Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2016
Дмитрий ПЛАХОВ
Поэт. Родился во Львове, живет и работает в Москве.
Двукратный призер Международного поэтического конкурса им. Н. С. Гумилёва «Заблудившийся
трамвай». Печатался в журналах «Арион», «Сибирские
огни», «Современная поэзия» и др. Член Союза писателей Москвы. Автор сборников
стихотворений «Черношвейка» (2007 г.) и «Tibietigni» (2012 г.)
TotalRecall
из тьмы из чрева метрополитена
ты выползал как червь
направо склад и радиоантена
налево верфь
за ней громада домны и аорты
печных горнил
у блокпоста обрел проклятье хорды
засеменил
когда-то здесь фламингия летала
цвели поля
а ныне роща черного металла
и бурого угля
суставы переломаных конструкций
слои культур
колосья трансурановых настурций
ребристых арматур
любил людей но знал что канут в лету
и милый образ и чумной погост
сейчас поймать фламингию бы эту
да заглянуть под хвост
зачем марфуша вы смешали жанры
функциональный ряд
теперь ночами коченеют жабры
и щупальца горят
мнемоник пой события и даты
и кесарей последних имена
чу слышен гром то рвется терминатор
сквозь южный терминал
надежда есть что прошкворчит светило
до мартовских календ
фламингия какой здесь был тротила
эквивалент
Antebellum
ты помнишь как пылал напалм
в обсидиане
когда мокрец на нас напал
и марсиане
что обнажила ты тогда
и что воспела
когда зернистая вода
в реке кипела
был нам надежды призрак дан
и символ веры
бежать за дон за иордан
за холм венеры
за поле ржи за гаражи
везде чужие
куда бежать 4-G
скажи скажи ей
я был червленым казаком
а после падаль
а ты ласкала языком
хрусталь айпада
я помню как рубил с плеча
колено гада
гори гори моя свеча
моя лампада
когда потрескалась слюда
по-вдоль хайвея
никто из нас не наблюдал
благоговея
как сбросив черные лучи
в листвянник палый
треножник воспылал в ночи
и впрямь трехпалый
mусеlium
никто не заметил что дело табак
что лопнула где-то подпруга
всех кошек окрестных мышей и собак
мы съели а ныне друг друга
глодаем свои и чужие персты
толченую девичью печень
от чувства свободны от мысли пусты
а впрочем помыслить и нечем
зажаты в тисках греко-римской борьбы
мы глас возглашаем в пустыне
пока за холмом расцветают грибы
простые простые простые
WaterlooBridge
стегозавр что хлещет шипастым
хвостом о дерев
девоншира стволы а потом
обращается в кембрий
птеродактиль заложит вираж кантилену пропев
но низвергнут во тьму птероямбом из ангелов первый
в эту ночь рождества я прикончил бутылку мерло
о грядущем теракте прочел в либеральной газете
неужель ты нагая лежишь предо мной ватерло…
о мое ватерлоо зачем ты блевала
в клозете
не ходи на балкон не тревожь лепесток жалюзи
там в предутреннем небе и звезды и ангелы меркнут
и в трапецию рамы вмонтирован снимок УЗИ
гузка леди дианы и крылышко ангелы меркель
На бульваре
оттого ли неудачи
средь ростокинских марух
претерпел что слишком зряче
(ну а как еще иначе)
не могу смотреть не плача
на младенцев и старух
у младенцев пылко сердце
все им нравится вершить
а старух печально скерцо
(скрипнут дверцы в министерство)
темперированных терций
не унять не заглушить
между актом и антрактом
выхожу я на бульвар
там старухи с катарактой
совершают гримуар
бродят под руку с младенцем
бирюзовые глаза
(никуда от них не деться)
на возьми сестра сестерций
не души меня слеза
постепенно понимаю
это все не просто так
отзовись душа живая
расстегни свой лапсердак
все напрасно сердца стуки
бьют в подвздошную подклеть
(о упругие старухи)
о младенцев глаз базуки
не могу на вас смотреть
на безымянной высоте
здесь так все блекло все так бежево,
здесь мертво все как и допреж
Его
но мной прозрима различима
сквозь сгустки плотной пустоты
глядит звериная личина
и это ты
и память девичья услужливо
снимает дней прошедших кружево
приобнажая вход в нутро
дырой в подземное метро
там грановитыми палатами
хранимы хмурыми солдатами
толпятся фразы и слова
их не пускает голова
так жить без паствы и без пастыря
жуя во рту кусочки пластыря
тем словесам и суждено
но кто-то снял уже кино
как спотыкаясь о цезуру
ты затыкаешь амбразуру
и горло костью от ерша
тем ратный подвиг соверша
redambula
я вышел на курской хотя надо было ехать дальше
и направился к дому моего детства
сунув руки в карманы расхлябанной такой походкой
дабы издали походить на жителя этих мест
дом был по-прежнему крепок и в меру монументален
как многие здания середины шестидесятых
те же две арки тот же тенистый двор
с угловатой вытяжкой из чрева метрополитена
в нем теперь живут совершенно другие люди
между арок теснятся чисто вымытые авто
под моими окнами та же футбольная коробка
где я бегал полузащитником дворовой команды
я нередко забивал но у нас были и лучшие голеадоры
моя задача разрушить вражескую атаку
перерезать пас в штрафной как чертяка из табакерки
вывинтить мяч и отправить в белый свет как в копейку
здесь случались драки и разбивались окна
и девочка из 6-го «Б» смотрела из-под ресниц
и конечно были проигрыши всухую
и кричала мама с балкона — пора обедать
здесь могла бы находиться ваша реклама
как прочел бы всякий на растянутом полотнище
через подсосенский переулок на который я как вы поняли вышел
а еще потрясающее по своей лирической силе
описание всех этих арок пилястров выщербленной кирпичной кладки
всего чего касалась рука мальчика бывшего когда-то мной
а также список примет нового времени
в виде нелепых табличек и вывесок
курсы духовного роста фьюжн-кафе экологический бизнес
ланч
но внезапно я заметил что пишу эти пламенеющие строки
каким-то дурацким неритмизованным
верлибром
который не люблю и презираю как жанр
и тогда с досады пнул огрызок гнилого яблока
он описал длинную красивую дугу
идеально в яблочко в открытый помойный бак
Bolero
звучит над парком мендельсон
над сквером ференц лист
любовь похожая на сон
а сон похож на лист
а лист ложится на ладонь
и шепчет имена
то паганини молодой
то губайдулина
я с ним тайком ходил к реке
в сырой ночи как тать
лицом к лицу с листом в руке
лица не увидать
в кромешной тьме шептал поверь
молил последний шанс
но хлещет по щекам равель
и бьет под дых сен-санс
так много вас а я один
тщедушный и нагой
свиридовскрябинбородин
и глинка под ногой
по-над москвой летит покрасс
и гекторберлиоз
никто не требует от нас
погибели всерьез
но вкус подобный черемше
запекся на губах
бетховен лишь в моей душе
и бах и бах и бах