Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 7, 2015
Эмиль СОКОЛЬСКИЙ
Прозаик, критик. Родился и живет в Ростове-на-Дону. Окончил
геолого-географический факультет Ростовского государственного университета.
Автор публикаций об исторических местах России, литературоведческих очерков и
рассказов. Печатался в журналах «Дети Ра», «Футурум АРТ», «Аврора», «Музыкальная жизнь», «Театральная жизнь»,
«Встреча», «Московский журнал», «Наша улица», «Подьем»,
«Слово», «Дон» и других. Редактор краеведческого альманаха «Донской временник»
(Ростов-на-Дону).
НЕ О МЕБЕЛИ РЕЧЬ
Эстрадный драматург Матвей Грин вспоминал слова Утесова:
«Вы знаете, как проверяются душевные качества людей?! Я вам скажу — это
происходит в то время, когда грузчики заносят новую мебель. Лестничные клетки у
нас узкие, двери тоже, а мебель часто широкая. Так вот, одни хозяева кричат
грузчикам: “Осторожнее, полировка!” А другие: “Осторожнее, руки!”»
ДУРНЫЕ ПОСТУПКИ
Из «Окаянных дней»:
«Толстой говорил, что девять десятых дурных человеческих поступков объясняются
исключительно глупостью.
— В моей молодости, — рассказывал он, — был у нас приятель, бедный человек,
вдруг купивший однажды на последние гроши заводную металлическую канарейку. Мы
голову сломали, ища объяснение этому нелепому поступку, пока не вспомнили, что
приятель наш просто ужасно глуп».
МАТЕМАТИКА ПРОТИВ ТЕРРОРИСТОВ
Всегда с большой осторожностью относился к таким вещам, как «опыт» и
«логика». Нельзя быть заложником своего (тем более чужого) опыта. Опыт — это
«точка зрения», которая мешает видеть. Логика немногим лучше. И как приятно
находить умных единомышленников! Логика — это мысль, заключенная в себе самой,
— высказался где-то Набоков. А вот как замечательно в записной книжке Д.
Лихачева:
«Никогда нельзя полагаться на сведения одного рода, на одну аргументацию. Это
хорошо может быть продемонстрировано на следующем “математическом анекдоте”. С
математиком посоветовались: как обезопасить себя от появления террориста с
бомбой в самолете. Ответ математика: “Возить с собой бомбу в портфеле, так как
по теории вероятности очень мало шансов на то, чтобы в самолете одновременно
оказались две бомбы”».
ВСЕГО ЛИШЬ ПРИВЫЧКА
Все-таки возмущение, негодование, раздражение, недовольство и прочее —
следствие привычки. Чистый автоматизм. А возникновение этих эмоций — следствие
подражания: дитя начинает с того, что от взрослых перенимает их реакцию на
раздражители, усваивая, что именно так следует на них реагировать.
Простейший пример: у нас падает — даже не посуда, которая разбивается, а —
просто что-то падает. Все мы знаем, что вещи имеют такое свойство — падать, ибо
действует сила притяжения. Но стоит однажды вздохнуть с досадой: «о господи…»,
или неприязненно припечатать: «.б твою мать!», — как
будем повторять это снова и снова.
НЕ НАДО СПОРИТЬ
В спорах рождается истина? Не знаю. Ну, может быть, иногда… если спорят два
человека… А если больше?
По-моему, споры «телевизионные», споры в печати, где произносятся самые разные
мнения — умные, глупые, — должны бы убеждать в том, что такие «многолюдные»
споры сводят к нулю действие любого высказывания.
ОЧЕВИДНОСТЬ
Генри Джеймс, которого я ценю, очень верно сказал:
«Художник, создавший то, что ему больше всего хотелось сделать, выполнивший
свой замысел, остается совершенно одиноким посреди болтливой, непонятливой
толпы».
И все же — неглубокая, банальная мысль. Ведь художник вовсе и не для толпы
творит. Зачем ему она?
ВИД НЕЗАВИСИМОСТИ
Есть люди отдающие, есть принимающие. Первые — счастливее, они долго
сохраняют молодость, они «живее», на их лицах гораздо реже, чем у людей второго
типа, заметен отпечаток усталости от жизни. Все время обращаю на это внимание.
