Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 4, 2015
Надежда Кондакова,
«Житейское море»
Поэтическое приложение к журналу «Сибирские огни»
Новосибирск, 2014
«Житейское море» Надежды Кондаковой — очень горькая книга. Она — о потерях на жизненном пути и попытках постижения тайного смысла невозвратных утрат. Поэтический голос Надежды Кондаковой чист, это абсолютный слух и абсолютный звук, помноженные на глубинное понимание жизни. Надежда Кондакова сердцем опытного человека разобралась во многих нюансах нашей жизни. Бывает, когда вроде бы похожие по смыслу понятия носят совершенно разные имена. Неисчерпаемо богат русский язык! В поэзии важна тонкость авторского понимания неуловимых лингвистических различий. Например, «страна» — это чисто материальное понятие. А вот «родина», с любой буквы — духовное. Вот что говорит об этом Надежда Кондакова:
Тебе не достался купейный билет?
страна виновата, а родина — нет.
Что хочется плакать, что скуден обед,
страна виновата, а родина — нет.
Что хам — твой начальник, что жулик — сосед,
страна виновата, а родина — нет.
Ты ехал на тризну, попал — на банкет?
Но тут я открою свой страшный секрет.
И что б им еще ни поставить в вину —
и родину жалко, и жалко страну,
и может, средь этой большой кутерьмы
в какой-нибудь мере виновны и мы.
Новая книга стихов Надежды Кондаковой охватывает необозримое пространство, от хрущевской оттепели до наших дней. Поэтому неудивительно, что настроение лирической героини этой книги часто меняется, в зависимости от востребованности эпохой лучшего в человеке, от совпадения интересов государства и личности, от перипетий судьбы. Но качество поэзии Кондаковой таково, что я пребываю в некоторой растерянности: какие стихи из ее книги процитировать в данном обозрении? Ибо цитировать у Надежды можно любое стихотворение, не сильно рискуя ошибиться. Отсутствие деления на «программные» и «проходные» стихи — несомненное достоинство «Житейского моря». Складывается впечатление, что проходные стихи давно выброшены автором и уничтожены. А, может быть, и вообще не писались.
И те и эти мне противны лица,
и той и этой стыдно суеты.
Но — за окном — две синеперых птицы,
две серенькие белочки, сестрицы,
и черный дуб — как глаз — из темноты!
И вот уже не больно и не страшно
мне целой поднебесной высоты,
уже сошлись, как в схватке рукопашной,
во мне пути смиренья и тщеты.
Пока еще не верю и не чаю,
что страсть проходит к водке и к рублю…
Но я тебя уже почти прощаю,
да и врагов уже почти люблю.
В «Житейское море» Кондаковой на удивление мало житейских мелочей. Того самого быта, об который суждено разбиться, по утверждению Маяковского, любовной лодке. Наоборот, море житейское плавно переходит у Кондаковой в «последнее море», величественную философию, в которой мне слышатся отголоски отплытия толкинских эльфов в последний путь, эту зачарованную страну будущего. Никто не знает, что нас там ожидает. Есть у меня и личная ассоциация с «последним морем» Надежды Кондаковой. Это —«философский пароход», на котором наши деятели литературы и искусства отплывали из большевистской России в неизвестность. Кондакова пишет о том, что «прошлое войдет в грядущее, и нас оставит в промежутке». Вечность позади и вечность впереди. Ну, и наши жизни — где-то посредине.
ПОСЛЕДНЕЕ МОРЕ
Ни слова о том, что будет потом,
ни слова об этом, мой друг, —
в последнем огне, в огне золотом
последнее море вокруг.
Мы завтра покинем сии берега,
о, дольше, огонь, погори,
о том, что ни друга вокруг, ни врага,
ты нам говори, говори…
И слепо и глухо и просто немой —
ответчик и он же истец.
Но завтра и мы соберемся домой,
отсрочь это завтра, Отец!
О, дай наглядеться, наплакаться, на-
смеяться в пейзаже грудном!
Есть сто пунктуаций во все времена,
а паузы нет ни в одном.
Но именно в паузах жизнь и горчит,
но именно в паузах встреч,
как море, последнее море, звучит
нечленораздельная речь.
