с собою объясниться?
Как долго наважденьем будут сниться
Живые, хоронящие живых?
Полковник, ты тоскуешь по полям,
Где прорастают сквозь тела колосья
И раздается птиц многоголосье
С молитвой поминальной пополам?
Ты не вернулся ни с одной войны.
Пожертвовавший кровью вместе с потом,
Полковник, ты остался патриотом
Давно не существующей страны.
Не те места и времена не те,
И люди на бессмыслицу похожи.
Но если сердце пусто, отчего же
Такая тяжесть в этой пустоте?
По совести скажи: зачем в дыму
Сражений сохранил тебя Всевышний?
Не ты один на этом свете лишний —
Мы все на этом свете ни к чему.
Полковник, пей коньяк. Молчи. Скучай.
И спорь с самим собой, не зная твердо,
Что будет лучше — дать бармену в морду
Или оставить что-нибудь на чай.
Мы видим, насколько убедительнее звучат стихи не воевавшего человека,
написанные не «от себя», а в третьем лице. Хотя, конечно, есть и исключения,
вроде того же Высоцкого. Но тот был актером и снимался в военных фильмах. Мне
очень не нравится в стихах фальшь. Если же поэт бесспорен в своей речи, пусть
назовется хоть Папой Римским — лишь бы у читателя не возникал при этом синдром Станиславского
«Не верю!». Юдовский, там, где он не точен в деталях,
по причине отсутствия специфического жизненного опыта, сполна компенсирует этот
недостаток точностью психологической. «Ты не вернулся ни с одной войны» —
говорит поэт о своем лирическом герое. Чем больше войн в послужном списке
бывалого человека, тем меньше у него шансов «вернуться», то есть вернуться к
нормальной мирной жизни. В данном стихотворении Михаила Юдовского
заметен литературный след Габриэля Гарсиа Маркеса,
этого Хэмингуэя Латинской Америки. Мне кажется, что
проблемы отставных военных заключаются вовсе не в отсутствии адреналина. В
конце концов, есть ведь экстремальные виды спорта, где этого добра хватает. Но,
согласитесь, воевать за родину — это еще и нравственное кредо патриота своей
страны! Хотя, казалось бы, благие дела, в которых ты участвуешь, часто потом
гримасничают тебе своей оборотной непривлекательной стороной.
Я не могу назвать данное стихотворение Михаила Юдовского
безупречным. Оно немного затянуто; хорошие строки («не поменять ли в сердце
часовых», «где прорастают свозь тела колосья»)
чередуются в нем с неудачными («и стягивал удавкою виски», «пожертвовавший
кровью вместе с потом»). Но есть в этом стихотворении
ценные наблюдения и «сердца горестные заметы». Например, вот это: «Полковник,
ты остался патриотом давно не существующей страны». Юдовский
сумел зацепить в стихотворении какие-то важные смыслы. В свое время
американские ветераны Вьетнама пугали нас тем, что афганский военный синдром
будет для нашей страны таким же тяжелым, как для них опыт Вьетнама. Но США
после Вьетнамской войны не распались, в отличие от Советского Союза! Я думаю,
что нашим ветеранам морально было намного тяжелее, чем американцам.
Интернационализм сейчас ретрограден, он чреват решением собственных проблем за
счет бывших республик распавшегося Союза, игнорируя их, как будто бы они не
существуют. Но многие люди остаются именно патриотами Советского Союза — они
просто уже не могут быть другими.Меня
еще поразила, как квинтэссенция стихотворения, вот эта строфа Михаила Юдовского:
По совести скажи: зачем в дыму
Сражений сохранил тебя Всевышний?
Не ты один на этом свете лишний —
Мы все на этом свете ни к чему.
Если на войне человек остался жив, значит, для чего-то он еще предназначен. («Если звезды зажигают — значит, кому-нибудь это нужно».) Может быть, впереди еще одна война, в которой опыт этого человека окажется как нельзя кстати? А он — вот незадача — пьет беспробудно и не подозревает о своей будущей миссии. И, конечно, нельзя не отметить, как Михаил Юдовский решает проблему «лишнего» человека в русском обществе, заявленную еще Онегиным, Печориным и Базаровым в начале XIX века. «Не горюй, полковник, мы все — лишние на этом свете, в контексте вечности». Смело! Пессимистично. И, не исключено, верно, по гамбургскому счету. И, в заключение, еще одно военное стихотворение Михаила Юдовского.
Он уходил из дома на войну,
Но он не верил в праведность войны
И не стремился к будущему бою.
И, может быть, любя свою страну,
Он за собой не чувствовал страны,
А видел только небо над собою.
И шли дожди, уныло морося,
Вращая мир вокруг своих осей.
И разгоняя мысли алкоголем,
Шутили и горланили друзья.
Но он не видел лиц своих друзей,
А видел птиц, летающих над полем.
И был огонь. И сузились круги.
Из гулкого смешения шагов,
Чернея, вырисовывались тени.
И где-то рядом падали враги.
Но он не видел лиц своих врагов,
А видел лишь ожившие мишени.
И был порыв. И радость в нем была.
И бешенство подталкивало в бой,
Как будто уравняв его с богами.
А после на глаза упала мгла.
Но он не видел смерти над собой,
А видел только землю под ногами.
Как всадник, покачнувшийся в седле,
Утратило пространство существо,
Прижав к нему лицо, от ран рябое.
И он лежал, один на всей земле,
Не слыша никого и ничего,
Но снова видя небо над собою.