И еще — из письма Фета к Толстому:
«Не помню, писал ли я вам о пословице, слышанной и заученной на всю жизнь от
Петра Боткина: «Дай Бога дать, не дай Бог взять». В этом смысл всего
христианства и всей моральной жизни. Дающий принимает роль и чувство божества,
берущий — раб, ибо чувствует, что делает долг, поступает в зависимость от дающего».
ПОСЛАНЬЕ НИКОМУ
Вот типичное «петербургское» стихотворение. Мне думается, иногородний
такое бы не написал. И в который раз удивляюсь и радуюсь: ну что тут
особенного, что поэтического? — к Обводному каналу пришел усталый человек с
дешевым вином, с хмельной замедленностью смотрит на черную воду, глубоко
осознавая, как же он все-таки душевно гадок; высасывает бутылку, швыряет ее в
воду, уходит. Какая тут романтика! А стихотворение, вроде и простенькое, дышит,
поет, на душе легко и едва ли не радостно. Тут можно сказать: автор обыгрывает
свое упадочническое настроение, занимается самолюбованием. Да нет же, это сам
стих выводит его на свет!
Алексей Ахматов, «Атаманский мостик»:
Здравствуй, мой канал Обводный,
С масляной водой бесплодной
В скользком камне ледяном.
Я пришел на мост казачий, —
Неживой, немой, незрячий,
С красным мерзостным вином.
Оба мы мертвы, не скрою,
Оба знаем за собою
Столько трусости и лжи.
У кого душа чернее,
Холоднее и страшнее,
Свет мой, зеркальце, скажи.
Что ж, хоть это и нелепо,
Поглядим друг в друга слепо,
Каждый уходя во тьму.
Я допил, храня ухмылку, —
Забирай себе бутылку,
Как посланье никому.
ВАСЬКА-ГЕНИЙ
Зачем отвечать на недобрые письменные выпады в свой адрес? Ведь их авторы,
скорее всего, на то и рассчитывают: на нашу реакцию, на развитие дискуссии, на
внимание к своей персоне. Доставлять им удовольствие? Мне всегда жаль, когда
умные люди тратят время на это. Даже когда просто припечатывают обидчика
хлестким словом. Какой смысл? — обидчик сам себя припечатал…
А всем прочим, читающим оно, по большому счету, и вовсе до фонаря.
Пример нужно брать с крыловского Васьки, который
слушает да ест. Гениальный был кот.
МАСКА
Георгий Гурджиев, философ-практик, говорит о том,
«как важно быть серьезным», чтобы потратить время с пользой. Но имеет в виду
«не ту серьезность, которая выходит из-под нахмуренных бровей и сжатых губ,
заботливо сдержанных жестов и выдавливаемых сквозь зубы слов, а ту серьезность,
которая означает решительность и настойчивость в поиске, напряженность и
постоянство в нем, так что человек, даже отдыхая, продолжает свою главную
задачу».
Великолепно сказано! Недаром внешне серьезные люди всегда внушали мне
подозрение.
СОЖАЛЕНИЕ ГЕРЦЕНА
«Досадно, что я не пишу стихов… Стихами легко рассказывается то, чего не уловишь прозой… едва очерченная и замеченная форма, чуть слышный звук, не совсем пробужденное чувство, еще не мысль… в прозе просто совестно повторить этот лепет сердца и шепот фантазии…»
И БУКВА МОЖЕТ УБИТЬ
Бывший сотрудник одной из газет города Волгодонска мне рассказал о чудовищной
опечатке в крупном заголовке, исказившей (выражусь так) смысл статьи. В
оригинале материал назывался «Пребывание депутата N (фамилия не обязательна) на
Атоммаше». Так вот, вместо буквы «р»
каким-то образом оказалась буква «о».
Что там! — я как-то нашел ошибку и пострашней… В книге
донского писателя (есть такое понятие — донской писатель) Виталия Закруткина «Млечный путь» (Ростовское областное
издательство, 1948).
По радио «прозвучало… слово Сталина.
«Товарищи!» — сказал Сталин.
Емельян Иванович опустился на стул и закрыл лицо руками. Он почти не слышал
того, что говорил Салин…»
Что сталось с тем корректором, с прочими работниками? Или пронесло?
