Путевые заметки
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2016
Ольга САМАРИНА
Прозаик, публицист. Имеет два высших образования: инженерагидротехника
и психолога. В последние десять лет была совладельцем кадрового агентства.
Публиковала статьи в деловых изданиях Петербурга. Живет в СанктПетербурге.
Посвящается
мужу,
который меня понимает
(почти всегда).
Ключ к северу лежит там, где никто не ищет.
Ключ к северу ждет между биениями сердца.
Я знаю, отчего ты не можешь заснуть ночью.
Мы с тобой одной крови,
Мы с тобой одной крови…
(БГ)
Мы с Асей не раз мотались по северам: Финляндия, Швеция, Норвегия, Исландия,
о России не говорю, т. к. каждая из нас побывала в Заполярье еще в детские
годы. Арктик секл, то бишь — Полярный круг, был нами пересечен изрядное количество
раз. Ну, любим мы пустынные северные земли, неспешных людей, оленей, тюленей,
и, самое главное: летние северные светлые ночи, позволяющие нам, все на свете
просыпающим двум совам, нагонять убегающий день и белой ночью продолжать впечатляться северными красотами. Причем, «без шума и
пыли», т. е. без туристического бума, который наблюдается в этих широтах летом
в приличное время дня (с 9 до 18). Чтобы завершить коллекцию странствий по
Заполярью, нам оставалось посетить Канаду, Аляску и Гренландию. Канада — еще куда ни шло, но остальные два направления одинаково
представлялись нам чем-то несбыточным, располагающимся уже где-то уже за гранью
обычной человеческой жизни — чем-то вроде космоса или галлюцинаций.
Стоит сделать уточнение. С некоторых пор я несколько тревожусь за будущее, т.
к. называюсь термином «онкобольная». После каждой
проверки для меня открывается горизонт длиной в полгода, и я начинаю страшно
радоваться этому кусочку жизни (тьфу-тьфу-тьфу!). В этот раз я особенно
боялась, поэтому особенно обрадовалась и решила как-то по-особенному отметить
свое счастье. Как водится, временной цейтнот не давал разгуляться. Но счастье
рвалось наружу, поэтому я позвонила Асе и сказала: «Ася, поедешь со мной… на
Аляску?». У Аси, как и у меня, еще со времени нашего триумфального пересечения
Америки на машине с Тихого океана на Атлантический,
была действующая американская виза. Ася согласилась тотально: сразу, не
спрашивая, не раздумывая. И тут же отменила все свои планы на осень. Да,
подступала осень, и, дорогие нашему сердцу, долгие летние полярные дни уже
приказали долго жить.
Ввиду стремительно укорачивающегося светлого времени суток, было решено ехать
немедленно. На билеты и подготовку к путешествию была неделя. Надо понимать,
что мы обе понятия не имели о том — что такое Аляска. Бросились читать все
источники подряд параллельно. Но ехать туда, куда ездят все туристы: автобусная
экскурсия по парку Денали, посещение столицы Джуно, плавание вокруг ледников на пароходике, поедание
дикого лосося в ресторанах самого большого города Аляски Анкориджа
— не хотелось. Мы же не ищем легких путей. Мы задумали увидеть настоящую
Аляску: увидеть Арктику, попасть к Ледовитому океану. Сразу оговорюсь: местные
туристические бюро, конечно же, могут отвезти вас в какую угодно глушь — любой
каприз за ваши деньги! Но как это нудно: организованный туризм в группе
посторонних тебе людей, делание вежливо-заинтересованного лица во время
экскурсии при том, что ты ни черта почти не понял их
английского — это песня не про нас. Гораздо интереснее — самостоятельное
путешествие!
Аляска отличалась от всех стран, в которых мы были ранее, крайне малой
протяженностью дорог. Местные жители Заполярья, в силу причуд климата,
предпочитают авиацию и вездеходы. Это оказалось для нас досадной новостью, т.
к. мы, как раз таки — фанаты авто-путешествий. Пришлось пойти на комбинации в
передвижении по Аляске. В итоге, если считать рейсы до Анкориджа
и обратно до Питера, мы за две недели сменили три прокатные машины и сделали
тринадцать перелетов. Но обо всем по порядку.
Опять стою на
краешке земли,
Опять плывут куда-то корабли…
(Колкер, Кашежева)
Вот, удивительное дело! Чтобы очутиться на Беринговом море, мы проделали
весь этот адский путь: СПб — Амстердам — Сиэтл — Анкоридж
— Ном. А могли бы просто слетать в Анадырь. Там все понятно, все на русском
объясняются, и билеты в два раза дешевле. Только вот,
представьте на минуточку: отпустил бы меня муж путешествовать по просторам
нашей Чукотки? (две бабы, одни, на чужой машине?! — Никогда!)
И где бы мы эту машину еще взяли? И где бы ночевали, если на сотню километров в
сторону от Анадыря податься? Вряд ли бы мы и сами рискнули… На
Аляске же было не страшно, там — цивилизация. Думаю, что наши заповедные места,
природные красоты и чудеса еще очень нескоро откроются для обычных туристов:
дикарей и одиночек, вроде нас.
Дааа… А на Аляске мы прилетели
в крохотный городишко Ном с населением в три с половиной тысячи человек,
заселились в забронированный заранее отель и сели в зарезервированный
автомобиль Форд Эскейп, знакомый нам еще по
путешествию через всю Америку. Сели и поехали к Берингову берегу — береженые
Богом и цивилизованным миром. Благо, там (в Номе) было целых три дороги,
расходящиеся на север, восток и запад, каждая миль по сто с лишним. Для таких
отдаленных аляскинских мест столько дорог — роскошь!