«Последнее море» Надежды Кондаковой — это еще и тема крещения человека жизнью и смертью. При всей ясности и прозрачности поэтической речи Кондаковой нет-нет, да и прозвучит в ее стихотворениях какая-нибудь загадка. Вот, например, «нечленораздельная речь» из последней строки «Последнего моря». Кто это так говорит, что мы его не понимаем? Инопланетяне? Древние чудовища Ктулху? Наши далекие потомки? Или, может быть, это речь ангелов за спиной? Загадка. И как хорошо, что стихи Надежды Кондаковой приковывают к себе внимание, заставляют задуматься, порой даже останавливая в недоумении. Ведь сердцем и умом ты понимаешь: все слова здесь на своем месте! Только смысл их доходит не сразу. Неизъяснимое, «нечленораздельное» — чье оно? Или совсем ничье? «О чем ты воешь, ветр ночной?» — неожиданно спрашивает Тютчев. Мне кажется, «нечленораздельная речь» Надежды Кондаковой — из этой же области. В этом стихотворении много скрытых аллюзий из Тютчева. «О ты, последняя любовь, ты и блаженство, и безнадежность». Для героини стихотворения собственная судьба — тоже загадка. Но так было и раньше!
АВГУСТ 1968
Как ветер пространство полощет! —
И прошлое кажется ближе…
Не вышла на Красную площадь —
и не оказалась в Париже.
А был этот странный и дикий
порыв девятнадцатилетний
в раздавленной танком гвоздике —
иллюзии самой последней.
Кто судьбами правит, тот знает —
кому и какая поклажа.
Нас даже не рок выбирает,
и даже не случай, и даже —
когда бы сидела в Париже,
в какой-то кафешке
случайной,
была б ни на йоту не ближе
к Судьбе, занавешенной тайной.
У всех нас бывают в жизни переломные моменты, когда мы можем повернуть свою
судьбу в ту или иную сторону. Но сложно сказать, почему мы принимаем именно
такой, а не противоположный выбор. При этом сам процесс выбора, спустя многие
годы, все так же представляется нам в высшей степени иррациональным. Например,
я мог поехать в Афганистан, а мог и не поехать. Но предпочел участие в войне.
Мог остаться за границей, а мог и не остаться. Но предпочел вернуться на
родину. А почему поступил так, а не иначе, я и сам до конца не понимаю.
Критики все спорят, какой должна быть современная поэзия. А «носитель» поэзии в
это время страдает от житейских невзгод. Для поэзии не важно, какая кому выпала
мера страдания. Важно, какая мера страданий переплавилась в вещее слово. В
«житейском море» Надежды Кондаковой на удивление мало
быта. Зато очень много исторических откровений. Судьба человека неразрывно
связана с перепадами в истории страны. Во многих своих стихотворениях Надежда Кондакова — моралист. Она порой подвергает критике саму
себя, и тогда мне, как рецензенту, кажется, что критика чисто литературная
здесь уже излишня…
Недоумки, льстецы,
маловеры,
все мы связаны цепью одной.
Мимо нас прошумели шумеры
и гомеры прошли стороной,
даже ветхозаветная тяжесть,
палестинский ликующий зной,
и четыре Евангелья даже —
стороной, стороной, стороной.
Неужели и свет Плащаницы
не коснется страдающих глаз,
и Турин, как гигантская птица —
мимо нас пролетит, мимо нас…
Надежда Кондакова в книге «Житейское море» часто
соединяет исповедь и проповедь. При этом проповедь у нее достигает порой такой
фантастической силы, что, кажется, Савонарола, Никон и Белинский, вместе взятые,
отдыхают! Хорошо хоть книги в костер не летят! Не знаю, как другие читатели, но
я из этой троицы — «недоумки, льстецы, маловеры» —
готов взять на себя разве что последнюю характеристику. Остальные все —
«стороной, стороной, стороной». Да и не требуется, я думаю, для подлинной веры
какого-то недюжинного ума. Но поэзия в этом стихотворении — великолепна, и
можно простить автору некий перехлест в области морали. Понять и простить. Ведь
благородный обличитель всегда стартует с самого себя и только потом начинает
бичевать других. Героиня Надежды Кондаковой
добровольно берет на себя все грехи мира, и это можно рассматривать как
жертвоприношение во имя веры и чистоты. Она, вслед за Мариной Цветаевой,
приходит в мир «с требованьем веры и просьбой о любви». Об этом повествует
замечательная книга стихов «Житейское море». Не стоит только забывать, что
христианство — это «узкий» путь, и требовать ото всех без исключения самой
пламенной веры нельзя. Такое, наверное, не понравилось бы даже Христу.
Вот еще одно исповедально-обличительное стихотворение
Надежды Кондаковой, и здесь непроглядная тьма,
безысходность, отчаяние неожиданно «выруливают» у поэта в несказанный свет.
Никто никому не нужен,
никто никому не брат.
