Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 10, 2016
Юлия МЕДВЕДЕВА
Публицист, литературовед, член оргкомитета фестиваля «Петербургские мосты». В
2000 году окончила факультет журналистики в СПбГУ. Работала на ГТРК «Петербург
— 5 канал», редактором журналов «Обучение и карьера в СанктПетербурге»,
«Учебная афиша», «Капитель», «Каталог качества “РИО”». Пишет статьи об
архитектуре, истории, литературе. Живет в СанктПетербурге.
Бытует мнение, что из хороших стихов не стоит делать песен: внутренняя
мелодия стиха самодостаточна, зачем ее портить?
Однако многие авторы — и прекрасные авторы — живут в памяти людской
исключительно в обрамлении аккордов. Обыватель вряд ли вспомнит стихи Николая
Рубцова, зато с удовольствием напоет «Я буду долго гнать велосипед». А спросите
про Кушнера — самым известным его произведением назовут «Времена не выбирают»,
и все потому, что — песня. «Голосистый соловей» Дельвига,
«драгоценная женщина» Заболоцкого, романсы на стихи Есенина, Пушкина, Тютчева —
все ушло в народ, народным и становясь, порой теряя
авторство. Теряют ли при этом поэты? Вряд ли. Ценить поэзию — удел избранных, а
песня доступна каждому. Мне лично сложно представить автора, который будет против, чтобы его стихи переложили на музыку. Только
желающих и, главное, умеющих это сделать — единицы.
В Петербурге живет уникальный музыкант, «поющий стихи», — его зовут
Александр Джигит. Создавая песни на стихи поэтов — классиков и современников, в
течение 30 лет он записал с десяток пластинок, создал пять концертных программ,
аранжировал тексты более семидесяти авторов.
— Александр, сколько всего у Вас песен?
— Учитывая то, что я сочиняю с пятнадцати лет, точно сосчитать уже сложно.
Вопрос — сколько я помню. Сейчас исполняю где-то порядка двухсот произведений.
В основном это песни на стихи наших современников. Из тех, кто постарше: Виктор
Соснора, Геннадий Григорьев, Виктор Ширали, Ольга Бешенковская… Из тех, кто помоложе: Галина Илюхина,
Екатерина Полянская, Дмитрий Григорьев, Алексей Ахматов, Людмила Казарян… Пожалуй, я не смогу
сейчас перечислить всех своих соавторов, кого хотел бы, со многими из них мы
тесно сотрудничаем, выступаем, гастролируем, многие стали моими друзьями. Кроме
того, я записал альбом песен на стихи поэтов Серебряного века: Блок, Цветаева,
Мандельштам, Белый, Волошин, Ходасевич… Есть в
коллекции и Державин с Ломоносовым.
— На любые стихи можно написать песню?
— Встречаются авторы, с которыми я, например, не справляюсь. Это не значит, что
я их не люблю, или невозможно из их стихов сделать песни, но у меня музыкальных
ассоциаций они почему-то не вызывают. Вадим Шефнер —
нет, Гиппиус — нет, а вот Аронзон — да, Александр
Скидан — да, Арсен Мирзаев
— да.
— С классиками ясно, а вот как пишутся песни на стихи современников? Вы
сообщаете, что берете их текст в музыкальную обработку?
— Я не спрашиваю, потому что не могу быть уверен, что песня напишется. Система
работы такая — я нахожу текст, пишу на него музыку, записываю, отправляю
автору. В большинстве случаев получаю положительные отзывы. Правда, иногда для
авторов неожиданно, как по-новому может зазвучать текст. Так, например,
Александр Скидан был удивлен, что его стихотворение имеет один сюжет, а музыка
— другой. Но они совершенно не мешают друг другу.
— Для того, чтобы начать перекладывать стихи на
музыку, надо было еще и увлекаться поэзией. Наверное, в семье было много
поэтических сборников, велись разговоры о поэтах?