Ном (в прошлом весьма оживленное поселение золотоискателей) встретил нас
круглыми лотками для промывания золотого песка, похожими на тазики, и
ковшами-черпаками с транспортеров земснарядов (машина под названием «драга»,
вычерпывающая ковшами грунт со дна водоема; в нашем контексте предполагается,
что грунт — золотоносный). И лотки, и черпаки служили чем угодно: городскими
скульптурами, клумбами, историческими объектами, элементами дизайна возле едален (сказать возле «кафе» — язык не повернулся, хотя
некоторые из них претендовали называться ресторанами!). Ну, ладно-ладно, пусть
будут кафе! В этих кафе завтракают, обедают и ужинают местные люди. В основном,
эскимосы. И даже пожилые. И даже странно одетые, чтобы не сказать — бедно. У
нас так цыгане неопрятно ходят. Но деньги на кафе у всех находятся! В отличие
от многих эскимосских поселений, в Номе продается алкоголь. И это сказывается,
видимо, на облике жителей. Но, несмотря на потрепанный внешний вид, эскимосы
оказались очень открытыми, приветливыми, порядочными и отзывчивыми.
Теперь немного подробностей о населенном пункте с двумястами шестьюдесятью
восемью жителями (вроде, справилась с числительными — пять по русскому!).
Городок называется Теллер. Это самый западный город в
США, в который доходит хоть какая-то дорога, т. е. западная точка окончания
всех дорог в США. Население — эскимосы. В основном — рыбаки. Поразили их
жилища: кошмарные бараки или вагончики высовывались из завалов технического
мусора (отслужившие свое плиты, холодильники, стиральные машины, велосипеды).
Видимо, вывоз металлолома стоит там бешеных денег. Вот все и ржавеет возле
домов. Подумалось о том, как интересно, наверное, детворе (детворы было полно)
играть в этих развалинах — никаких детских площадок не надо! Но
детско-спортивная площадка у этих детей как раз была, и очень приличная!
Убогость построек диссонировала с новехонькими квадроциклами
и вездеходами во дворах, спутниковыми антеннами, а также мощными катерами на
берегу, что развеивало возникшую было гипотезу о
людях, живущих за чертой бедности. Мы с Асей решили, что эскимосы похожи на
бедуинов: презирают внешнюю сторону вещей, но ценят в них лишь приносимую
пользу. И правда, говорят, зайдешь в бедуинскую хибару — а там TV плазма
последней марки, а за хибарой стоит мощный джип.
Повсюду в городе (Город! Хм, в нашем
доме в Питере 330 квартир, и в каждой квартире в среднем по три человека, т. е.
весь этот город Теллер был величиной с треть нашего
дома!..) меня манили номера на раскуроченных машинах. Но прийти к
кому-то во двор и начать выламывать номер из чьей-то, пусть и ненужной, машины
было неловко.
В одном месте было врыто около десятка столбов, и к каждому было привязано по
собаке так, что собаки находились рядом, но достать друг до друга не могли.
Худые, злые — собаки заходились от лая и наматывали круги вокруг столбов. Что
это было? Собачьи бои в перспективе? Или так воспитывается стая для упряжки?
Неведомо! Потаращившись в ужасе на привязанных бедолаг, мы поехали обратно.
Еще по дороге в Теллер я заметила бесхозную машину в
кювете. Сейчас, раззадоренная доступностью аляскинского
номера для коллекции, я решила попробовать сорвать его с той машины. Ася
отговаривала: смотри, там вода, болото — провалишься. Но меня обуяло
помешательство коллекционера. Вот она, заброшенная машина, видно заглохла, и
чинить не стали (дешевле новую купить, чем перевозить
по морю туда-сюда). Подбираюсь ближе, по счастью возле машины есть какие-то
доски. Номер хорошо сохранился, с девизом штата (The last frontier, т. е. Последний
рубеж), с фигурками золотодобытчиков — чудо, что за номер! Дергаю номер. Ура,
два болта отвалились! Но два сидят, как приваренные. Эх, пассатижики
бы! Машина типичная для Америки, с открытым кузовом — надо в кузове пошарить.
Там — буксировочный трос, большой гаечный ключ и… пассатижи! Урча и мурлыча,
сворачиваю обе гайки: вооот, и вот! И номерочек у меня в кармане. И прыг к Асе в машину. И —
поехали! Постепенно возбуждение от удачи стало уходить. Однако стало приходить
какое-то непонятное чувство. И задним числом, как у Егора Шилова в фильме «Свой
среди чужих, чужой среди своих», у меня вспышками замелькали картины: доски под
машиной на болоте, буксировочный трос, инструменты в кузове…
Вдруг все сложилось в логическую цепочку: похоже, номер я не с
выброшенной машины содрала, а просто с попавшей в беду, со съехавшей в кювет
машины, ожидающей подмоги. Ее хозяин и так в расстройстве, а тут еще и номер сперли. И стало мне стыдно-престыдно, просто ужас, как
нехорошо! Но… Вечерело. Темнело. Холодало. И поехали
мы с Асей в гостиницу. Лично я — как нашкодивший третьеклассник… А номерок теперь — ничего, радует: висит себе сейчас в
моей коллекции — муж крееепко привернул!
Увезу тебя я в
тундру,
Увезу тебя одну,
Ярким северным сияньем
Твои плечи оберну
(Пляцковский, Фрадкин)
К Ледовитому океану ведет одна-единственная дорога: легендарное шоссе Далтон. Оно было построено всего за полгода вдоль
арктической части (около 450 миль) аляскинского
нефтепровода, который тянется с Ледовитого океана на юг через всю страну. Далтон Хайвэй входит в десятку самых опасных дорог мира.
Во-первых — это дорога преимущественно без покрытия, во многих местах серьезно раздолбанная многотонными грузовиками, перевозящими буровое
оборудование. Во-вторых, она пролегает на совершенно пустынной территории: вы
встретите там всего три населенных пункта общей численностью жителей, если
верить гайд-букам, всего… шестьдесят человек (!).
В-третьих, вас ожидает перевал, где в случае снежной погоды (а точнее —
непогоды!) вы не проедете без цепей на колесах и прочей автомобильной
экипировки для Заполярья. И в-четвертых, это — сам
климат: мерзкий, «радующий» вас кошмарными морозами, туманами, буранами и
снегопадами чуть ли не десять месяцев в году. На Аляске все компании по прокату
автомобилей: Ависы, Хертцы,
Европкары и иже с ними — строго запрещают на своих
машинах поездки по Далтону. И только в городе Фэрбанксе есть две единственные прокатные компании,
разрешающие на своих прокатных автомобилях соваться на шоссе Далтон. Они сдают в аренду (и весьма дорого!) полноприводные машины с защитой днища, соответствующими
протекторами, с рацией (так как связи на Далтон
Хайвэе нет почти на всем протяжении) и с дополнительной канистрой под бензин.