И брошена горсть жемчужин,
и свиньи ее едят.
О, как же они пируют,
(аж свински бросает в пот!) —
И те, что у нас воруют,
и те, кто в лицо нам врет.
И пишут, перо макая,
то в желчь, то в бокал вина,
какая у нас, какая
нас любящая страна.
И даже во тьме оседлой,
где бьет старика — урод,
все пишут про милосердный,
про жалостливый народ.
Никто никому не нужен,
никто никому не брат…
Но светится свет жемчужин
две тысячи лет подряд!
Даже тавтология «светится свет» меня здесь не смущает и ухо мне не режет. Говорил же Лев Толстой: «И свет во тьме светит». Надежда Кондакова написала «умную» книгу, с некоторым креном в сторону драматизации происходящих событий. Все это идет у нее от большого сердца и избытка испытаний. Все, что сказано Кондаковой в стихах, не только прожито-пережито, но и возведено судьбой в некий абсолют. Если мы говорим о правде, применительно к поэтическому наследию Надежды Кондаковой, то она, с одной стороны, одна — общая на всех. А с другой — для всех разная, очень зависимая от личной судьбы поэта и человека. Вот у меня, например, родственники в 37-м репрессированы не были. Отсутствовали они и среди тех, кто расстреливал. Поэтому русская история во мне и болит несколько отстраненно, по-другому, не так, как у потомков тех, кто пострадал от сталинских репрессий. У Надежды Кондаковой все в стихах до предела насыщено автобиографическими мотивами. Это придает ее стихам огромную силу и достоверность. Но в стихах Надежды есть не только личное — там дышит полной грудью современная ей эпоха. Кондакова порой не совсем справедлива к своему времени, выхватывая из него плохое в ущерб хорошему. Если в прошлом берется только плохое, а настоящее — мелкотравчато и пародийно даже по отношению к этому прошлому, тогда где, в чем одинокой душе искать поддержку и опору? Надежда Кондакова не оставляет без ответа этот невольно вырвавшийся у меня вопрос: ищите свет, поддержку и опору в Боге.
Игумену Никодиму
Ах, батюшка, как Вам идет облаченье!
Как будет легко Вам в раю…
Вы в стылую душу внесли облегченье,
в замерзшую душу мою.
Когда на заутрене в Троицком храме
Вы воду святили крестом,
Я думала молча о Боге, о маме
и тихо молилась о том,
что я спасена и любима на свете
и Богом, и теми людьми,
что были мне посланы, были, как дети,
как нежные звезды средь тьмы.
Еще я молилась в то утро о сыне,
о глупой, заблудшей душе…
Так был и Господь искушаем в пустыне,
и нас искушают уже.
В то утро Крещения, Богоявленья
шел мелкий серебряный снег…
Вы, батюшка, знали, что мне — обновленье,
я знаю теперь, что — навек.
Поэзия, по своей природе, чужда дозированию и знанию меры. Особенно это характерно для поэзии шестидесятников, которые зачастую не знают цветного зрения и руководствуются черно-белым, искусственно деля мир на плохо смыкающиеся противоположности. Надежда Кондакова написала очень трогательное стихотворение о своих старших современниках — Высоцком, Евтушенко, Вознесенском. А посвящены эти стихи памяти Беллы Ахмадулиной. Кондакова пишет, что свет, оставленный этими великими поэтами, остался и в ней. Я очень благодарен Надежде Кондаковой за книгу «Житейское море», которую она мне подарила, с теплым автографом. Редкая книга вызывала во мне такую гамму чувств, как эта. Я все еще читаю-перечитываю эту книгу. Надежда Кондакова старалась быть равной великим поэтам-шестидесятникам. И, я думаю, это у нее получилось. «На фоне пигмеев большие уходят — великими».
На фоне пигмеев, на месте большого пожарища
великой страны, повторившей Титаник, точь-в-точь,
я вас провожаю, мои дорогие товарищи —
как Гоголь сказал бы, и вы, уходящие в ночь.
…мы в мерзлую землю войдем, как последнее пламя
большого огня, на котором сгорели и вы.
Есть у Надежды Кондаковой еще и дар парадоксальности, раздвигающей миры: «Нас время найдет и отыщет. Нас много. Нас, может быть, нет». И ее книга — о нас, «римлянах Третьего Рима» — чудо как хороша. Это — «вечерние огни» уходящей советской эпохи, со всеми ее плюсами и минусами. И обретениями — оборотнями потерь. Спасибо Вам, большой русский поэт Надежда Кондакова!
Александр КАРПЕНКО