Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 5, 2016
Марина Гарбер, «Каждый в своем
раю»
М.: «Водолей», 2015
Странно, что никто не обратил внимания, рассуждая о питерской и московской
школах поэзии, что существует еще и третья поэтическая школа — киевская. Во
всяком случае, многие прекрасные поэты — уроженцы и жители украинской столицы,
и есть в их творениях что-то общее — плавность, напевность, кружевная вязь. Об
этом мне подумалось, читая стихи бывшей киевлянки, а ныне жительницы
Люксембурга Марины Гарбер. Едва ли сыщется другой
современный поэт, который в достаточно зрелом поэтическом возрасте совершил бы
столь впечатляющий прорыв, как Марина Гарбер. При том,
что и предыдущая ее книга «Между тобой и морем» чудо как хороша. Так думаю не
только я. По мнению критика Валентины Синкевич, книга
«Между тобой и морем» представляет собой «поэзию в самом русском ее преломлении».
Можно сказать, между предыдущей и новой книгами поэта — море.
Почти восемь лет между книгами — хороший промежуток для рывка. За это время
можно даже обнулить свою эстетику, хотя куда убежишь от звучания собственного
голоса? На мой взгляд, в своей новой книге Марина Гарбер стала глубже ощущать
поток жизни в себе и вокруг себя. Лирическая эволюция достигнута во многом за
счет уплотнения смыслов, которое не вредит ни внутренней музыке, ни смысловой
нагрузке текстов. Значительную качественную градацию мы также наблюдаем в
поэзии последних лет некоторых других поэтов — выходцев с Украины. Думаю, что
новые вопросы морально-этического порядка, вызванные трагическими событиями в
мире, заставили поэтов напряженнее и острее сопереживать происходящему. Они не
смогли уйти от мучительного вопроса: как такое вообще могло произойти с некогда
действительно братскими народами? Поэтому лирика 2014–2015 годов имеет у многих
привкус беды. Стихов о войне у Марины Гарбер совсем немного; все они достаточно
целомудренны и не кровожадны. Вопрос «кто виноват?» вообще не ставится.
Пожалуй, ни у кого я не наблюдал в последнее время столь разительного перехода
в лучшее качество, как у Марины Гарбер в ее книге «Каждый в своем раю». Что же
может стоять за этим, помимо «грозового» времени? Мы не будем тщательно и
педантично расследовать причины этой «прививки духа». Это может быть что угодно
— счастливая любовь, несчастная любовь, знакомство с творчеством выдающегося
современника. Дух витает, где хочет. Дальше критику совать свой нос уже почти
неприлично, тайна творчества поэта должна остаться тайной. Можно только
констатировать: совершив, как говорят в Китае, большой скачок, Марина Гарбер
новой своей книгой «Каждый в своем раю» выдвинулась в ряды лучших поэтов
русского безрубежья.
«Каждый в своем раю» — название очень глубокое по своей многозначности.
Во-первых, речь идет о тех людях, которые разъехались из СССР в 90-е, вот и
живут они теперь по-новому, «каждый в своем раю». Каждый выбрал себе счастье
(или несчастье) по усмотрению. «Каждый в своем раю» — в этом есть глубокая
концепция. Она связывает видимый мир с потусторонним.
Причем «потустороннее» у Гарбер — это другая жизнь, там, где нас нет.
«Потусторонним» может оказаться и мир, в котором мы живем (стихотворение
«Бывает, умрешь, а тебя попросят, давай еще…»). И уж совсем неожиданно звучат
эти слова, когда речь идет о воинах, павших в братоубийственной войне наших
дней. Киевлянка Марина Гарбер, конечно же, не смогла пройти мимо этой трагедии.
…Скользить по пламени — так дети на катке
Играют в олимпийских конькобежцев.
Им остается втиснуть в эту клеть
Царапины, коленки, плети ивы…
Они еще не знают слова «смерть»,
И все еще непоправимо живы.
Марина Гарбер — блестящий лирик. Психея. Мы слышим душу и не слышим эрудицию. Конечно, стихи Марины достаточно «умны» и даже «литературны», в хорошем смысле; там есть множество скрытых и явных цитат и аллюзий. Вот, например, история одной любви в обратной перспективе, о которой в свое время замечательно поведал нам Павел Флоренский.
ТАНГО
Подуй на воду — и пойдут круги,
Речная гладь в заезженных пластинках:
Мужчины, рассчитавшие шаги,
И женщины с цветами на затылках.
Еще не ночь, не ночь, а только тишь,
Еще на дне не всколыхнулась вьюга,
И ты за дверью каменной стоишь,
В потемках озираясь близоруко.
Ну, вот я, вот! Стоим лицом к лицу,
Тяжелая легка перегородка,
Тень птичья проплывает по торцу,
Как в небе опрокинутая лодка.
Так жизнь без нас — проходит налегке,
Где мы с тобой, забытые, остыли,
Что письма на бездушном чердаке,
Что вещи в опечатанной квартире.
Там тоже жизнь — в закрытой полутьме:
Невольное позвякивание чашек,
Сердцебиенье стрелок на стене,
Ничейное, а значит, только наше
Воспоминание о том, когда и как
Две гибких тени в аргентинском танго
Покачивались симметрично в такт,
Как паукообразная фаланга.
Мы пялимся в запятнанный глазок,
В непустоту, глядящую
обратно,
Два перевертыша: мой запад — твой восток,
А юг и север — солнечные пятна.
Но кто-то там, на самом верхнем дне,
Спохватываясь, будоражит воду,
И ты идешь — вне музыки — ко мне,
Трагичную опережая коду.