Надо сказать, что вся эта информация о запретах очень насторожила Асю, и было
видно, что она вовсе не мечтает об этом долбаном
Далтоне! И с первого взгляда читалось, что куда милее
Асе был бы теплый экскурсионный автобус с мягкими сиденьями в парке Денали. Помните, у Гайдара: «Гей-гей! — Чук и Гек не думали
и полсекунды, а в один голос заявили, что они решили ехать не только тысячу, а
даже сто тысяч километров». Но в нашем случае лишь я демонстрировала
сомнительную храбрость, сучила ножкой и выкрикивала «Гей-гей!». Было необходимо
как-то повлиять на Асю, и я стала скидывать ей разные ободряющие ссылки про это
шоссе. А все, что бодрости не вселяло, я, внутренне замирая от страха,
скрупулезно изучала и примеривалась. Самым страшным мне казался перевал (горы:
а я их боюсь!). Раздираемая сомнениями и нехваткой внятной информации на
русском языке, я попросила дочку прислать мне побольше
сведений на английском. И тут я открываю видео одного байкера,
который с камерой на шлеме проехался по Далтону и
выложил в You Tube
ускоренную съемку всей дороги. Несколько раз проследив
весь путь по видео, я выдохнула: несмотря на то, что полдороги байкера пас бегущий поодаль волк (даже на мотоцикле там
скорость не велика), съемка самого шоссе и, главное, перевала показала, что
дорога довольно широкая, и в горах есть ограждения. Ну а к неровностям покрытия
мы — россияне — люди привычные. Гей-гей!
И вот, следуя разработанному в Питере плану, только прилетев из Нома, мы
вылетели в Фэрбанкс. Получив свой внедорожник, тяжелющий, как танк, мы сделали стартовое фото возле еще
чистой машины и рванули на Далтон Хайвэй. Стояло
умопомрачительно прекрасное северное бабье лето. Левитан со своей золотой
осенью тихо курит в сторонке. Все эти холмы и дали во всех этих туманных дымках
и закатах со всеми этими цветными переливчатыми акварельными лесами и синими
небесными высями распахивают перед тобой свою красоту наотмашь! А ты, дурашка,
жмешь и жмешь на кнопочку в своем айфоне в надежде
все это запечатлеть на фото… Какие фото?!. Какие
слова, междометия, буквы?!. все это блеф — просто смотри и запомни, унеси в
сердце!.. Но нет: айфон — вот он, в руке, и ты
привозишь две тысячи снимков с Аляски… Для кого?..
Нам предстояло проехать 254 мили до ночлега в Колдфуте
(название говорящее: coldfoot, озябшая ступня). На
пути была легендарная река Юкон, знакомая каждому по рассказам Джека Лондона.
Правда, знаменитый Доуссон мы посетить не смогли: он
в Канаде, а канадской визы у нас нет. Дорога сразу показала свой нрав: только
Ася разогналась до 65 миль, как тут же на яме машину занесло. Хорошо, что это
было в самом начале и на пустой дороге. Мы тут же сбавили скорость. Юкон в этой
части Аляски — полноводная, широкая река. Вокруг — никаких селений, только
насосная станция под охраной в зоне нефтепровода и старый кемпинг с заправкой.
Долго искали заправку — оказалось, что это просто цистерна со шлангом, стоящая
прямо на земле. В этих местах народ недоверчив: надо сначала деньги в кемпинге
на кассе оставить, а потом уж заправляться. Неподалеку на какой-то сараюшке-развалюшке изумила вывеска «souvenirs».
Заходим. Полки и стены увешаны поделками из бересты, камней, меха и бусин.
Немолодая женщина продавала и одновременно мастерила все эти «сокровища». Она, с надеждой в глазах на сбыт, стала нам показывать то коготь
медведя с меховым помпоном, то зуб зайца или волка в берестяной рамке, то
высушенную лапку мышки на шнурке… и пахло там как-то не очень… Женщина поведала
нам, что всех этих зверей убили ее муж и сын, что они живут одиноко на реке, и
сюда она добирается на лодке, а вот — фотоальбом охотничьих побед ее
мужа, вот видите, какого огромного медведя гризли он подстрелил (и альбом
листает, листает — а он уже ветхий, и снимки там еще пленочные, старые). Я
поскорей купила безобидный берестяной магнит, проигнорировав все ее предложения
из анатомического театра, и спросила, можем ли мы сфотографироваться с ней на
фоне ее сувениров. Ася снимала, а я встала рядом с женщиной и дружески приобняла ее за плечо. И тут я почувствовала, как под моей
рукой замерла, вытянулась в струну, одеревенела эта женщина. Она посмотрела на
меня изумленным и немного затравленным каким-то взглядом и слегка вынырнула
из-под моей руки. Я поняла, что перешла допустимую границу, что такая близость
с незнакомцем чрезмерна для нее. Я слышала, что американцы, при всей их видимой
открытости, очень чтут границы личного пространства. Сейчас же я ощутила
физически, через свою ладонь, это реальное страдание от чужого прикосновения. Я
извинилась сто раз, а она все еще оставалась немного растерянной. Возможно,
нельзя делать столь поспешный вывод об американских недотрогах, потому что
реакция этой женщины могла происходить от отшельнической жизни на реке, однако
же, я получила яркий и незабываемый урок!
Дальше был Полярный круг, место пересечения которого ознаменовано красочным
щитом «Arctic Circle». Как
всегда, даже несмотря на вечерний час, не обошлось без
автобуса с китайцами. Создается впечатление, что все китайцы
страшно богатые люди: возле киосков такс-фри обычно
роится адова туча этих китайцев с толстенными пачками конвертов на возврат
налога, все они разодеты в брендовую одежду (но
выглядят или нелепо, или аляповато, или невнятно — не дается им европейский
элегантный стиль!), на шеях у них висят умопомрачительной стоимости
ультрасовременные фотокамеры, и экскурсии у них, например, как эта —
отнюдь не дешевые. Наконец, их можно встретить в любом конце света. Они везде!
