Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 4, 2015
Юрий Крохин, «С оттенком высшего
значения»
М., 2013
Издательство не указано; мы видим только, что издана книга при финансовой
поддержке «ЮниКредит Банк».
Что это — филологическая проза? Собрание статей (эссе,
очерков, интервью) или, как вопрошает сам автор — «журналистика, осложненная
комплексом писательства»? Книга, как сказано во вступительном слове, «о
времени, о нашей культуре, …об уходящей (и уже ушедшей) натуре, которую не
сохраняет ни газетная страница, ни радиопередача, ни телепрограмма». Однако
Юрий Крохин опроверг сам себя: он сумел сберечь самое ценное из своих
«страниц», собрать их воедино и подготовить к изданию. Это
интервью с известными людьми (среди них Игорь Виноградов, Фазиль Искандер, Лев
Разгон, Иннокентий Смоктуновский, Михаил Ульянов, Михаил Козаков, Алла
Демидова, Юрий Любимов…) и размышления — в основном, на литературные
темы, — опубликованные в разное время в «Русской мысли», в «Московской
правде», в журналах «Телерадиоэфир», «Наша улица» и
других изданиях. И все-таки: можно ли их назвать критическими либо
литературоведческими зарисовками? Пожалуй, это скорее живые отклики вдумчивого
читателя по горячим следам.
Отсюда происходят как достоинства письма Крохина, так и недостатки. К первым я
отношу динамичность, непосредственность, пристрастность (автор не гнушается и
резкостями в адрес своих «героев»); говорить же о
последних лучше, обратясь к конкретным примерам. Ведя
речь о «Московской саге» Василия Аксенова, Крохин приводит слова своего
знакомца-писателя: «Это же просто скверно написано», однако сам его мысль не
развивает — вместо чего вспоминает о рецензии П. Басинского
и старается ответить за него на вопрос: о чем написал Аксенов? Притом не
касаясь ни языка, ни стиля произведения.
Ведя разговор об Аксенове уже по другому поводу, Крохин вновь
вспоминает о «Саге» — тогда-то и называет ее форму «невыразительной», сюжет
«вязнущим» (а заодно достается и роману «Остров Крым» как «холодно-головному»,
«схематичному», «малоубедительному произведению», с чем мне трудно не
согласиться). Однако продолжая аксеновскую
тему «Коллегами» и «Звездным билетом», он снова увлекается… пересказом
содержания.
Дальше ситуация вроде бы исправляется. Автор находит достойные слова в адрес
Георгия Владимова; сквозь старания осмыслить сюжет
романа «Генерал и его армия» пробивается восхищение «художественной чуткостью»,
умением передать «ужас и нелепость происходящего» через сознание персонажей.
Представляя книгу Льва Разгона «Плен в своем отечестве», называет ее
«композицией социально-психологических этюдов». Разбирая роман Феликса Светова «Отверзи ми двери», обращает внимание на
соотношение сюжета и исполнения. На произведениях же Александра Солженицына,
Виктора Некрасова, Владимира Максимова и других писателей критический настрой у
Крохина вновь ослабевает.
Вторая часть книги — о поэзии. Автор начинает с того, что словосочетание
«советская поэзия» абсурдно: мол, разве можно назвать советскими Блока,
Гумилёва или Ахматову? Но ведь никто и не называет их таковыми. Скорее,
следовало бы поставить вопрос не о «советской поэзии», а о «советской
стилистике» (призвав на помощь, например, упоминаемого в книге Семёна Липкина,
который «советскими стилистами» называл тех, кто строку мог зарифмовать
случайным словом или в угоду двум удачным строчкам подрифмовывать
к ним две совершенно пустые; к слову сказать, неточные рифмы Липкин называл
«комсомольскими», гладкие или слишком красноречивые — адвокатскими).
