Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 5, 2016
Ирина Евса,
«Юго-восток»
М.: «Арт Хаус медиа», 2015
Ирина Евса — богато одаренный человек с широким кругозором, прекрасным языком и глубинным пониманием природы вещей. Может быть, дар вызывать у читателя сочувственные слезы — не самый великий из поэтических даров. Но он так редко встречается, что я всегда обращаю на это внимание. И люблю начинать разговор о поэте именно с этого дара. Безусловно, речь идет не о дешевом сентиментализме. Мне импонирует, когда в жестком, драматичном, бескомпромиссном тексте есть возвышающая повествование нота. Новая книга Ирины Евсы «Юго-восток» полна напряженного динамизма, это авторское избранное из трех последних книг.
* * *
памяти брата
Ночью, когда скребущий по днищу бака
дождик впадает в оторопь темноты,
хочется верить в то, что твоя собака,
рыжая Веста, там же теперь, где ты.
Сонная, неуклюжая «азиатка»,
меж кучевых и перистых облаков
мордой уткнувшись в лапы, зевает сладко,
вздрагивает подпалинами боков.
Тянешься по привычке за сигаретой,
шаришь в карманах тесного пиджака, —
не положили, черти; а в тундре этой
глухо, как в танке: ни одного ларька.
«Веста, ищи!» И псина трусит покорно —
грузной своей беспомощности стыдясь —
по островкам раздувшегося попкорна,
где ни следов, ни запахов — отродясь.
…Спать бы и спать, угревшись. Но прямо в ухо,
словно глухому: внятно и по складам,
ты говоришь: «Проснись. Выручай, сеструха.
Дай мне своих. Когда разживусь — отдам».
Я выползаю из дому. За ночь выстыл
сад, но уже из тучи сочится свет.
Тут, на столе, вчера я забыла «Winston».
Вот зажигалка. Чайник. А пачки нет.
Только промокший, путаный след собачий
к ветхой калитке тянется от стола.
Все хорошо. И разве могло — иначе?
Ты ведь сказал: «Ищи!» И она нашла.
Тема памяти ушедших близких людей сама по себе вызывает у нас в душе
глубокое сочувствие, всем в жизни приходилось терять. Но тема собаки Качалова,
десантированная Ириной Евсой в потусторонний мир,
потрясает до глубины души. Как символ преданности собаки человеку. Размывая «до
тоненького» границы между мирами. И собака Веста,
«нарочным» забежавшая «оттуда» в наш мир, чтобы доставить пачку сигарет своему
любимому хозяину, потрясает до глубины души. И мы верим простодушно, что
ушедший от нас в мир иной человек захотел покурить. И погрустить о нас,
оставшихся пока здесь. Если честно, я был бы вполне доволен собой, если бы мне
удалось написать что-то подобное.
Ирине Евсе присущ недюжинный поэтический интеллект.
Не каждый поэт способен переводить главы из Библии. Но дело даже не в этом. В
собственных современных текстах Ирины Евсы сквозит библейская наполненность бытия. О чем бы ни писала Ирина,
все время возникает ощущение присутствия за ее текстом многовековой культуры
человечества. В то же время, лирические герои стихотворений — живые,
неравнодушные люди. Поэтический словарь, активный лексический запас Ирины Евсы удивляет и восхищает своим изобилием, больше
свойственным «эпохе кватроченто».
Евса и войну подает как часть жизни (ну, бывает в
жизни и такое!) Это такой универсальный, без соплей,
взгляд на мир одновременно изнутри и сверху. Под стать древним грекам, которые
считали войну одной из форм полемики.
* * *
Ну и что с того, что это Колька?
Вместе мяч гоняли по двору.
Расшибался в кровь. — Болит?
— Нисколько.
Сопли детства: мам, а я умру?
— Нет. И чашку долго вытирала.
— Опоздаем в школу. Ты одет?
Сперли ордена у ветерана.
Но не сдал нас. Правильный был дед.
Что еще? В учительской разбили
два окна, сорвав шестой урок.
До сих пор висит в моей мобиле
немудреный Колькин номерок.
Всякий раз, придурок, шел на
красный, —
мол, у смерти руки коротки.
Но сейчас он каску снял напрасно
со своей отчаянной башки.
А заядлым был! — не переспоришь.
Подавал мне с лета угловой.
Ты прости, но я на службе, кореш.
Плавно пальцем жму на спусковой.
Война — это время тотального отчуждения, тут уже не важно, друг детства
перед тобой или близкий родственник. Если он по ту линию фронта, значит — враг.
Особая человечность в подаче стихотворения Ириной Евсой
заключается, на мой взгляд, в том, что монолог ведется от имени «агрессора», а
не от имени его жертвы. Хотя на войне эта диспозиция, конечно, глубоко условна:
в широком смысле, жертвами становятся все без исключения ее участники.
Удивителен сам монолог часового. То, что он, перед тем, как нажать на спусковой
крючок, прокручивает в голове воспоминания детства. Мне, знакомому с военными
действиями не понаслышке, хорошо известно: так не бывает. Или — почти не
бывает. Редко случается распознать в человеке по ту сторону огня своего давнего
знакомого. Разве что по каким-то неуловимым приметам очень зоркому и
наблюдательному человеку может посчастливиться идентифицировать своего
противника. Но я верю Ирине Евсе! В бинокль, если у
тебя есть запас времени — да, можно детально рассмотреть человека задолго до
принятия решения. В главном герое смешиваются рациональное
(долг, присяга, верность стране) и душевное начала, и рациональное побеждает.
Для того, чтобы победило душевное начало, надо иметь
мужество стать для своей страны «предателем», ренегатом. Вот чем страшна война:
бесчеловечные поступки и злодеяния зачастую совершаются якобы «во благо
страны». Можно еще и орден за это получить! Ирина Евса
вытаскивает на свет Божий подсознание своего героя, это — непрямая речь внутри
речи прямой. Смерть на войне побеждает жизнь, и Евса
бескомпромиссна в своем стихотворении, не дает никаких поблажек ни себе, ни своему читателю. И это, думается, один из основных
постулатов ее эстетики — правдивость и бескомпромиссность, чего бы это ни
стоило. Никаких хэппи эндов, если их нет в реальной
жизни.
Единственное, что мне очень мешает в этом блестящем стихотворении — это «угловой
с лета». Хочется, чтобы произведение было правдивым даже в мелочах. А здесь —
редкая ошибка специфического характера напоминает нам, что стихи написаны
женщиной. Представительницы прекрасного пола в основной своей массе слабо
разбираются в футболе, этой игре миллионов. Угловой «с лета» не подается, ибо
это противоречит правилам игры.
Лирика Ирины Евсы — явление в русской литературе, и,
конечно же, требует более детального изучения и тщательного прочтения. А пока —
просто то, что зацепило. То, на что (случайно ли?) упал взгляд.