Может, просто потому, что их в принципе много на земле?!. Пришлось
полчаса ждать, когда они все установят свои громоздкие штативы и запечатлятся возле вывески про Полярный круг. Мы с Асей
тоже хотели запечатлеться. Пока шла китайская фото-сессия, мы решили оставить
свой след на обратной стороне щита: она была испещрена именами всех, кто достиг
Полярного круга. Подписались скромно, постмодернистски
процитировав и рекомбинировав вечное
ильфо-петровское: «Ася и Оля здесь были». Не часто, наверное — говорю — здесь
русские бывают! «Однако бывают!» — слышим мы в ответ из-за щита. И к нам
выходит улыбающийся мужчина.
— Это мы удачно заехали! — говорим. Их было трое, с камерой покруче
китайских. Они скрупулезно снимали постановочные кадры: в темных очках, без
очков, двое по краям щита — третий сверху и т. п. Было видно, что мужчины собою
жутко гордятся. Ну… мы тож
кой-какое уваженьице к своим достижениям имели, но
позирование свели к минимуму: отдали ребятам телефон, они нас нащелкали, и мы
поехали восвояси от их нескончаемой фото-сессии. По дороге они нас нагнали,
помахали руками из окон, посигналили. Приятно в такой далище
встретить своих.
В Колдфуте мы заволновались: кемпинга с заправкой не
видно. Табличка с названием населенного пункта есть (в нем проживает официально
10 человек!), а где он — не ясно. Вдруг нам сигналит один из ребят сегодняшних
— мы к нему, и он нас проводил до лагеря. Там собираются и ночуют все, кто едет
на север. Дальнобойщики спят в машинах, а турье платит
баснословные денежки за каморку с лежанками. А что вы хотите?! Север! В
кемпинге есть кухня — пицца, гамбургеры и картошка фри к вашим услугам.
Странные белые полотенца стопочкой при входе. И над ними объявление, чтобы мыли
особо грязные руки и особо грязную обувь и вытирали их этими полотенцами. Бред!
На задней пожарной двери табличка с надписью, чтобы, выходя на двор, дверь
обязательно закрывали, а то может прийти медведь. А вот это не бред. Медведей
тут много. Ближе к ночи стало зябко. Небо было ясное, почти морозное. Виски мог
дополнительно украсить вечер. Предположение не обмануло: и на душе, и в теле
потеплело. Ася пошла на перекур, и я за компанию. «Лайт,
Лайт! Полар лайт из ин де скай!»
— бросился на нас вошедший с улицы мужчина. Смотрим на небо — хм… ну, облачко
прозрачное длинное, типа следа от самолета, только в темноте его видно… да и оно тает. Чего это они такие возбужденные?.. Не
уходите, оно вернется — пообещала местная работница кемпинга. Мы сходили за
нашими маленькими бутылочками виски (наш любимый размер для путешествий: как у Мерилин Монро в фильме «В джазе только девушки») и стали
слоняться по террасе в ожидании сами не зная чего.
— Аська, А-сяааа, смотри,
вот оно! Вон! Сияние, это же северное сияние! Бооожеее…
Кааакооое оно прекрасное! Ааааааа!
— Ураааа! Ой, Олька, как же красиво! Вон-вон, смотри,
что делает, оно на другую сторону неба переметнулось!
— А там, погляди — новое начинается! Блин, Аська! Это
же самое настоящее северное сияние, и мы его увидели, мы с тобой — его у-ви-де-ли!
— Олькааа, спасибо тебе, спасибо, что ты меня сюда привезлааа!..
Мы обнимаемся, неожиданность чуда подбрасывает наши эмоции на небывалую высоту,
мы смеемся и почти плачем от радости, как две маленькие девчонки. И задыхаемся
от восторга, глядя на неистовые световые пляски в черном небе.
Наверное, вам сейчас смешно это читать. Наверное, я не нашла в себе таланта
описать само сияние. А скорее, не захотела. Это сложно передать… Ты, простой
обыватель, прикоснулся сейчас к чему-то непостижимому и великому, и оно подняло
и тебя за собой надо всеми. Знаете, как говорят: словно Ангел тебя поцеловал.
Вот так это было…
А кемпинг преобразился, все повылезли из каморок, китайцы притащили свои
штативы и камеры и с холодной выдержкой снайперов выжидали очередной вспышки
сияния. Встречаясь, люди улыбались друг другу, охали и ахали с каждой новой
волной разбегающегося по небу света. Ночной холод сделал так, что мы с Асей
перманентно «любили холодный обжигающий виски», и, что уж там — запьянели,
конечно же! Идти спать?! Этого было просто невозможно вообразить! (Хотя
назавтра нам и предстоял леденящий мою душу перевал Атигун.)
Почему-то мы залегли в шезлонги, задрав головы к небу, чтобы не пропустить ни
секунды светового пиршества, уже сходящего на нет, и стали петь протяжные
народные песни. Это не было вызовом иноязычному обществу, не было пьяной
бравадой. Мы не горланили, но и не таились, просто
хотелось петь!..
Позднее утро, мы почти последние уезжаем, оставались еще наши знакомые русские
(по машине заметили), да, пожалуй, и все. Видимо, у этих русских душа тоже
запросила продолжения переживания счастья… Выдвигаемся
в путь.
Дорога была красивая, но полотно очень грязное. Жидкая
грязька, словно разведеный
цемент, летела из-под колес. Машина покрылась коростой, которая отваливалась
кусками с бортов. Понятие «заднее стекло» отсутствовало. Лес по обочинам был
словно облит из брандспойта цементной жижей, да так и застыл. Встречные
огромные грузовики обдавали машину грязевой волной с камнями в придачу, которые
пугали нас ударами по корпусу автомобиля. Машину заносило в грязи, мы
чувствовали себя на ралли внедорожников. Я подумала, что, наверное, родись я
мужчиной, я бы стала джипером и моталась бы на всевозможные трофи-рейды. Все же,
несмотря на абсолютную глушь вокруг, дорогой
занимались: странная машина, наполовину бульдозер — наполовину каток, как бы
срезала верхний разжижженный слой полотна, соскребала
и откидывала на обочины. Словно снегоуборка, а точнее — грязеуборка.
