Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 7, 2015
Элла Крылова, «Окно мечты»
СПб.: «Геликон Плюс», 2015
Перед нами новая книга Эллы Крыловой «Окно мечты». Небольшой стихотворный
сборник содержит 87 стихотворений. В этом не было бы ничего удивительного, если
бы не даты под стихами. Самое
раннее датировано 23-м декабря 2014 года, самое позднее — 28-м февраля 2015-го…
Книга написана менее чем за два месяца. Получается, что поэтесса пишет каждый
день, а иногда и не одно стихотворение. Похоже на дневниковые записи. Начинаешь
читать, и это впечатление усиливается и подтверждается несколькими
стихотворениями, озаглавленными «Из дневника». Думаю, такая форма выбрана не
случайно. Элле Крыловой давно уже не надо никому ничего доказывать, не надо
завоевывать свое место под софитами славы на сцене современной русской поэзии —
оно за ней прочно закреплено. Она может позволить себе свободное самовыражение,
без оглядки на критиков и капризных читателей, избалованных и развращенных
новомодными приемами нынешних стихотворцев на злобу дня а ля Дмитрий Быков,
может писать в буквальном смысле слова как Бог на душу положит.
Когда техническое мастерство поэта отточено до такой степени, что становится
незаметным, при чтении на форму перестаешь обращать внимание
и остаются только живые мысли и чувства, эмоции и ощущения автора, которые
делаются твоими — так вершится чудо поэзии.
Когда стихи становятся жизнью и судьбой, самим способом существования, то любое
движение души выливается в стихотворные строки и качество перерастает в
количество. В этом, мне кажется, кроется разгадка необыкновенной творческой
плодовитости Эллы Крыловой.
Итак, перед нами дневник. Откроем же его.
Название задает основную тему сборника — одиночество творца в огромном,
перенаселенном мире.
Плачь, отщепенка-лира
все о насущном своем:
людям, что не от мира,
горестно в мире сем.
Поэтесса, словно царевна в старой сказке, сидит перед окном своей московской квартиры — современного аналога светелки:
Этим утром я снова воскресла,
а могла ведь во сне умереть.
Я сажусь в полинялое кресло
с чашкой кофе, чтоб снова смотреть
в мир из окон, где зимнее солнце
улыбается дню бытия.
Из этого окна она видит все, что ей дорого и нужно: «В мое окно мне виден Фиолент»… «и моря Средиземного дыханье», она видит Париж и
статую Марии Стюарт, напоминающую о Бродском в Нью-Йорке, богатую духом и
бедную благами Индию, в общем, «Что захочу, увижу я в окно —/ моей мечте
прозрение дано». Это стихотворение, заглавие которого стало названием всей
книги, напомнило мне строки Георгия Яропольского
«Пыль всех дорог — сквозь щели рам оконных./ Я был везде…» Так уж странно и,
согласитесь, удобно устроены поэты — умеют путешествовать, не вставая с места,
и не только в пространстве и во времени, но и между поту— и посюсторонними
мирами.
В период жизни, который охватывает книга, поэтессу больше всего занимает тема
жизни и смерти, переход из одного состояния в другое и невозможность увидеть —
прикоснуться — поговорить с ушедшими. Неотвратимость и непереносимость
страшного приговора «никогда» мучает ее почти в каждом стихотворении («и снова
мысль впивается, как вошь,/ в измученную голову мою»).
За жизнь несчастную долгую,
должно быть, наплакала Волгу я.
А слезы все льются и льются:
любимые не вернутся.
И окно мечты становится окном в мир иной. Так называют иконы. Вообще, когда
читаешь стихи Эллы Крыловой, то отчетливо понимаешь, что поэзия и религия
произросли из одного корня, что первыми стихами были молитвы, что поэт — это прежде всего тот, кто живет интенсивной духовной жизнью,
что главное дело поэта — «с землею небо воссоединить», как без обиняков
утверждает Георгий Яропольский или, как образно
выразился Есенин, повенчать на земле «розу белую с черной жабой».
Мысль человеческая не в силах смириться с неизбежностью вечной разлуки («В этом
мире разлука — лишь прообраз иной») и упорно ищет связь с миром потусторонним,
духовным. Ведь раз он есть, раз мы признаем его существование, то должны быть и
способы связаться с ним, или им — ОТТУДА — с нами.