Лично меня восхищает не только внутренняя музыка — как самого стихотворения,
так и этой истории двух любящих сердец — но и то, что стихотворение побуждает
нас вспомнить слова другой Марины, Цветаевой, о поэтах с «длинным дыханием».
Более того, оно, на мой взгляд, развивается по принципу внутреннего крещендо:
мелодия нарастает, воспоминание набирает силу и память. Сила стихотворения, как
это ни парадоксально, ощутима еще и в том, что расставание двух любящих — вещь
в мире достаточно распространенная, чтобы не сказать банальная. И каждый
читатель в той или иной степени испытывал нечто подобное. Это дает нам
возможность не только сопереживать героине стихотворения, но и «накладывать»
эту историю на свою собственную. Стихотворение
повествует о маленькой смерти, которая, в сущности, мало чем отличается от большой, настоящей. Если ты видел гибель большой любви —
ты видел гибель мира.
«Каждый в своем раю». Рай и ад, судя по некоторым стихотворениям Марины Гарбер
— это одно и то же место.
Сколько бы ты ни шел, семенишь назад,
Шлях под ногами бритвой подошв распорот,
Если пойдешь налево, случится сад,
А повернешь направо, увидишь город.
Райские птицы, колибри и какаду,
Свет от рябины, словно мосток, подвешен,
Будет садовник клумбы взрыхлять в саду,
Свежей известкой пачкать тела черешен.
Мавка в пруду наждачным сверкнет хвостом,
Козьи копытца вытопчут дикий клевер,
В городе безымянном построишь дом,
Мутные окна будут смотреть на север.
Где бы ни канул, в какой ни бродил толпе,
В сером пальто, подняв непослушный ворот,
Будешь сторонним — даже себе, себе! —
Вечным приезжим, не покорившим город.
Слева теснятся ирисы под ребром,
Справа ворота поскрипывают литые —
Кто там стучит назойливым топором?
Кто воздвигает храм в животе — не ты ли?
Всяк подорожник — материя для заплат,
Всяк стебелек колет острее спицы.
Если пойдешь налево, случится ад,
Если направо — ад все равно случится.
И вот этот «ад», в конце стихотворения, странным образом аукается с
названием книги «Каждый в своем раю». Мы видим, что рай и ад в метафизике
Марины Гарбер соединены, это некая общность не только места, но и времени. То,
если обернуться, переходит в это. Это, если обернуться, превращается в свою
прямую противоположность. А, может быть, никаких противоположностей попросту не
существует. Может быть, это мы их придумали — в своем сердце?
Марина Гарбер задается философскими, бытийными и судьбинными
вопросами: кто мы? Откуда? Куда идем? Зачем мы? Особенно отчетливо это
проступает в таких стихотворениях, как «Человек из прошлого…» и «Девушка на
мосту». Мне особенно импонирует честность поэта перед собой и читателями.
Честность и философская бескомпромиссность. Ее героиня одновременно везде — и
нигде; она собирает в себе все возрасты человека. Все как в вечности, все существует
одновременно!
В поэтику Марины Гарбер органично вписываются сюрреалистические мазки. Вот,
например, удивительное стихотворение, где нитью сквозь повествование проходят
имена великих художников и писателей.
Безвременье часовщика Дали —
Стекает по канве, и может статься,
Что у тебя и у меня в крови
Растворены обман и святотатство.
Настенный переменчив циферблат,
И циферки, что хлипкие прищепки,
Сорвавшись, врассыпную полетят,
Как искры из поломанной розетки.
Но город тих, стерилен, как музей,
Плывет назад по направленью к Прусту.
Не прикасайся! За черту не смей!
У нас сегодня — новое искусство.
У нас сегодня гром и самосуд,
Мы тоже — артефакты и нетленки,
Нас целым миром скоро понесут
И к освещенной присобачат стенке.
Паучья жизнь висит на волоске
От красочной развязки и покоя,
Как будто нас по пьяни и тоске
Намалевал отчаявшийся Гойя.
Лицом к стене стены не увидать,
Но, чувствуя затылком, без оглядки,
Как время поворачивает вспять,
Корежа позвоночник и лопатки,
Я все равно еще тебя люблю,
И вижу сквозь закатную полоску,
Как маленькие люди к алтарю
Несут дары разгневанному Босху.
Удивительно оформление новой книги Марины Гарбер. Отец закинул удочки.
Где-то за его спиной играет на берегу сын. А впереди — вовсе не тихий водоем, а
то ли водопад ревущий, то ли небо с густой облачностью. Неизвестность. Стихия.
Наше судьбинное время. Что пытаемся мы в нем
выловить? Себя? Свою бессмертную душу? «Каждый в своем раю» — это еще и
космическое одиночество всех живущих.
И, в заключение, хочу порадовать вас чистейшей любовной лирикой от Марины
Гарбер.
А потом он сделает больно, но это потом,
А пока — дыхание ловит горячим ртом,
Прячет вдох-воронку, бросает выдох-кольцо,
И к ее лицу приближает свое лицо.
Он сначала выводит узор на ее спине —
Изощренный, тоньше инея на окне.
Набегает волна — тепла, солона, легка,
Словно море плещет, но это — его рука.
Словно нет защиты от гибельной глубины,
Раскаленной галькой внутри берега полны.
И в горячей гонке срываются тормоза:
Бедра-лопатки-плечи-глаза в глаза.
Попытайся поспорить с морем, попрекословь,
Бесполезно: стихия — «я» и любовь, любовь.
У нее кораблик качается под ребром —
Перевернется, но это потом, потом.
Вдохновенно и романтично. Не поранившись ни бритвой Оккама, ни бритвой Александра Кабанова «Нева-Нева».