Нам даже показалось, что дорогу специально пролили, чтобы неровности размокли,
и их было бы легче срезать. За этим бульдозером-выравнивателем оставалась
ровная, почти сухая дорога.
Приближались заснеженные горы: хребет Брукса. Леса стали исчезать. Глазу начали
открываться завораживающие виды. Мы с Асей настолько напугали друг друга
перевалом Атигун, что при приближении к нему наша концентрация
была сродни болезненной. Ася была за рулем. Как всегда, в горах ей достается
это счастье, потому что при виде пропасти мне может сильно поплохеть. Самое страшное, как мы читали — это
встречный грузовик. По правилам данной дороги — у них всегда приоритет, ведь
дорога изначально была построена для транспорта, обслуживающего океанские
нефтегазовые разработки. И мы очень боялись попасть на узкий участок: тогда
пришлось бы пятиться на склоне, давать дорогу грузовику. Но дорога была довольно широкой и с единичными тяжеловозами удавалось
расходиться. В принципе, наличие грузовиков на Далтоне
— это счастье: если что, они всегда остановятся и помогут. В этих краях люди
безукоризненно соблюдают взаимовыручку. Мы так боялись перевала, что даже не
заметили, как его миновали! И даже умудрились пофотографировать
окрестности. Ася была на высоте во всех смыслах этого выражения.
За перевалом не было ни одного дерева. Началась арктическая тундра. Что может
быть красивого в нескончаемой равнине? В нескончаемой степи? В нескончаемой
тайге (вид сверху)? В нескончаемых пространствах, покрытых ягодниками и мхами?
Я всю жизнь считала, что ничего красивого там нет. Но увидев ЭТО, это самое
«ничего нет», это «НИЧЕГО» в таких масштабах, какие перед нами открылись с
возвышения гор, мы притихли. Опять нас накрыла эта игра великого с малым, когда
ты стоишь, обдуваемая ледяным ветром, стоишь одиноким маленьким столбиком,
придорожным маленьким сусликом… а перед тобой
распахнулось все «это», оно тебя впускает, зовет, принимает в себя… Ты
получаешь этот ДАР — быть вместе, стать частью, вдохнуть этот космос…
Нам повезло: был синий солнечный день. Синий — потому что небо, потому что
ледяной чистейший воздух, потому что в тысяче маленьких зеркальных озер и лужиц
тундры тоже было небо! И так эта синева красиво контрастировала с тусклыми
«морями» стелющихся кустарников, по-осеннему рыжеватых, красных, бурых… Но чем ближе мы подъезжали к Северному Ледовитому океану,
тем более серой становилась картина местности: серые облака, серый туман, серая
трава, серая вода, серая грязь на дороге… опять жидкая грязь…
За спиной
летит снежок,
Мчатся нарты с кручи.
Паровоз — хорошо,
Пароход — хорошо,
Самолет — ничего,
А олени лучше!
(Кола Бельды)
Поселок Барроу (на картах пишут Барроу, но произносится через «Э» — Б[э]рроу), будучи эскимосским местом, походил бы как две капли
воды на вышеупомянутые эскимосские Теллер и Ном, но
при одном условии: если бы сквозь Теллер и Ном прошел
со своим войском Мамай. Тогда бы это был Барроу.
Особенно в прибрежной части. Какие-то брошенные дощатые сараи с шатающимися
полуоткрытыми дверьми, разбитыми или отсутствующими окнами, прохудившимися
крышами, зияющими дырами в стенах. Покинутые детские качельки
наводили на мысль о нейтронной бомбе (качельки есть,
а детей нет). Когда мы спросили у таксиста, что, мол, так невесело тут? Он
сказал, что люди отсюда уехали, что вроде бы тут нет электричества, но ручаться
за правильное толкование его ответа я не могу. Возможно, что из-за таяния
вечной мерзлоты, происходит обрушение берега. Так получилось, что прокатную
машину мы взять не смогли и сели в единственное такси, что подъехало к нашему
самолету. Такси — это убитая древняя тойотка с
брызгами трещин по всему лобовому стеклу и заляпанными сиденьями. Водитель был
под стать машине: щуплый маленький эскимос в заломленной набок кроличьей
ушанке, трениках с отвисшими коленками и грязных
резиновых сапогах. Весь день провести в этой рухляди, ужас! Я была убита
перспективой. Водитель начал «забавлять» нас рассказами и вопросами. Чтобы
отвязаться, я сказала, что сорри, мол, заткнитесь,
пожалуйста: я плохо говорю по-английски. Таксист аж тормознул, обернулся ко мне
с улыбкой от уха до уха и хлопнул меня по ладони, типа: «о, клево! прям, как я, я тоже плохо говорю!». Ничего
себе, думаю, тоже мне, американец, и ведь и вправду плохо по-английски говорит!
Но тут выясняется, что он… таец!… из Бангкока (!)… Мы обомлели, как же,
говорим, тебя сюда-то занесло?! Да, говорит, сам не понял:
приехал к другу, прошел месяц, потом полгода, потом четыре года — так и живу… Сури (так его звали) оказался очень старательным
сопроводителем: и сфотографирует, и подождет, и расскажет, и покажет.
Вот он, вот: Северный Ледовитый океан! Безо льда, свинцово-серый
и смирный под неожиданно солнечным небом. Морские звезды, крабы и медузы вдоль
линии прибоя меркнут рядом с китовыми костями, повсюду валяющимися на берегу.
Китовые позвонки булыжниками вырастают на пути. Тут местным народам раз в год
разрешено ловить китов. Арка из гигантских китовых ребер служит зримым
выражением национальной гордости эскимосов. Ну а мы активно фотографируемся
возле нее.
Прямо на океанском побережье мы натолкнулись на открытую спортивную площадку,
где школьные команды играли в бейсбол. Мамаши и папаши, болеющие за своих чад,
припарковали свои машины впритык к бейсбольному полю по всему его периметру и
болели за детей, не выходя из машин, наблюдая игру через лобовые стекла.
По-видимому, игра была серьезная, потому что народу вокруг собралось много.
Но самое интересное в Барроу — это разглядывание поселка.