В ГИПСЕ
Нина Краснова записала свою беседу с Виктором Астафьевым, я читал и
потешался: молодец старик, как точно акценты расставил!
«В провинции все время надо себя спасать. Как только тебе начинает нравиться
местный футбол, местный театр, местная музыка, местная поэзия… лови себя на
мысли, что ты уже начинаешь погружаться во все это… тебя
словно гипсом обкладывает со всех сторон. В провинции много
необразованности, квасного патриотизма, который не дает правильно взглянуть на
какие-то вещи, оценить их критически и предпринять какие-то усилия, чтобы
поднять местную культуру на более высокий уровень».
ВСЕ УЖЕ СКАЗАНО
Бывает, задумываешься о чем-нибудь житейском, приходят «философские» мысли,
а ведь все уже тысячекратно продумано и высказано… За
нас! Вот, нашел блокнот, в который, живя три дня в Артемиево-Веркольском
монастыре, делал выписки из книг местной библиотеки. В блокноте, в частности,
слова отца Александра Ельчанинова:
«Многое облегчалось бы для нас в жизни, многое стало бы на свое место, если бы почаще представляли себе всю мимолетность нашей жизни,
полную возможность для нас смерти хоть сегодня. Тогда сами собой ушли бы все
мелкие горести и многие пустяки, нас занимающие, а большее место заняли бы вещи
первостепенные».
МУЗЫКА — ПРЕЖДЕ ВСЕГО
У Шаляпина уникальный тембр голоса. Но как актер он меня подавляет,
отвлекает от музыки. Его манере подражали многие, особенно солист Большого
Театра Александр Пирогов. Это ужасно — подражать Шаляпину. Гений — явление
одноразовое. Недаром немецкий дирижер Курт Зандерлинг сказал то, что я сказать бы, наверное, не
решился:
«Русские в пении идут от слова, и ваш Шаляпин — в первую очередь — погубил
русскую вокальную школу».
НА СТОРОНЕ ГАРМОНИИ
Снова слышу сетование поэта: люди, которым помогал, которых поддерживал в
трудные минуты — не отвечают тем же, когда случилась беда у меня… Значит, зря только время на них потрачено?
Не зря — именно поэтому! Ведь когда нам случается делать добрые дела — мы
вносим свой вклад в гармонию Вселенной. Мы поступаем так, как велит наша душа,
то есть — как надо.
И вообще: чем занимается поэт, писатель? Словом противостоит окружающему хаосу.
Доброе дело — тоже противостояние. Так что писателю, поэту — тем более не пристало
жаловаться на невнимание, неблагодарность, равнодушие и прочие несимпатичные
качества людей. Все обиды — в художественный текст! Во славу гармонии! —
которая, увы, заключается в вечных колебаниях добра и зла…
К нам же добро обязательно придет в других ситуациях, через других людей
— которым мы, возможно, и не успеем сделать хорошего прежде. Закон действует
безотказно, никто его не отменял. Проверено.
ЭТОТ НЕСПРАВЕДЛИВЫЙ МИР
«Знаете, мир изначально несправедлив!» — вновь объяснили мне свой поступок
(так говорят, когда идут «на принцип», причиняя ущерб другому).
Откуда у человека это: быть на побегушках у «мира»
(несправедливого!), у формулировок, услышанных из десятых уст… вместо того,
чтобы самому творить мир, без оглядки на его «несправедливость»? Кто же будет
тогда справедливым?
Объяснять свои замешанные на самолюбии поступки «несправедливостью мира» —
значит возводить себя в статус жертвы. Вместо того,
чтобы отбиваться от него всеми силами (к чему беспрекословно призывал
Бродский)…
ВСПОМНИЛ ВОЙНУ…
— Мы не умели воевать, — говорит мне фронтовик, исследователь церковной старины Ростова-на-Дону Евгений Малаховский. — Половина наших потерь — 41-й год. Немцы нас, молодых, не успевали убивать! Захватывали склады, воевали нашим оружием, бомбили нашими бомбами… Недавно лежал в больнице, а мой сосед по койке 27-го года рождения, пережил войну. «Где воевал?» — спрашиваю. Молчит. Потом говорит: «Я из Сум. Как Сумы освободили в 43-м, так меня и призвали. Надо форсировать Днепр, а оружие нам, мальчишкам, не дают: «Вот переправитесь, будут там убитые — у них и возьмете». А на том берегу — немцы, нас так скоренько и забрали. Поскольку мы безоружные, отправили в Торн (сейчас Торунь, Польша), в лагерь для военнопленных. Вот и вся моя война…»
МЕСТО ВСТРЕЧ
Один из создателей опального альманаха «Тарусские страницы» поэт Николай Панченко очень остроумно высказался почти обо всех, по сути, русских провинциальных городках: «В Тарусе нет разделяющих расстояний. Есть только соединяющие».