— История развернулась с другой стороны. На самом деле, в детстве и юности я не
так сильно интересовался поэзией. Вот отец у меня поэзию любил и сам писал
стихи. Я этого дара никогда не имел. В доме было много книг, но зачитывался я
вовсе не стихами. Кроме того, больше всего остального меня тогда интересовала
музыка. В 10 лет я поступил в музыкальную школу, в 14 ее окончил — это был
краткий курс игры на классической гитаре, программа для взрослых. Таким
образом, мое знакомство с музыкой началось не с авторской песни, а с
произведений для лютни, с шедевров великих гитаристов — таких, как Андреса Сеговия, творчество которого
сподвигло композиторов, пишущих для симфонического
оркестра, начать писать для гитары, — с Энрике Гранадоса, Исаака Альбениса, Мануэля де Фалья… Первую песню я
написал в 15 лет — это был романс на стихи поэта-фронтовика Михаила Шпитального:
Мне судьбой утонуть суждено,
Так цыганки гадали не раз.
Я б хотел опуститься на дно
Твоих милых и ласковых глаз. …
Мне папа принес огромную тетрадку с рукописными текстами, почти все они были
о войне. Шпитальный был его сослуживцем, инженером по
профессии. И вот это стихотворение что-то вызвало в моей душе. Посылом же
написать на него музыку послужила передача «У камина», посвященная романсам,
которую вел Эдуард Хиль.
Дальше — больше. Через какое-то время наш школьный стройотряд отправили в
Дрезден собирать вишню, я, конечно, поехал с гитарой. И в купе поезда я
познакомился со своим ровесником Сергеем Миханковым,
который сочинял стихи. Из Германии мы привезли пять песен. Это хобби
продолжалось у нас двадцать пять лет. В тандеме с Миханковым
мы прошли, что называется, через «огонь и воду»: сочинение музыки на стихи,
стихов на музыку, одновременно писали музыку и стихи, за два часа рождая песню.
Записали две пластинки. Не прошли только главного этапа — «медных труб» —
публичного исполнения этих песен. Я не мог заставить себя выступить с ними на
публике. С одной стороны, я не мог справиться с эмоциями, а с другой — мне
казалось, что все это для очень узкой аудитории, и с этим нельзя выйти в
большой концертный зал — там было много рока, андеграунда. В конце концов, Сергей
сказал: «Ты не исполняешь публично мои песни, они никак не продвигаются, я не
могу больше ждать, поэтому я решил стать художником». (И вот, посмотрите, на
стенах моей студии висят его картины.)
Но при этом Серёга добавил: «Ищи других авторов». И я открыл для себя стихи
Татьяны Житлиной, своей родственницы, уже погибшей к
тому времени, и в 2004 году записал на ее стихи пластинку, которая называлась
«Мы гуляли по раю» (оттуда песня «Александрийская колонна» — я ее часто
исполняю). Этот опыт показал, что стихи другого поэта, вызывая совсем другие
эмоции, влекут за собой создание нового оригинального музыкального материала,
который может быть положен в основу песен, интересных другой аудитории. Вот
тогда я всерьез начал интересоваться поэзией.
— Но то, что Вы начали делать, уже был не андегрануд?
— То, что я делаю, — это достаточно популярный жанр. Городской романс, блюз или
рок, но это не самая сложная для восприятия музыка. Это не атональные
произведения. Даже если я использую текст, написанный верлибром, то все равно
пишу мелодию, у которой четко выражена форма. Так получилось с текстом Арсена Мирзаева:
сидели
на канале Сен-Мартен
водой
друг друга
поливали из бутылки.
казалось бы, что может быть глупее?
что может быть,
того не может быть.
— в таком атмосферном произведении отсутствие рифмы мне не мешает. Но так я
работаю редко. У известного верлибриста
Валерия Земских для песни я выбрал ранние тексты, в которых все-таки рифма
присутствует.