В Венесуэле в предместьях Каракаса я видела баррио —
стихийные заселения районов бездомной беднотой. Они сколачивали себе будки из
шифера, картона и прочего подножного материала. Эти баррио
отличались в крайней степени криминальной атмосферой: туда даже полиция ходить
боялась. В смысле опасности в Барроу можно было не
беспокоиться, а вот относительно внешнего вида Барроу
был как меньшой брат баррио, и даже созвучен. Дома
были страшные, ветхие, бедняцкие (в Каракасе-то тепло, а тут как им живется?!).
Вот сараюга с гордо взвившимся американским флагом,
под которым сушится оленья шкура. Вот ржавый гараж на задворках, а на нем
красуется розовая «принцессина» кроватка с
заправленным постельным бельем — безумие! Барак на столбиках оказывается
кабинетом дантиста Дж. Мортона.
А вот нечто, напоминающее по форме ярангу, но она крыта не оленьими шкурами, а
какой-то стекловатой. Эскимосские лодки, как скелеты, валяются во многих
дворах. Их, видимо, обтягивают кожей какого-нибудь кита, но без обтяжки они
выглядят остовами. И везде яркие, очень современные снегоходы и вездеходы
соседствуют с обычными санями-нартами, на которых эскимосы ездили из века в век…
Заканчивая рассказ про Барроу, поделюсь нашим
изумлением: мы попали на ночевку в гостиницу, которая снаружи выглядела как
строительный вагончик, а внутри была не хуже любого четырехзвездочного
отеля в Европе! Плюс уборщица с пылесосом и шваброй как вечный двигатель на
вечном приколе в вестибюле отеля (потому что отель не стал унижать постояльцев
бахилами). И теперь меня мучает вопрос: может быть, и эскимосские дома внутри
не хуже европейских?…
Третью жизнь
за рулем.
Три века без сна.
Завевает наши сердца серым дождем.
И кажется все:
По нулям кислород и бензин…
(Шевчук)
К этому времени мы как-то уже устали. Особенно я. Меня вымотали все эти
внезапные сложности, все эти переговоры по-английски на грани понимания смысла
сказанного. Но больше всего усталость накопилась из-за диктата обстоятельств:
вставание по будильнику, прибытие в аэропорты к определенному времени, постоянная
прикидка расстояний и времени перегонов — какая-то вечная спешка…
Но вот, наконец-то, долгожданная свобода! В оставшиеся (жалкие!) четыре
дня (как обидно, что время так быстро пролетело…) мы сможем пуститься в
свободное кружение по дорогам Аляски! К нашим услугам основное сосредоточие
всех аляскинских дорог в треугольнике Анкоридж — Фэрбанкс — Ток (у
границы с Канадой). Плюс крысиные хвостики, тянущиеся к югу из нижних вершин
треугольника: до Валдиза и Хомера.
Все, конечно, не охватим, но добрую половину изъездим обязательно.
Мы получили новую машину — шестиместный семейный додж по цене вдвое ниже нашего
полярного джипа (вот что значит — обратиться в обычную местную компанию). Пора
в путь! Гостиницу бронировать не стали: достало пилить по заданным координатам!
День будний, ночевку наметили в людном городе — заселимся как-нибудь! Проще
заехать в первый попавшийся отель, чем разыскивать забронированный по адресу. А
может, мы устанем раньше и остановимся ближе? Или наоборот, проедем дальше? И
мы поехали наугад!..
Дорога пошла вдоль широкой извилистой реки Тананы.
Внушительные отмели походили на равнины, живущие по законам суши. Только
гигантские завалы из цельных древесных стволов, коряг и прочего топляка
возвещали миру об истинной сущности Тананы: о том,
какой безжалостной и всесильной она может быть, когда захочет. Я читала, что
вдоль этих рек: Тананы, Юкона, Дельты — когда-то жили
северные индейцы атабаски (прародители апачей). Якобы они имеют общие гены с нашими енисейскими
древними народностями, и считается, что они перешли из Азии в Северную Америку
по сухопутному перешейку, что еще был в те времена на месте Берингова пролива.
В той статье также предполагалось, что индейские племена стали распространяться
с севера на юг, вплоть до всей Южной Америки. Неужели все они в прошлом —
россияне? И про алеутов, что населяют Алеутские острова, я где-то читала, что,
возможно, они произошли от нескольких тунгусских семей, переправившихся через
Берингов пролив, если он уже был к тому времени. Тунгусский Виннету
— вождь апачей. А сибирская верная рука — друг
индейцев?!
Милая нашему сердцу Аляска (Аляска, Ласка, Лиска,
Лисичка…)! Ты такая же далекая, как Катерина Матвеевна для товарища Сухова. И
такая же русская, как ни странно! Россия, в смысле своего национального
самосознания, все давно растеряла, ушла в какие-то другие края, а ты все так же
стоишь в сарафане со старообрядческой иконой в руках посреди полей иван-чая,
как оставил тебя когда-то одиноко стоять любезный царь твой батюшка Александр
II. Это правда, потому что на Аляске (уже задумалась, а вдруг надо писать в
Аляске? как в Украине…) повсюду натыкаешься на приметы России. В каждом
сувенирном магазинчике рядами стоят матрешки, висят павлово-посадские
платки и продается фарфор с Ломоносовского фарфорового завода. Туристы со всего
света, опасающиеся приезжать в Россию, оказавшись на Аляске, воспринимают эту
землю как русскую экзотику. Буклеты обещают вам встречу с русским православием,
рекламные журналы пестрят маковками местных церквушек. Русский авангард соревнуется
с советским реализмом на постерах с изображениями
картин. Позже в одном таком магазинчике городка Сьюард
я с восторгом купила русские сказки и «Руслана и Людмилу» Пушкина… на
английском языке! Подарю их зятю. Мой зять — голландец, так пусть же он будет в
курсе тех книжек, которые я буду читать его детям по-русски. И надо же,
продавец-хозяин оказался русским! Он рассказал, что русская сувенирная тематика
здесь жадно раскупается, особенно самими американцами из остальных «нижних
сорока восьми штатов», как «свысока» говорят аляскинцы
про Америку (Гаваи не считаются — это острова). И
добавил, что Сьюард находится на одной параллели с
Санкт-Петербургом. Забавно! А нам оттуда, из России, Аляска кажется страной
белых медведей и вечных снегов. Так же и наша огромная страна воспринимается
заграницей страной медведей бурых и опять вечных снегов — люди обобщают
неоригинально!