ПЬЮЩИЙ ПАССАЖИР
Иногда в Москву и обратно еду ночным автобусом. Пока светло, смотрю в окно,
читаю, думаю… Последнее явление случается и когда
стемнеет, а чтоб лучше думалось — приготовлен в дорогу легкоградусный
напиток: обычно какое-нибудь приятное вино. Но ни разу
я не видел, чтобы пассажиры прикладывались к чему-либо подобному. Вон парнишка
пьет пепси, здоровенный мужчина достает минералку… Ну
что за люди! — получается, я один тут такой, алкогольно
зависимый?!
А вовсе и нет! Я поступаю по Пушкину. Вот его шутливое напутствие приятелю
Соболевскому, которому предстояло ехать из Петербурга в Москву:
«На каждой станции советую из коляски выбрасывать пустую бутылку; таким
образом, ты будешь иметь от скуки какое-нибудь занятие».
Так что — даже и не по Пушкину: поскромнее. За ночь
столько не выпью.
МРАЧНЫЙ ВЫВОД
Сидят на скамейке, выпивают. Один из них, нездорового вида, с утомленными глазами, достает «Нашу марку» и заодно вслух читает на пачке: «Курение убивает», и на другой стороне: «Курение может стать причиной медленной и болезненной смерти». Повторяет: «медленной и болезненной смерти…», усмехается: «А разве медленная и болезненная смерть — это не сама жизнь?»
ЗАГАДОЧНЫЕ СУЩЕСТВА
Как только начинаешь искать в женских словах и поступках смысл, женщина и
становится таинственной. Пожалуй, не надо углубляться в поиски…
У Юрия Кублановского встретил чудесные строки:
Ты не была еще единственной,
но начинало так казаться.
Пустот души твоей таинственной
еще никто не смел касаться.
ВЫХОДНЫЕ
Жаловалась на сына и невестку (лет пять тому назад было):
— Жду их в субботу, а они говорят: не можем, у нас уборка. Какая уборка?! У нас
с Володей (мужем) никогда такого не было. Все домашние дела делали среди
недели. С работы приходили как все, в полседьмого — в семь. И все успевали! А
суббота и воскресенье — для отдыха. А когда еще отдыхать? Когда детьми
заниматься? Летом все выходные мы вчетвером проводили на даче…
И всегда жили дружно… А теперь я слышу: на выходные у них то стирка, то
уборка…
Я это накрепко запомнил. Конечно, все дело — в организации жизни.
А у сына и невестки — все по-прежнему.
ТВОРЧЕСКИЕ ЛЮДИ
«Чиновники должны быть хорошими актерами. Они должны играть роль людей,
которым небезразличны судьбы других людей», — читаю в дневнике поэта Евгения
Степанова.
Так это ж великолепные чиновники! Они творчески подходят к своему положению,
работают над своим лицом, над своими манерами, умело изображают внимание,
вдумчивость, быстрое понимание. Чиновник без актерской маски — плохой чиновник;
ибо без нее пустое выражение значительности, важности собственной персоны —
вопиющее дурновкусие.
Мой старший друг однажды поделился со мной вот какими наблюдениями. Ставку на разоблачение царских
чиновников, которых высмеивали Гоголь и Салтыков-Щедрин, сделал… партаппарат большевиков. Хорошо потрудились тогдашние
журналисты и писатели. И действительно, удалось вырастить новый тип чиновников
для государственной службы. Но в брежневско-горбачевский
период произошел сбой: вновь проклюнулись приспособленцы.
