Рассказ
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 3, 2015
Семён КАМИНСКИЙ
Прозаик, журналист, член Международной федерации русских писателей, Объединения
русских литераторов Америки и Союза писателей XXI века. Родился в 1954 году в
городе Днепропетровске. Образование высшее техническое и среднее музыкальное. Публикуется в периодических изданиях в России, Украине, США,
Канаде, Израиле, Германии, Финляндии, Дании, Латвии, в том числе в журналах
«Дети Ра», «День и Ночь», «Северная Аврора», «LiteraruS», «Сура», «Ковчег»,
«Время и место», «Edita», «Веси», «Новый берег», «Южная звезда», «Побережье» и
во многих других. Автор книг: «Орленок на американском газоне»: Рассказы
и очерки (Insignificant Books, Чикаго, 2009); «На троих»: Сборник рассказов (в
соавторстве с В. Хохлевым, А. Рабодзеенко; Insignificant Books, Чикаго — СПб., 2010), «30 минут до центра Чикаго»: Рассказы (М.,
«Вест-Консалтинг», 2012). Редактор-составитель литературного раздела
еженедельника «Обзор» (Чикаго), член редколлегии газеты «Наша Канада»
(Торонто). Живет в г. Чикаго (США).
Ты сказала: «Хочу голышом походить некоторое время. А дальше будет видно,
куда меня занесет на повороте».
Голышом… только белые, не загоревшие полоски на теле. И поворот неширокой,
темно-серой, недавно заасфальтированной дороги в гористой местности. И дух
нагретой дороги и какой-то не нашей хвои. И редкие машины с ошеломленно
молчаливыми водителями шуршат, проезжая мимо. Они думают, что им померещилось,
а их болтливые спутницы, на мгновение тоже замолчав, начинают что-то
быстро-быстро говорить на отвлеченную тему. И едут дальше…
И я еду по этой дороге — на длинной пыльной бежевой «тойоте». Не помню,
куда и зачем. Я еще не старый, так… «секонд-хенд». Правда, утром решил совсем
не бриться, надоело. Поэтому зеркальце, встроенное в козырьке над ветровым
стеклом, лучше взглядами не тревожить. Бесшабашное солнце действует мне на
нервы, слепит зудящие глаза даже сквозь темные очки. Похоже, что у меня ко
всему еще и простуда начинается — и это летом, в такую жару! Крепкий запах хвои
пробивается в машину, хотя беспрерывно молотит кондиционер, и я не открываю
окон.
Вот он, этот поворот. Я вижу тебя со спины на фоне темной придорожной листвы и
неопределенной перспективы. Полоски… Ты не поднимаешь ни руки, ни даже большого
пальца. Не просишь остановиться.
Ты просто идешь куда-то вдоль дороги, легко и небыстро.
Мои пальцы пытаются раздавить руль, и левая нога почти равняет педаль тормоза с
полом.
Я открываю окно, стараясь не рассматривать детали.
— Простите, вам не нужна помощь? — не может быть, чтобы это сказал я.
Ты поворачиваешься…
— Помощь? Какая помощь?
Машина плавится и обдает жаром, воздух танцует вальс, а ты стоишь и смотришь,
как ни в чем не бывало.
Теперь я тоже смотрю. Я не могу не смотреть.
Ты улыбаешься только слегка прищуренными глазами, до бирюзы подсвеченными
солнцем, а ресницы даже не пытаются отогнать этого навязчивого свидетеля нашего
разговора.
— Садитесь, — вроде бы говорю я, щелкая клавишей открытия дверей, —
и вот ты уже в машине. С беззвучным воплем я чувствую, как пассажирское сидение
рядом со мной принимает обнаженную тебя — и плечи, и спину, и…
Как прохладная искусственная кожа сидения сначала чуть касается, а в
следующую долю секунды уже плотно прирастает к твоей — настоящей — коже. Я тут
же начинаю ревновать к этому сиденью.
Затем я с опаской вдыхаю воздух, идущий от твоего тела, но сразу с облегчением
понимаю, что пахнет не жгучим потом незнакомой разгоряченной женщины, а чем-то
теплым, слабым и приятно знакомым.
— Набросьте это, — я достаю с заднего сидения свою потрепанную джинсовую
куртку. — Что с вами случилось?
И пока я старательно упираюсь взглядом в пейзаж перед собой, ты
молча накидываешь куртку. Мне это видно краем глаза…
…Кто-то в фиолетовом переднике наклоняется, заглядывает в окно машины с моей
стороны и гундосит:
— Вам повторить?
Я обнаруживаю нас сидящими за маленьким квадратным столиком в тесном
ресторанчике, и к нам склонилась немолодая официантка с красноватым носом.
Ты отрицательно мотаешь головой, не отрывая глаз от раскрытой книжки, которую
держишь в руках, а я поднимаю глаза:
— Еще один джин, пожалуйста.
— Как можно пить эту «елочку»?! — ты отрываешься от книжки. — Вот
гадость!
— Это — не елка, это — можжевельник, — тихо возражаю я, — или ты
говоришь о книжке?
— Нет, рассказ очень даже секси. Неплохая придумка. Правда, я совершенно не
помню, что когда-то говорила эти слова: ну, про то, что голышом… и про поворот…
Совершенно не помню. По какому поводу?.. Я обязательно все прочитаю, — ты
откладываешь раскрытую книжку в сторону и закутываешь шею бирюзовым, под цвет
твоих глаз, шарфом.
Несколько книжных страниц медленно переворачиваются сами по себе.
— Наконец-то ты стал писать что-то такое, что будет хорошо продаваться, и ты
станешь знаменитым. Наконец-то! Теперь, я думаю, тебе уже не нужна ничья помощь… Только побрейся, тебе это не идет, знаменитый писатель
должен выглядеть импозантным и аккуратным.
Ты встаешь, оправляешь юбку и блузку, на все пуговицы застегиваешь пальто.
— Ну, пока, я пошла.
И, не оборачиваясь, уходишь.
Женщины, сидящие за столиками, замолкают и провожают долгими взглядами тебя и
твое длинное кожаное пальто, а мужчины, на мгновение тоже замолчав, начинают
что-то быстро-быстро говорить на отвлеченную тему.
А ты просто идешь дальше, легко и небыстро.
Ты выходишь на улицу, где возле самой двери ожидает на темно-сером мокром
асфальте длинная бежевая «тойота» и навязчивый свидетель нашего разговора —
низенький пожилой водитель твоего мужа. Не старый, но «секонд-хенд».
Из открытой двери по всему ресторанчику тянет холодом, и я поплотнее
запахиваю джинсовую куртку. Простуженная официантка приносит мне новую порцию с
не нашим хвойным запахом, я подвигаю к себе мою книжку, забытую тобой на столе,
и упираюсь глазами в первую строчку этого рассказа.
Ты сказала…