Осень —
доползем ли, долетим ли до рассвета,
Осень, что же будет с завтра с нами?..
(Шевчук)
Тем временем мы ехали вперед и вперед. Неожиданно на постаменте появился
американский танк времен Второй мировой войны, совсем
как наш танк в Питере на проспекте Стачек. Потом я прочитала, что мы ехали в
зоне Форта Грили, где располагается американская противоракетная база. В это
сложно поверить россиянину, но никаких блок-постов,
охраны или патрулей по проверке документов мы не приметили. Мимо проплыла
взлетная полоса. Когда-то, в период Второй мировой
войны, американцы с местного аэродрома отправляли на Дальний Восток вооружение
для Советского Союза. Но потом Холодная война положила конец сотрудничеству, и
на полигонах базы американцы начали тренировать своих солдат вести военные
действия в условиях холодного климата и готовить их к возможным вооруженным столкновениям
с СССР. Боже, как же надоели все эти мужские игрушки по всему миру, которые
обходятся человечеству такой большой ценой! Вот и сейчас: Украина, Сирия,
теракты у нас и в Европе… Может быть, и правда, пора повсеместно назначить
женщин во главе армий и государств?!
Наш Ричардсон Хайвэй был абсолютно пуст. Подбирался сырой осенний вечер. Вдруг
видим на дороге целое семейство лосей (куда более приятная картина для глаз,
чем танки!). Лоси соблазнились недавно взошедшей свежей травкой, которую
посеяли вдоль откосов дороги. Смешные, колченогие, они
ретировались бочком с каким-то бестолковым видом. А потом — другие лоси. И еще… Так, в суете, в резких остановках, в попытках заснять этих
лесных товарищей прошло не меньше полутора часов. Наступили сумерки. Это была,
безусловно, настоящая дикая природа. Настолько дикая, что мы бы не возражали,
чтобы какая-нибудь бензозаправка подпортила чарующую
картину снежных горных вершин, утопающих в море таежного леса. Повторюсь: мы —
и больше никого вокруг! Только дорожное полотно, летящее под колеса в свете
фар. Ну, еще сто километров, и мы въедем в наш городок, намеченный для ночлега.
Сто километров тянулись бесконечно и уже в абсолютной темноте. О том, что мы
находимся все еще в мире цивилизации, свидетельствовали таблички с названиями
местных речушек. Видимо, золотоносных. Потому что названия были связаны с
именами людей, которые, скорее всего, владели когда-то этими участками: ручей
Мэри, ручей Бэтти, ручей старого Джона, ручей сестер Макдауэлл — что-то в этом роде… Судя
по одометру, сто километров мы уже проехали и стали ждать ярких фонарей за
каждым поворотом. Но каждый поворот был не светлее угольной штольни. Что за
чертовщина? Пара тусклых огней заставила нас встрепенуться. Может быть, эти
частные избушки — предместья города? Но дальше — снова, миля за милей —
чернота. Заблудиться невозможно: дорога-то одна. Но все же тормозим, и я достаю
карту с путеводителем. И холодею от ужаса, потому что понимаю, что перепутала
название городов: в путеводителе я прочитала про сравнительно крупный Палмер, а на карте отметила Паксон,
где проживало лишь несколько семей, и вроде бы был крошечный постоялый двор!
Понятно, что в это время суток эти несколько семей уже спали сном младенцев.
Оставалась надежда на постоялый двор, и мы рванули назад. Потому что ехать
вперед уже было проблематично: до Палмера — двести
миль (миииль!), а до следующего населенного пункта не
менее семидесяти, но где гарантия, что он будет больше Паксона
и обладает хотя бы одним постоялым двором?!
Постоялый двор — это крошечный частный кемпинг в несколько почти картонных домишек. На двери административного домика белели уже
надоевшая глазу вывеска про медведей, которых надо ежесекундно опасаться, и
табличка с телефоном хозяина. После восьми вечера хозяин настоятельно
рекомендовал его не беспокоить. Телефон, соответственно, не отвечал, а домик
был темен и пуст: еще бы — час ночи! Порыскав на машине в округе в поисках
признаков жизни, мы не получили результата. Опять Бог Дороги шлет нам
испытание! Нужно было что-то решать. Я предложила просто пилить вперед,
меняясь, чтобы не уснуть, до первого попавшегося отеля. Правда, дорога
предстояла опять в абсолютно дикой природе… И тут Ася
тоном, не предполагающим никаких возражений, неожиданно резко заявила: «Никуда
мы больше не поедем! Мы останемся здесь и переночуем в машине!» Немного опешив,
я не возразила, и мы снова поехали к постоялому двору. Неподалеку
припарковалась фура, и из кабины начали вылезать какие-то мужики. Нам вдруг
стало жутко: ночь, мы одни, звонить некому, да и связи нет; вокруг лес,
притаившиеся медведи и страшные незнакомые мужики!.. Хорошо, что темно: им не
видно, сколько человек в нашей машине и кто за рулем — подумалось мне тогда. Мы
медленно объехали фуру и припарковались за кустами напротив таблички про
медведей. Где-то рядом, за деревьями, был слышен шум воды: то ли речные пороги,
то ли водопад. Этот водяной гул перебивал все ближние звуки. И это было очень фигово, т. к. стало невозможно контролировать обстановку
вокруг машины: если кто-то вздумает подкрасться, мы его точно не услышим.
Вылезать из машины нам хотелось, как умереть. А вылезти надо: вся теплая одежда
в багажнике, надо отыскать еду, да и пописать бы на ночь не мешало. Вы
когда-нибудь писали, держась за руки? Нет? Неудобно? А что делать, если сердце
даже не колотилось — оно вибрировало в каком-то адском резонансе с нашим
ужасом. В паре же зашедшееся сердце колотилось на пару ударов реже. Да и
медведь мог попутать картинку и принять нашу пару за одно целое — за одно целое
большое существо!.. Скорее, ааааа! Клик-клак! — и мы
уже в машине. Запертые. Сидим — переводим дух. Уффф!..
Как будто машина нас защитит, если что (гризли тут 3-4 метра ростом). Но это
наше раннее, детское, наивное: «Чик-трак!