Но как бы то ни было — помещать в один ряд с Грибачевым
и Софроновым Луговского и Симонова — это, пожалуй,
перебор; а у Межирова замечательных стихотворений множество — не только
цитируемое «Артиллерия бьет по своим». Отзываясь
пренебрежительно о Вознесенском и Евтушенко, Крохин пишет: «Тогда, в конце 50-х
— начале 60-х, поэзия оказалась как нельзя более необходима людям», и не
принимает во внимание, что в ранних стихах и у одного, и у другого поэта как
раз и были «искренние, неказенные слова», которых так «жаждала» молодежь (взять
хотя бы прекрасный евтушенковский сборник «Взмах
руки» 1962 года).
Пожалуй, наиболее проникновенные страницы второй части книги посвящены стихам и
деталям биографии Иосифа Бродского, Осипа
Мандельштама, Анны Ахматовой, Натальи Горбаневской, Леонида Губанова, Нины
Красновой, малоизвестной Надежды Солнцевой и — воспоминаниям Сергея Мнацаканяна. С последним автора долгие
годы связывают теплые отношения, что, по-видимому, и повлияло на добрый тон
статьи, — тем более что и на самом деле книгу поэта Мнацаканяна
«Ретроман, или Роман-ретро» «отличает удивительная
доброжелательность: в текстах не сквозит ни малейшей зависти по отношению к
более удачливым коллегам, никаких интонаций превосходства или снисходительности
к неудачникам».
В книге — еще две части. Название третьей — «Любовь моя — радио» (беседы с
актерами, чтецами) — полностью говорит за себя; автор много лет работал
корреспондентом «Российской газеты» в отделе «Говорит и показывает Россия». Ему
посчастливилось: он имел возможность часами наблюдать выступления в студии
известных артистов. Во второй половине книги Юрий Крохин находится со своими
персонажами на одной волне; здесь не найти и тени критики — только «радостное
волнение, словно от прикосновения к чуду». Сколько, например, трепетных слов о
Смоктуновском! И неожиданное признание артиста в его родственном отношении к
Мусоргскому, в созвучии судеб: «Мне ведь тоже долгое время ужасно не везло; не
было, наверное, театра, которому я не предлагал бы свои услуги, а меня
отвергали, иногда и не слишком церемонясь».
Четвертая часть — «Лики нашей культуры» — чуткие зарисовки о художниках,
режиссерах, музыкантах и об архитектурном облике Москвы. И здесь много
неожиданного. Например, история написанного по памяти портрета Фиделя Кастро, принесшего художнику Эдуарду Дробицкому, участнику скандальных выставок, в том числе так
называемой «бульдозерной», большие деньги: «Написал портрет — три на пять
метров. Причем таким способом, что никто допереть не
мог. Отец изобрел еще до войны. Берется газовая сажа, которую надо разводить…
мочой. В воде она не растворяется. Сшил четыре простыни, разбодяжил
сажу… Никто не верил, что это я написал портрет».
На многое касательно нового московского строительства проливают свет беседы
Юрия Крохина с архитекторами, искусствоведами. Вот фрагмент одной из них:
«Теоретически любой гражданин, имеющий достаточно денег, может приобрести
участок земли в Москве и строить, что ему заблагорассудится. На практике все
обстоит иначе. Площади под постройку выставляются на конкурс, и выигрывают те
инвесторы, которые сулят наиболее выгодные городу варианты. Фокус
инвестиционного контракта заключается в том, что объект должен быть построен в
два-три года, иначе инвестор теряет право на землю». Речь
заходит и о печальном: о том, что нынешняя архитектура не в состоянии создать в
городе улицу, площадь, — зодчие даже такой задачи перед собой не ставят.
И — вечный вопрос: уничтожение памятников старины…
Юрий Крохин — человек разносторонних интересов. Закрывая последнюю страницу
книги, я все же склоняюсь к тому, что, пожалуй, особое пристрастие автор
испытывает его к литературе — к прозе и поэзии. И если иные его суждения могут
казаться излишне суровыми либо излишне хвалебными — вспомним, что книга
называется «С оттенком высшего значения». А название обязывает.
Эмиль СОКОЛЬСКИЙ