— У Вас есть песни на стихи Цветаевой. Ее поэзия сама по себе очень музыкальна,
это не мешает перекладывать ее на музыку?
— Это сложно… Но в других случаях бывает настолько
просто, что песни не получается. Когда текст сам по себе диктует музыку, это
тоже нехорошо. К тому же, на известные стихи есть уже множество переложений, и
вариант, что ты напишешь лучше, — минимален. Как говорил мой знакомый музыкант,
очень тяжело играть на инструменте, которому больше ста лет, потому
что слишком много гениальных людей держало его в руках. То же самое можно
сказать о поэзии — стихи Серебряного века столько раз были переложены, что,
конечно, с ними работать трудно. Но, тем не менее, с Цветаевой произошел
совершенно уникальный случай, хотя и не могу сказать, что единственный в моей
практике — я сложил песню из трех ее произведений. Все они посвящены белой
гвардии и написаны в 1918 году. Одно из стихотворений — «Дон»: «Белая гвардия,
путь твой высок:/ черному дулу — грудь и висок…». Оно четырехчастное,
но две части написаны в одном ритмическом рисунке, две в другом. Я взял две
части, написанные в одном размере, добавил к ним стихотворение, которое было
написано Цветаевой спустя две недели (оно в том же размере), а для припева
позаимствовал строфу из ее третьего стиха:
— Где лебеди? — А лебеди ушли.
— А вороны? — А вороны — остались.
— Куда ушли? — Куда и журавли.
— Зачем ушли? — Чтоб крылья не достались.
Собственно, я сначала и услышал этот припев, а потом уже стал искать
куплеты. Всегда сначала надо за что-то зацепиться, хотя бы запев услышать.
— Как часто приходится перекраивать стихотворение ради песни?
— Не часто, но бывает. Есть романсовая форма звучания, где текст идет сплошняком, как он и был написан, а есть песенная — тут
нужен припев. Иногда удается найти его в том же тексте — так случилось со
стихотворением «Минута» Иннокентия Анненского — припевом стало одно из его
четверостиший. Иногда припев рождается спонтанно. Так, я взял текст Георгия
Иванова:
Эмалевый крестик в петлице,
И серой тужурки сукно.
Какие печальные лица,
И как это было давно…
— дивное стихотворение, но короткое, в восемь строк, из него песни не сложишь. Но мне повезло, что рядом с ним в первой книге антологии по Серебряному веку стояло другое стихотворение:
Только темная роза качнется,
Лепестки осыпая на грудь.
Только сонная вечность проснется
Для того, чтобы снова уснуть
— и я увидел в нем припев. Впоследствии оказалось, что два этих текста были
написаны с разницей в тридцать лет. Но они об одном и том же! Ностальгия,
потеря родины… Это, кстати, была моя первая песня,
написанная на стихи поэта Серебряного века. Я написал ее в 2007-м году.
Можно доделать песню, что называется, на лету. Так, я объединил два
стихотворения Виктора Ширали, но все равно чего-то не
хватало. Я пришел к нему, попросил: «Допишите куплет, мне необходим финал». Он
послушал меня, дописал. Этой строфы нет в его книгах, но она есть в песне. Зато
два стихотворения, из которых я сделал песню, он поставил в сборнике рядом.
— Какие песни в своем репертуаре Вы считаете наиболее удачными?