И каков же сегодняшний чиновник? Омолодившийся,
приосанившийся, сытый; смотрит остро, разборчиво, выборочно, мгновенно оценивая
выгоду для себя и начальства.
ОСТАТОК
Ряд крытых павильончиков, рынок почти разошелся. Нужно купить зеленого лука.
Задержавшаяся продавщица показывает на хилый пучок: «Вот, остался, если вас
устроит. За 10 рублей берите». У меня купюра больше. «О-о, сдачи нет. Совсем
нет!» — «Так что теперь?..» — «Ладно, занесете потом», — вздохнув, решает
торговка. — «А я найду вас?» — задумываюсь и оглядываюсь по сторонам. Подробно разъясняет: вот рядом «куры гриль», вот — вход в
хозяйственный магазин, и т. д. и т. п. Вроде запомнил.
Иду — и невольно подумалось: а стоило столько объяснять? Товар распродала, явно
же не бедствует; но будь я на ее месте, сказал бы: да забирай на здоровье! не
надо ничего заносить!
Совсем другая, чужая, чуждая мне психология. Но — понятная. В каком-то из
романов Алданова есть точное наблюдение: богатые
скупцы легче расстаются с крупными суммами, чем с грошами.
ПОТЕРЯ СЕБЯ
Из дневника Юрия Кувалдина:
«Вот то, что Эмиль Сокольский все-таки стелет себе
соломку, чтобы опять упасть до какого-нибудь стихогона,
меня чрезвычайно настораживает и огорчает. Со стихоплетами Эмиль Сокольский как бы теряет себя, теряет цвет, стиль и мысль,
попадает под бесцветный каток графоманов, не стесняющихся писать стихи, хотя
это делать неприлично. Я все-таки жду от Эмиля Сокольского глубоких размышлений
его собственной обработки, без привлечения стихующих!».
Хорошее тут получилось окончание: «…хующих!»
СЛЕДУЕТ ОТМЕТИТЬ
Ничего не меняется в этом отношении, ничего. До революции авторы даже сугубо
специальных статей избегали сухости изложения, за текстом чувствовался живой
человек. А после — живой заменился невдохновенным,
равнодушным, роботом. «Каким нужно быть рабом канцелярской эстетики!» —
возмущался Корней Чуковский, но все же облегченно
вздыхал: такой язык, похоже, «мало-помалу увядает» (его книга «Живой как
жизнь», 1962).
Откуда такой оптимизм? Он думал, что «подправив» Пушкина в угоду филологам,
которые на тарабарском языке пишут даже о классике, навсегда покончил с этим
жутким стилем?!
Вот его «вариант» Пушкина:
Надо отметить, что в синем небе звезды блещут,
Необходимо сказать, что в синем море волны хлещут,
Следует особо остановиться на том, что туча по небу идет,
Приходится указать, что бочка по морю плывет.
Отними у подобных «ученых» такие слова — ничего не останется! — заключал Чуковский. — А требовать «вдохновения, сердечного жара, новаторства, страсти — все равно что требовать их у вяленой воблы».
ТОМАС МАНН О КОЧАНЕ
Я выбрал только самое-самое, больше сократить не
могу. Из статьи 1920 года «Воспитание чувства слова»:
«В одной из крупных газет однажды была напечатана статья за подписью известного
ученого, профессора высшей школы, которая начиналась следующим образом:
“Относительно вопроса имперского советника графа Х. В
соответствии с Вашим пожеланием по поводу моего высказывания в связи с
вышеупомянутым запросом, я могу только отметить, что направленность
данного запроса не может не вызвать моего одобрения. Целью запроса является
увеличение дохода от нашего государственного лесного хозяйства, и, несомненно,
он должен встретить одобрение самых широких кругов”.
Это звучит омерзительно. Так писать нельзя. Так не смеет
выражать свои мысли человек, принадлежащий к нации, которая знает немало
высочайших взлетов в истории своего культурного развития, даже когда речь идет
о самых прозаических, о самых низких материях. Это просто позор.
Разумеется, вопросы национальной экономики не могут служить темой лирических излияний,
но известная взаимосвязь практического с совершенным есть непременное условие человеческого
достоинства».