Я в домике!» — оно же с нами — вечное, никуда не делось! И оно работает:
спасает обстановку. Вот мы уже бутерброды навертели, жуем. Вот капелюшку виски для храбрости и сугреву
приняли. И вот, мало-помалу, ржать начинаем: отлеглооо…
Ночь все равно была тревожной, расслабиться во сне не удалось. Глаза все время мониторили часовой циферблат, а душа молила о скором
рассвете. И он наступил: сырой, ледяной и мерзко серый. Две неповоротливые,
обряженные в теплые вещи, фигуры с походкой роботов из-за затекших в машине ног
и с мятыми серыми лицами сделали по четыре шага в сторону от административного
домика и с чувством глубокого удовлетворения снова описали
территорию этого чертова вымершего кемпинга. Так им всем и надо! Поехали
отсюда, Ася!
Облака гонят в
осень туман.
Над водой — золотой караван.
По лесам заплутали дожди,
С ними я, до капели не жди…
(Кинчев)
И опять в лобовом стекле, как на экране, аляскинская
осень стала крутить свое кино. Завораживающее. Немое. Без излишеств — сплошной арт-хаус! Все-таки как же
я люблю север: только на фоне минималистских, строгих его пейзажей и можно
разглядеть настоящую красоту природы. Тогда и коряга становится изумительным арт-объектом. А кто ж ее заметит в какофонии форм и цвета
посреди джунглей?!
Эх, бедные наши родственники: им ведь придется смотреть все эти несметные осенние
кадры, которые мы тут нафотографировали. Мы и так
засыпаем их снимками каждый вечер в специально созданной группе «Аляска» в вотсапе. Шлем, а потом с гордостью читаем восхищенные
возгласы типа: «Ну, это отвал башки!» или «Безумная круть!» или «Офигительный вид!».
В общем, развлекаемся по вечерам. Хотя у них там, в России, в это время утро.
Одна печаль: все путешественники с Аляски обычно привозят снимки медведей,
вылавливающих из реки лосося. Мы, естественно, тоже надеялись слетать на Катмай к медведям. Но в наше расписание внесла непоправимые
изменения непогода в Заполярье, когда мы потеряли два дня. Плюс спорный сезон
для такой дорогой поездки: нерест лосося заканчивается в августе, и в сентябре
объевшиеся медведи уже становятся редкими гостями на опустевшей реке — рыба
ушла. Короче, несмотря на обилие тревожных табличек с обещанными медведями
повсюду на нашем пути, мы пока ни одного мишука не
встретили и сильно закручинились.
В плане еще были ледники, поэтому, проехав Анкоридж,
мы устремились на прекрасный полуостров Кенай — к
ледникам. Неожиданно видим на дороге плакат, сулящий встречу с живой природой и
с… медведями. Что-то вроде небольшого заповедника. Конечно же, едем! На этой
территории было непонятно: то ли животных поместили за решетку, то ли людей —
площади были сопоставимы по размерам. Нагулялись, наснимали зверья и, самое
главное — медведей.
Над тобою
тонны льда
стирают память птичьих стай,
скрип бетонных свай…
(Plastika)
И вот, наконец — ледник. Общественная парковка с туалетом и сувенирным
магазином. Рейнджеры в военном хаки и ковбойских шляпах, работающие во всех
крупных американских заповедниках, штампуют специальные паспорта с перечнем
национальных парков США. Такой сувенирный паспорт — гордость туриста и
подтверждение его пребывания в знаменитых природных заказниках. Многие даже
всерьез его покупают и проштамповывают. Самого ледника еще не видно, но уже
изумляют таблички с информацией о его местоположении десятки лет назад. Этот
ледник покидает нас, медленно исчезает. Ледяная река движется вспять…
Дорожки к леднику размечены, подписаны: тут — площадка с видом и возможностью
подъехать в инвалидной коляске, тут — начало многокилометровой тропы в трудно доступные места ледника, а тут — оптимальный маршрут,
подходящий вплотную к леднику и не отнимающий у тебя значительных сил. Конечно
же, идем туда! Вокруг — низкорослый осенний лесок и полчища каких-то злобных
мелких мушек, пытающихся приземлиться тебе то в
ноздри, то в рот. Тропинка струится вверх; приходится пыхтеть на подъеме.
Жарко! Но вот, на определенной высоте тебя начинает обдувать свежая струя с
ледника. Во-о-он он — бело-голубой язык, свесившийся
с горы. Прохладный воздух неожиданно превращается в направленный холодный
ветер: от ледника к тебе. Тут же жалеешь о не взятой шапке, но все равно идешь
и идешь навстречу леднику. По мере сближения, он вырастает, раскрывает перед
тобой свои ярко-голубые трещины, каверны, пещеры и обдает тебя своим
беспощадным ледяным дыханием. А ты, как замерзший Кай перед Снежной Королевой,
застываешь и не можешь оторвать от него глаз… В глаза
же, будто из какой-то аэротрубы, уходящей в открытый
космос, обрушивается вечный холод непостижимой Вселенной… Стоишь — замерзая,
замирая, умирая?..
Наконец, мы очнулись. Это нужно было как-то переварить. Мы стояли с Асей рядом,
но словно поодиночке. Наши щеки порозовели от ветра, глаза блестели, а
выбившиеся волосы мотались по лицу из стороны в сторону. Как же он был
прекрасен, этот ледник. Иногда Бог Дороги дарит по пути такие сокровища!
Дорога… Ты учишь нас быть открытыми миру и смелыми. Ты даешь нам радость от
умения удивляться, от дерзости ехать туда, куда глядят наши глаза. Ты даришь
нам счастье ощущать себя такими подлинными, живыми и настоящими — какими мы
были только в детстве.
Эта наша безрассудная, но такая чудесная Аляскинская
дорога закончилась в аэропорту Анкориджа, и мы
полетели домой. Весь обратный путь у меня в голове крутилась песенка группы «Мураками»:
И не важно,
кто ты,
И не страшно, где ты.
Пытаешься что-то найти-потерять,
А мы уже научились летать!
Пальцем в небо, только Бога щекотать,
Пальцем в небо, в небо — Бога щекотать
Только Бога щекотать…
(Василий Уриевский)