— Я очень ровно отношусь к тому, что сделал. Самому мне сложно выделить
наиболее удачные песни. При создании каждой из них я сочинял музыку на самое
любимое стихотворение на данный момент. А у публики — есть свои «хиты»: то, что
легче всего и лучше воспринимается. Я в исполнении на это ориентирован — не на
свое мнение, а на мнение слушателей, и стараюсь, чтобы половина программы
состояла именно из таких песен. Это «Тройка» и «Неимение»
Геннадия Григорьева, «Эмалевый крестик» Георгия Иванова, «Чернеют дерева» и
«Имена» Виктора Ширали…
Большая удача — «Блок-блюз» на стихотворение Александра Блока («О доблестях, о
подвигах, о славе…»). Интересная история, как появилась эта песня. Мне
захотелось ее исполнить, я стал искать мелодию и буквально через две минуты
вышел на музыку Глинки «Я помню чудное мгновенье…». Открыл Интернет, и
оказалось, что Блок писал свое стихотворение именно по мотивам этого
произведения, создавая поэтическую перекличку. Там одинаковое количество строф,
сходный сценарий, одинаковые переживания, только финал отличается. У Пушкина:
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь
— примирение и утешение, а у Блока:
Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола
— горечь и отвержение. Эта перекличка — известный факт. Но я-то вышел на
него через музыку! Просто удивительно! Я, правда, тогда не обрадовался, а
опечалился — лучше Глинки-то не сочинить, но в голове продолжал крутиться блоковский текст. Как-то раз поехал на машине в магазин и
включил радио — а там блюз. Я машинально стал пропевать
строчки под мелодию, и все очень хорошо сложилось. Пока делал покупки, уже
придумал песню и, приехав домой, записал.
Интересно еще и то, что этот текст — ровесник блюза. Он сочинен в 1908 году,
когда блюз уже вовсю распространялся по Америке (хотя
сам музыкальный термин появился в 1912 году). Хронологически все это очень
близко.
— Некоторые считают переложение стихов на музыку моветоном; как Вы относитесь к
такому мнению?
— Для меня было важно, как отнесутся к моим песням люди с биографией, такие,
например, как Виктор Топоров, который за неделю до того, как услышал мое
выступление, говорил, что нет такого жанра — «авторская песня», а пение под
гитару портит стихи. Всем известно, как резко и едко мог высказываться Топоров.
И вот, на одном из поэтических вечеров я выхожу на сцену с гитарой и говорю:
«Знаю, что Виктор
— А на Топорова пробовали писать песни?
— Я его читал, но пока не смог услышать нужную мелодию… Для
меня оказалась очень важной составленная им антология «Поздние петербуржцы», в
которую вошли Виктор Соснора, Тамара Буковская,
Константин Кузьминский, Владимир Эрль,
Николай Голь, Лев Лосев… Из 35 авторов у меня порядка 15 совпадений. Много из
того, что он выделил, легло в основу моих песен.
— Во время нашего разговора столько уже прозвучало имен… Я, честно говоря, не
могу припомнить, чтобы кто-то из современных композиторов работал со стихами в
таком количестве. А Вы можете назвать кого-нибудь?
— Из наших питерских мне нравятся переложения Максима
Жернового и Валерия Егорова — особенно по Серебряному веку; возможно, мы сможем
объединить усилия и создадим общую концертную программу. Кстати, у Евгения
Клячкина есть песни, которые он написал не на свои стихи, и они у меня самые
любимые в его репертуаре. Например, «Рождественский романс» на стихи Бродского.
Клячкин просто скопировал, перепел интонацию поэта, и получилось гениально.
Иногда этого достаточно. У меня есть песня на стихи Екатерины Полянской, где я
к ее манере чтения чуть-чуть добавил аккордов, и этого хватило. Близко к
интонации поэта получились песни на стихи Геннадия Григорьева. А бывает, что
песня выходит совершенно непохожей на авторское чтение — так, например, вышло с
текстами Виктора Ширали.
— Много приходится выступать в последнее время?
— Довольно часто. Я уже говорил о программе «Поздние
петербуржцы», а есть еще «Три века русской поэзии», «Современники», «Серебряный
век», «От ноты "до" до ноты "после"».
От ноты «до» до ноты «после»
есть музыкальный интервал.
Учась ребенком, только взрослым
его размер я осознал
— это четверостишие, столь многозначное для меня, я сам и сочинил (что
поделать — влияние поэтов!). Ведь моя биография — это постоянное общение с
поэтами, и о каждом своем соавторе я могу рассказывать долго и с удовольствием.
