Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 11, 2015
Эмиль СОКОЛЬСКИЙ
Прозаик, критик. Родился и живет в РостовенаДону.
Окончил геологогеографический факультет Ростовского
государственного университета. Автор публикаций об исторических местах России,
литературоведческих очерков и рассказов. Печатался в журналах «Дети Ра», «Футурум АРТ», «Аврора»,
«Музыкальная жизнь», «Театральная жизнь», «Встреча», «Московский журнал», «Наша
улица», «Подьем», «Слово», «Дон» и других. Редактор
краеведческого альманаха «Донской временник» (РостовнаДону).
ПАРОДИЯ
«Только в ЛГ», с гордостью сообщает «Литературная газета» (№ 20) и дает
стихотворение Евгения Евтушенко «Памяти Артёма Анфиногенова».
Не представляю сегодняшнего читателя у Евтушенко. Но дело даже не в том, что
стихи ужасные. Ну вот, первая строчка: «Артём Захарыч,
вы военный летчик»…
Что тут слышится? — Товарищ Сталин, вы большой ученый.
«Памяти Артёма Анфиногенова» — пародия…
«Беда, что многих именитых печатают за фамилию и заслуги, а не за качественную
поэзию», — справедливо написал мне пародист Евгений Минин.
ГОРЬКИЙ О БУНИНЕ
Горького могло растрогать до слез и произведение очевидно невысокого
качества, вспоминают современники. Но мне до этого нет никакого дела, когда я
встречаю у него удивительно точные, тонкие замечания. Точные, тонкие — и
простые. Без мудрствований. Без филологии.
Вот пример. В споре о Бунине (передает Всеволод Рождественский):
«Бунин вовсе не холодный писатель. Он весь как натянутая струна, и его
сдержанность — показатель большой внутренней силы. Бунин жесток и крепок».
ПРЕКРАСНЫЕ ПРОСТУШКИ
Из дневника Эдмона и Жюля Гонкуров:
«Есть множество определений прекрасного в искусстве.
Что же это? Прекрасное есть то, что отталкивает непросвещенный взгляд.
Прекрасное есть то, что моя любовница и моя служанка инстинктивно считает
отвратительным».
Мне всегда «везло» с этим… Вспоминаю тех, с кем
связывали меня близкие отношения. Увы, именно о них и сказали Гонкуры.
Ну прямо как в гороскопах: Львам свойственно выбирать
себе милых простушек!
ПАРАДОКС БАРКОВОЙ
Анна Баркова — человек трагической судьбы. Трижды
отбывала срок в лагерях. В 1990-е стали печатать стихи из ее наследия. Вышли
книги… Читаю ее дневники… и вот замечательная запись.
Не хочу ее комментировать, хоть и просятся на язык бесчисленные примеры.
Высказалась — и все! А высказалась замечательно:
«Можно бездарно делать все, и можно талантливо ничего не делать».
ВИНТИКИ
Был такой, неведомый мне, народный поэт Дагестана Абуталиб
Гафуров. Из записей Расула Гамзатова:
«Одного человека освободили от должности. Вскоре Абуталиб
встретил его на свадьбе. “Освобожденный”, который раньше держался очень важно,
целый день пел, танцевал, балагурил. Абуталиб сказал:
— Какой хороший человек пропадал столько времени».
Добавлять нечего: законченная миниатюра. Но отзвук остается, и я все же выражу его словами.
Этот «освобожденный» и не был человеком, он был — должностью. Винтиком в
социальной, государственной машине. Таким же винтиком, как его подчиненные и
вышестоящие. Важность не ему была нужна — его представлению о должности. А он и
стал должностью.
В сущности, психология руководителя часто бывает сродни психологии уборщицы.
Кто самый большой начальник в учреждении? в буфете? на вокзале? Уборщица.
Истинным руководителем может быть только внутренне свободный, творческий
человек. Все остальные — винтики.
ГЛАЗАМИ ПАЦАНА
Дед Аркадий рассказывал (передаю без редакции):
«Немцы у нас жили… Нет, вели себя нормально. Ко мне
каждый вечер в комнатку приходил лейтенантик, такой
худющий, показывал семейные фотографии. По-русски почти не умел, только плакал
и тыкал себя в грудь: «Я — итальяно! Итальяно!»
Офицер еще был. В нашем дворе росла алыча, и он всегда подходил к матери и
спрашивал разрешения: можно собрать? Упаковывал в коробку и посылал на родину.
Сам никогда не рвал.
Когда немцы стали отступать, по улице, где был магазин, во
всю мочь неслись их машины, грузовики… Мы с матерью пошли за продуктами,
взяли санки. Обратно переходили дорогу, и мать задела машина. Я поднял ее,
положил на санки, она стонет. Привожу домой, а в дверях этот лейтенант: что
случилось? Я рассказываю. Он спрашивает: «И что, водитель не остановился? — и,
знаешь, с таким сомнением сказал: — Наш так не мог». Взял мать на руки, положил
ее на кровать…»
Было и такое.
НАРУШИТЕЛЬНИЦА
«Мы живем в такое время, когда многие люди не защищены и нуждаются в помощи,
в доброте, — как всегда толково, в точку, пишет Ольга Славникова
в предисловии к своей книге “Вальс с чудовищем”. — Но и здесь работает закон
сохранения энергии: получивший помощь дает ответный свет, если, конечно, он
живой. Но бывают “черные дыры”. Не потому ли не срабатывает добро, что,
поглощенное такой дырой, оно уже и не добро вовсе?»
Все верно. Но на этом обобщении Славникова и
останавливается. А я с этого только начинаю.