А может, рай не так уж и далеко,
а может, до него — рукой подать,
но грубое не видит наше око
мир, погруженный в свет и благодать.
Ушедшие все подают нам знаки,
но их не чувствуем, не постигаем мы.
Вот на кусте вдруг снегири — как маки,
расцветшие средь умственной зимы.
Конечно же, в данном контексте не могут не посещать и мысли о собственной бренности.
Каждый день приближает к концу
эту жизнь, как ладони к лицу,
чтобы слезы с него утереть.
Почему же так хочется петь?
И здесь снова — перекличка поэтов. Как не вспомнить Георгия Иванова с его «И
полною грудью поется,/ Когда уже не о чем петь».
И непрерывно идет разговор поэта с ушедшими:
Мама у нас тут зима.
Мама, у нас тут — мороз.
Нет, не схожу с ума,
просто — невроз.
и с ныне здравствующими: друзьями и соседкой, с любимым, обозначенным буквой
С., с кошкой Александрой — домашней любимицей и богиней, а также с духовными
учителями человечества, такими, как Даниил Андреев, и с пророками — Христом и
Буддой.
В книге много упоминаний о прекрасной поре детства. Воспоминания о реальных
событиях плавно перетекают то ли в сон, то ли в чудесные видения:
Идет по лесу мама в длинном платье,
и волосы распущены привольно,
она совсем юна, но я не вижу
ее лица. Я вижу темный сруб
из свежих бревен, на крылечке — Джеральд,
златые кудри падают на плечи,
в глазах — речная чистота и детство,
и чистая открытая улыбка.
Они встречаются. И кот Борис,
и кошка Куся рядом… В
светотени
весенний лес, и хорошо, и вольно,
и речка льет свои святые воды,
и бабочки так ярки, как признанье
в любви, и воздух свежестью пропитан
и некой первозданною свободой.
Так продолжается давняя поэтическая традиция, идущая со времен Данте —
помещать души дорогих умерших в Рай. А если учесть, что стихи — это почти
молитвы и обладают таинственной пророческой силой, то вот она — связь между
двумя мирами. «Наши мертвые нас не оставят в беде», а мы — живые — помогаем им
в их потустороннем бытии своими молитвами. О том, что молитвы о душах усопших
уменьшают срок пребывания в чистилище, писал тот же Данте в «Божественной
комедии», и недаром ведь люди воцерковленные всегда
просят общей молитвы о душах умерших родственников и друзей.
Как и положено в дневнике, в книге находят отражение и
темы текущего земного бытия — Рождество, Новый год и Старый новый год. Вот одно
из самых великолепных новогодних стихотворений, которые я когда-либо читала:
Я открыла окно — стало душно невмочь,
и в окошко посыпались звезды.
Все пружинит, пуржит новогодняя ночь,
и пронизан сиянием воздух.
И не поздно надеяться — чаянья те ж:
что Земля с нами будет добрее.
Новый Год — не рубец, а всего лишь рубеж —
одолеем и преодолеем.
Нас на цыпочках в танце закружит январь,
он подарит нам новые зори.
Ты гитару возьми и по струнам ударь
в просветленном от снега миноре.
Казалось бы, в потоке сознания и событий, чем, собственно, и является любой дневник, трудно ожидать открытий и потрясений, дневник — это скорее эволюция, чем революция. Но, видимо, в поэтическом дневнике работает один из законов философии (не помню его порядковый номер) и совершается обратный переход — количество стихотворного текста переходит в качество, поднимается на новый уровень, и рождаются маленькие шедевры, как этот, например:
Жду весну, жду гостей, жду стихов
терпеливо.
Жду: протянет с других берегов
ветвь олива.
Жду, что вдруг снизойдет благодать,
сгинут черти.
Хорошо, когда есть чего ждать,
кроме смерти.
Потомки — наши настоящие судьи — будут оценивать творчество поэта по его вершинам. А для того, чтобы выкристаллизовались несколько драгоценных строк, нужен перенасыщенный поэтический раствор. Так жизнь зарождается в первобытном бульоне. И дневник в стихах есть лучший способ этого добиться.
Лера МУРАШОВА