Не так давно выступал в Москве с сольной программой, ездил на Волошинский фестиваль в Крым, на Ландшафтный фестиваль
поэзии в Тарту… Сейчас начал сотрудничать с «Петербургконцертом», в ноябре буду выступать в их зале в
особняке Кочневой. И, конечно, «Петербургские мосты» — основной поэтический
фестиваль для меня, в котором я участвую постоянно. Ведь как бы ты ни выступал
успешно на выезде, очень важно, чтобы дома тебя тоже слушали. Особую
признательность хочется выразить оргкомитету фестиваля и лично Галине Илюхиной за ее многолетний труд. Есть еще
несколько человек, подвижническая деятельность которых помогла мне обрести
уверенность в том, что я занят нужным делом: это Евгений Жуков (Фонд поддержки
современной поэзии), Юлия Хрисанфова (поэтический
салон «Карповка, 28»), Александр Никонов (фестиваль
«В контексте классики»), Наталья Некрасова (литературные вечера в выставочном
зале «Ротонда» ДК «Ижорский»), Людмила Казарян
(Ландшафтный фестиваль в Тарту), Арсен Мирзаев (литературные вечера в «Старой Вене»).
— Вы как-то говорили о том, что не с любой песни можно начинать концерт…
— Первой, как мне кажется, должна быть песня психологически удобная. Вначале
публика к тебе привыкает: к голосу, к манере исполнения, к звучанию инструмента… Поэтому должно быть что-то внятное, не требующее особого
внимания, ненавязчивое, с простой мелодикой… А уж потом ты зрителя берешь и
ведешь дальше, по своим лабиринтам — показываешь свою любимую комнату, какой-то
вид из окна, гармонию необычную, которую ты придумал. Но не надо с этого
начинать. А заканчивать надо тем, что больше всего запомнится. К сожалению,
человеческая память такова, что слушателю запоминается из концерта не более
трех песен (из нового концерта, естественно, состоящего не из известных хитов).
Я проверял это методом опросов неоднократно. Причем, каждый человек запоминает
что-то свое, но, как правило, все равно не больше трех произведений.
— Кстати, я заметила, что в последнее время Вы поменяли гитару на лютню…
— На самом деле, у меня несколько инструментов. Вот этот, например, живет в
студии — кленовая гитара, XIX век, австрийская фирма Sid.
Она была реконструирована Дмитрием Павловичем — менялись передняя дека на более
тонкую. После этого к ней вернулось фантастическое
звучание, и в основном я пишу песни в студии под нее. А выступаю уже четвертый
год действительно с лютней. Ее также сделал Дмитрий. Борюсь со стереотипами,
слишком много людей поют под гитару. Сейчас лютня уже стала неотъемлемой частью
моего имиджа.
— В заключение можно поговорить о творческих планах.
— Я лучше скажу о своей мечте (ну может быть мечта у человека?) — мне бы очень
хотелось, чтобы поэты писали стихи, рассчитанные на то, что они могут стать
песней. Для меня текст первичен, я пытаюсь стихотворение обыграть, аранжировать
и спеть. Вот стихи Ольги Бешенковской — это
изначально песня, и она очень популярна.
Всяк кулик — свое болото,
Вот и я безмерно чту…
Кони Клодта, кони Клодта
На Аничковом мосту!
Чем вы дальше — тем вы ближе,
Теплокровнее, родней.
Хоть в Берлине и в Париже
Столько вздыбленных коней…
Но сквозь мира позолоту
Проступают на лету
Кони Клодта, кони Клодта
На Аничковом мосту! …
Это песня, и ничего тут не надо выдумывать, клеить, резать, добавлять… Это в идеале.
Главная проблема современной эстрады — отсутствие хороших текстов. Пишите
песни, и не только я, но и другие композиторы будут писать к ним музыку, и
повысится качество нашей эстрады, и к поэзии вновь вернется популярность.