Да, «черные дыры» — почти на каждом шагу. Но от дающего не убывает. Дающий (и
отдающий) свет — человек счастливый, человек, который всегда в форме. Точно
сказано — «живой»! Добро, поглощаемое «черной дырой», уже не добро? Но какой
тут, по большому счету, урон для дающего? Это «черная
дыра» знать не хочет о законе сохранения энергии, это она нарушает космический
закон.
А у дающего, кстати, все с энергией в порядке. Он
ничего не нарушает. Впрочем, до рассказа «Базилевс» я
еще не дошел, он в конце книги, — именно его имела в виду Славникова.
Посмотрю, в чем там дело…
ТАК И ОБОГАЩАЕМСЯ
Максимилиан Волошин в эссе «Судьба Толстого» философски мудро говорит о том,
как нужно относиться к смерти почитаемых нами современников. То есть о тех,
которые на самом деле не умирают, а действуют в нас, гораздо более живые, чем
нас наяву окружающие.
«Для тех, кто знал Толстого через слово, смерть не может являться утратой. Он
остается им таким же живым и близким, как и при жизни. Даже больше: смерть
художника не только не лишает нас чего-нибудь, она обогащает, давая фигуре
человека тот последний, окончательный удар резца, который завершает лик и
придает ему трагическое единство. <…>
Когда мы читаем патетические строки кого-нибудь из живущих поэтов, как часто
тот факт, что поэт еще жив, лишает его слова убедительности. Читатель хочет
трагического единства в жизни и творчестве. А его он постигает только после
смерти художника».
СКИДКА
Спрашиваю у моей хорошей знакомой, начальницы частного букинистического
магазина: «А почему вы пишете на книгах такие странные цены: 42 рубля, 63, 77?
Откуда эти двойки, тройки?»
Охотно объясняет: «Конечно, я могу написать: 40, 60 и 75 рублей. Но мы любим
наших покупателей и хотим делать им приятное. Вот
возьмет человек четыре, пять и больше книг, мы суммируем их стоимость, а эти
“копейки” сбрасываем. То есть получается скидка. И ему приятно, и нам!»
СИЛА АВТОМАТИЗМА
«Один?» — спрашивают водители маршруток, когда вошедший протягивает купюру,
которая как минимум вдвое превышает стоимость проезда. То есть — за себя или
еще за кого-то?
Новочеркасск — все же город провинциальный, в маршрутках, сколько ни езжу,
всегда просторно. И вот водитель тормозит у остановки, на которой —
единственный человек, паренек лет 16-ти. Парень протягивает купюру. «Один?» —
уточняет водитель. «Ну я же один вошел», — удивляется
пассажир.
Никто и не улыбнулся. Кроме меня.
ОТСРОЧКА
Концовка рассказа «Житейское дело» тонкая, она мне очень, очень
психологически понятна… Иногда открываю эту книгу —
Андрей Платонов, «Иван Великий» (рассказы о войне), издательство «Советский
писатель», 2000, — перечитываю:
«…в окошко Евдокии Гавриловны постучал прохожий человек <…> Хозяйке было
некогда обернуться к окошку: она мыла над тазом голову мальчика <…>
Прохожий больше не постучал. Он прильнул к оконному стеклу и всматривался
внутрь сумеречной избы; он увидел, что делает Евдокия Гавриловна, он увидел,
как под ее руками проясняется бледное, прекрасное лицо его сына.
Гвоздарев давно хотел счастья <…>, и счастье его оказалось посильным
житейским делом. Всего десять шагов да открытая дверь служила ему помехой к
счастью, и он побоялся их пройти. Он сел на завалинку и закурил; пусть и для
радости будет отсрочка, так оно для человека надежней».
АЙСБЕРГ — ОН ЛЕДЯНОЙ…
Водитель врубил радио. Запела Пугачева: «Ледяной горою айсберг из тумана
вырастает…»
— А что такое айсберг? — спрашивает ребенок.
Мама задумывается, и как человек, только что осознавший, насколько эта сотни
раз слышанная фраза глупа, с легким удивлением отвечает:
— Ледяная гора…
ОСЕННИЕ ПРОСВЕТЛЕНИЯ
С раннего утра и почти целый день лил дождь: утихал, снова усиливался… Принес острую прохладу. Листва на деревьях обмякшая,
растрепанная, бесприютная… Осень пришла как будто невесело, чуждо, незванно.
Как будто — да не так! Однажды, несколько лет назад, я ехал из Вологды в Тотьму
— стояла такая же погода, и я был этим недоволен. Смотрел в окно, почитывал
Рубцова, и вдруг:
И только я с поникшей головою,
Как выраженье осени живое,
Проникнутый тоской ее и дружбой,
По косогорам родины брожу…
Тоской и д р
у ж б о й! Все стало на свои места. Я понял, что «чуждость» и «неприветливость» такой осени — выдумка,
обман чувств, что она на самом деле — м о я, она мирно вплетается в мою жизнь,
ждет от меня понимания, ответной дружбы, и если грусти, то — просветленной.
То есть такая осень — тоже счастье.
«Мир — это твое представление о нем», долдонят
психологи; слава богу, я не читал этих всезнаек, а был с поэзией, которая
всегда и настраивала меня на мудрую, гармоническую волну. Прекрасный пример —
Зинаида Миркина:
Унылый день все краски мира тушит,
Но мягкою заботливой рукой
Он медленно укутывает душу,
Как в одеяло, в серый свой покой.
И кажется, что наклонился кто-то,
Кому до слез меня сегодня жаль…
Благодарю за тайную заботу,
Благодарю за светлую печаль.