Далее Манн цитирует благодарственную речь некоего немецкого государя:
«”Собственно говоря, я не знаю, как это так получилось, что меня избрали
почетным членом Академии; но я очень рад, что меня избрали, хотя я нисколько не
претендую ни на какого ученого, ибо я не так уж много
написал, хотя, не стану отрицать, ко многим явлениям, которые существуют в
сфере человеческих интересов, я проявляю самый живой интерес”.
Я повторяю еще раз — стыд и позор. Мне кажется, что ни в какой другой стране,
даже в самой захудалой африканской республике, подобная литературная
беспомощность в выступлениях официальных лиц была бы совершенно невозможна.
Станет ли кто-нибудь утверждать, что невыразительная, корявая речь, банальные,
затасканные выражения могут способствовать успеху дела, предпринятому
говорившим? Спросите об этом детей. Им необходимо разъяснить, что красота — не
роскошь и не приправа, а естественная, исконная форма всякой мысли, которая
заслуживает быть воплощенной в слове. Скажите им, что голова, в которой родятся
мысли, подобные тем, какие излагали профессор и государь, это не голова, а
кочан капусты».
ИТАК, РУГАЙТЕСЬ КРАСИВО
Одно время не отказывал себе в удовольствии, идя по нашей
пешеходной Пушкинской улице, задерживаться на несколько секунд глазами на
какой-нибудь сидящей на скамейке парочке. Издалека видел — матерятся.
Подхожу ближе — и точно!
Дело в том, что бездарно, невдохновенно употребляемый
мат формирует выражение лица: работу скул, мимику. Он принудительно обязывает
говорящего выражать оценку тем вещам, которые этого совершенно и не требуют, —
причем этого часто не требует и темперамент говорящего. Сколько оттенков
пробегает по лицу: то брезгливый, то
высокомерно-презрительный, то барски снисходительный, — при обязательно
подразумеваемой искушенности жизнью (что, однако, явно не оплачено опытом).
Даже когда высказывается положительная, сверхположительная
эмоция, — матерящийся не обнаруживает во взгляде чистоты и светлой полноты
радости: мат подчиняет его лицо самоуверенно-«оценочному» выражению.
Можно проделать воображаемый опыт. Представить нематерящегося,
которому настойчиво предлагают нечто такое, в чем он не нуждается. Этот
человек, допустим, чистосердечно ответит: «Ну зачем
мне это?..» Матерящийся: «Да на х-х… мне это
нужно!» — и непременно произойдет неприязненное искривление в области глаз и
носа.
Вот так-то!
УПАЛ — ЗНАЧИТ, ТАК ЗАДУМАНО
Настоящий художник — художник и в малом. Даже в приобретении какой-нибудь
вещицы он может видеть художественное событие, обыгрывать, «играть» его, —
пусть и бессознательно. И коль случится какая незадача
— делать вид, что все нормально, а может, что так и должно быть. Как на сцене!
Один из примеров. Станиславский пишет в записной книжке о
«
ЗАПИСКИ ИЗ СУМАСШЕДШЕГО ДОМА
Листаю сборник «Чеховские чтения в Таганроге. Материалы I и II Международных
молодежных конференций 2009–2010 гг.» (Таганрог, 2010). Согласно аннотации,
отражает «основные направления современного чеховедения». Какие темы! — зоометафора у писателя, числительные в его пьесах, роль
анекдота в его рассказах… Рассуждают о «костюмной
парадигме» «Дома с мезонином», о «функциональной значимости мотива бессонницы»
в «Тяжелых людях», о «номинативных конструкциях»… А вот, пожалуй, редкая
глубина проникновения в чеховские произведения: «Актуальными в момент общения
экстралингвистическими знаниями коммуникантов, в
частности, знаниями об оценочной шкале и стереотипе, которые обусловливают
порождение и восприятие имплицитного оценочного смысла, могут быть самые
различные представления». Или вот, еще глубже: «Имплицитное информативное
содержание высказывания возникает в результате установления импликативных
отношений, логической связи между имплицитным денотативно-коммуникативным смыслом
и имплицитным пресуппозиционным смыслом —
денотативным содержанием пресуппозиций».
Чехов ненавидел язык чиновника, который «пишет, сукин
сын, точно в гробу холодный лежит». Что бы он сказал о филологах?