Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 4, 2015
Марина НЕМАРСКАЯ
Поэт, литературовед, преподаватель. Лауреат международного конкурса искусств
«Новые имена», финалист Тютчевского, Волошинского конкурсов. Публикации: «Вечерний Петербург»,
«Урал-Транзит», «Молодой Петербург», «Литературная газета», «Дети Ра», «Зинзивер», «Нева» и др. Живет в Санкт-Петербурге.
* * *
И словно слепну, нет, уже ослепла.
И словно смерть, в которой не уснуть.
Скажи мне «пепел», видишь, — горстка пепла,
скажи мне «нет нас», видишь что-нибудь?
Тогда молчи, молчи, мой драгоценный, —
смотри в лицо и воду пей с лица,
пока не сочтены немые сцены
из драмы без начала и конца.
* * *
Любишь, душа бессмертная, или бред
вторит дурная кровь на смурной
заре
и растворяется весь негасимый свет
в этом лилово-черном его нутре.
Имя его, теплея под кадыком,
походя не срывается с языка,
к вечеру разрастается в снежный ком,
за полночь — как пылающая река.
И оттого, вчера человек и мать,
я обращаюсь в степь желтоватой ржи.
Словно он прирожден меня убивать,
чтобы наверняка
захотелось жить.
* * *
Я глаза голубые протру
и придумаю Финский залив
под твое «Отче наш» поутру,
а пока ты не шепчешь молитв.
А пока, молодой адмирал,
под луной, как под грудой камней,
ты забыл, что Господь создавал
этот мир для улыбки твоей.
Но, усталый заложник судьбы,
день за днем пробуждаясь от сна,
ты уже не способен забыть,
что и я для тебя создана.
* * *
Устанешь от надзирателей,
утешителей,
ценителей, божьей искры огнетушителей,
от трусов, шлюх, алкоголиков, подражателей,
от гениев, небожителей, обывателей.
Устанешь от одиночества, шума, жалости,
публичности, ярости, ветрености, усталости,
от веры, надежды, господа, правды выспренной,
и лишь от любви не сумеешь устать воистину.
Декамерон
Загоняет ли хворь в
постель,
одиночество — в западню,
как страницу своих страстей,
близко к сердцу тебя храню.
Многозначная пастораль,
мой нескладный декамерон,
открывай себя, простирай
в поднебесье со всех сторон!
Чуть захватит дух с высоты,
но земной эпилог зловещ…
Все кончается здесь, будь ты
хоть планида моя, хоть вещь.
Холодное лето
Юность в прошлом. Лето в лужах.
Пресный хлеб. Разбитый сон.
Я не мальчика, но ужас —
с глаз долой, из сердца вон.
При кладбищенской часовне
благовестят звонари.
Кто здесь, Боже, хоть напомни,
называл меня Мари.
Все случилось. Вся усталость,
словно ясность в полусне.
Так мерило обреталось.
что теперь осталось мне,
неприкаянной кликуше,
в мире мертвых и калек…
Только исповеди слушать,
да читать Татьяну Бек.
Песнь войны
Свет очей моих, ах, сколько
лет все ту же песнь пою,
что тебя отнимут только
через голову мою.
Эта песня сердцу вторит
материнскому, мой свет.
Только мужество и горе,
ничего в ней больше нет.
В этой песне только холод
обездвиженных войной.
На пороге произвола
с ней не страшно быть одной.
* * *
Это время армрестлинга. Время рук,
отстраняющих, греющих. Время смут.
Говори помалу, на тихий звук
сотрясаются стены в моем дому.
Мой сердечный вор, полумрак, абрек,
беспредельщик, ветхозаветный сон.
Да святится имя твое вовек,
оттого, что слово твое — закон.
Песнь огня
Мне говорят, а
я уже не слышу,
Что говорят. Моя душа к себе
Прислушивается, как Жанна Д’Арк.
А. Тарковский
И на пределе сил
страсть застает врасплох.
Архангел Михаил,
скажи, а кто как Бог?
До битвы снег белей,
чем горностаев мех.
Архангел, пожалей,
гордыня, — смертный грех.
Но вот горит беда,
и ересь не порок.
Гора, иди сюда,
я женщина-пророк.
Прицелен мой напев
и авангард матер.
Во мне зола всех дев,
взошедших на костер.
Мне гибель или боль
от благородной лжи.
О, бедный мой король,
тебе ведь с этим жить.
Сквозь марево боев,
история — судья.
Предательство твое
и преданность моя…
Вся череда кощунств
вокруг земной оси, —
как я тебя прощу,
и Бог меня спаси.
* * *
Только сорок восемь часов в году,
ты идешь, и я за тобой иду.
Все равно, что — прошлое, что потом,
пробуй радость ртом.
Только сорок восемь часов в году
на объятья, смех, хмельную езду,
затемненный номер средней руки
и расширенные зрачки.
Только сорок восемь часов в году
положись на падающую звезду,
и такая тишь воцарит кругом,
хоть в постель с врагом.
* * *
Зимний день. И зло забылось вроде.
Только под Христово Рождество
взвоет на беззвездном небосводе
вечность человека одного.
Вечность, развеселая попутка,
героин, с которого не слезть,
легким помутнением рассудка
запрягает нервную болезнь.
Словно из-под ног канатоходца
вырвали серебряную нить.
Падай же. Ведь все равно придется.
Вечности землей не заменить.