Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 10, 2015
Эмиль Сокольский
Прозаик, критик. Родился и живет в Ростове-на-Дону. Окончил
геолого-географический факультет Ростовского государственного университета.
Автор публикаций об исторических местах России, литературоведческих очерков и
рассказов. Печатался в журналах «Дети Ра», «Футурум АРТ», «Аврора», «Музыкальная жизнь», «Театральная жизнь»,
«Встреча», «Московский журнал», «Наша улица», «Подьем»,
«Слово», «Дон» и других. Редактор краеведческого альманаха «Донской временник»
(Ростов-на-Дону).
ПАРАЛЛЕЛЬ
Почему в школе Пушкин держался от меня на расстоянии? Потому что учителя
внушали нам: любить Пушкина нужно за чувства добрые, за мысли его, за широту духа,
за всемирную отзывчивость…
Что Пушкина нужно любить за поэзию, я понял вскоре после того, как уроки
литературы ушли в прошлое. И полюбил.
Многие благожелательно настроенные рецензенты, критики, авторы предисловий и
послесловий к книгам своих друзей-приятелей напоминают мне тех учителей.
ПОПРАВКА
Готовлю к публикации письма литераторов к Виталию Семину; вот отрывок из
письма А. Марьямова, сотрудника «Нового мира»:
«На днях у меня был Евтушенко, и я ему показывал стихи Лёни
(т. е.
Здесь все правильно, но в последнее время я стал симпатизировать Евтушенко:
столько добрых слов говорить о своих коллегах по перу может только очень
заинтересованный, неравнодушный человек! А Евтушенко высказал много хорошего, —
и, что важно, в письменном виде — не с глазу на глаз.
И — вечная загадка: почему человек, любящий поэзию, разбирающийся в ней, много
лет пишет скверные стихи…
ГЕНИАЛЬНО-ЛОВКО
Из дневников Валерия Золотухина:
«Перечитывал Солженицына «Матренин двор». Здорово, прямо гениально. И не
хочется писать, до того ловко. Но после Толстого хочется писать».
Замечательно проговорился: «ловко». Вот именно. Матрена — это объект, на
который Солженицын смотрит со стороны. Нет сострадания, которое всегда было
свойственно великой русской литературе, великим художникам. Солженицын — не
велик. И большой вопрос — художник ли он.
Разве о Толстом скажешь — «ловко»?
ОБ ОДНОЙ БЕССМЫСЛЕННОСТИ
Не помню, на кого я в последний раз обижался. Как-то само собой так
получилось, что я перестал реагировать на тех, кто старался меня обидеть.
Обижаться, по-моему, можно только на близких людей, перед которыми ты
беззащитен. А на остальных… Если кто-то тебя захотел
обидеть, то обижаться — значит доставлять ему удовольствие. Зачем?
Но чаще бывает, что на самом деле никто и не собирался тебя обижать. Тогда
почему бы не простить этого человека?
СОВЕТ НЕ ДЛЯ КОГО
Лет десять назад мне попалось на глаза интервью с Мариной Хлебниковой; в частности, певица советовала, как снять за
15 минут головную боль. Я переписал:
«Положить палец на переносицу, подвигать его вверх по центру лба до линии, где
начинают расти волосы. Отступив от этого места на 1–1,5 см в обе стороны, найти
две симметрично расположенные точки. От них, надавливая на кожу большими
пальцами, двигаться к затылку, словно прокладывая прямую дорожку, конец которой
приведет к шейным позвонкам. Проделать “дорожку” несколько раз, потом погладить
голову, плечи, руки и сильно встряхнуть кистями».
Воспользоваться советом мне ни разу не пришлось: я не страдаю головными болями.
А вот другим — женщинам — даже переписывал его, когда они жаловались (еще и
просили: не забудь переписать!). С благодарностью брали листок…
но эксперимент не проделывали: либо теряли текст, либо ленились и принимали,
как обычно, таблетки.
Привычка? Лень? (в сущности, очень близкие понятия).
Так и не знаю, эффективно ли то средство.
РАДОСТЬ ДЛЯ ГОСТЕЙ
Входишь в квартиру Александра Тимофеевского — прихожая продолжается длинным коридором, нацеленным на ванную. На двери ванной — листок со стишком хозяина:
О себе позаботьтесь немножко,
Ждет вас, гости, приятная весть:
Приносите закусочку, вилку и ложку,
НУ А ВОДКА ВСЕГДА У НАС ЕСТЬ!
ВОСПИТАННЫЕ ЛЮДИ
Реплика Марии Мироновой, простая и замечательная:
«А чего нам было ругаться? Скандалят невоспитанные люди, а Александр Семёнович
(Менакер) был из хорошей семьи».
О ВИШНЕВЕЦКОМ
Я не представляю себе художественного произведения о блокаде (хотя попытки
создать таковое и были). «Художество» здесь было бы странным и, по-моему,
невозможным.
Критик Топоров назвал это произведение пляской на костях или как-то в этом
духе. Ерунда.
ПАНИН ОТДЕЛЬНО, ВОДКА ОТДЕЛЬНО
«Почитал стихи Панина и… словно бы пил ночь
напролет», пишет Сергей Шаргунов о сборнике «Мертвая
вода». Прекрасная реклама! То есть если захочется выпить — не нужно бежать за
водкой, тратить деньги, а достаточно взять книгу Панина.
Вообще, Игорь Панин — человек с юмором: в свою книжку поместил отзывы о своих
стихах. Отзывы специфические. Взять хотя бы предисловие. «Писать увлекательные
стихи гораздо труднее, чем писать красивые». Интересно, какие у Дмитрия Быкова
претензии к красоте (к тому, с чем, собственно, и имеет дело поэзия)? Что такое
«увлекательная» поэзия?
Несколькими строчками ниже: злоупотребление иронической дистанцией между
автором и героем «превратило нашу поэзию в более или менее увлекательную, но
вполне бессмысленную игру». Из чего все-таки следует, что «увлекательной»
поэзии у нас много, несмотря на то, что творится она «трудно».
Панин «дает сегодняшнему человеку — вялому, лживому, дезориентированному —
четкие и внятные формулы для выражения неясных чувств и опасений». За что же
так человеков-то? Да и вряд ли вялым,
лживым и дезориентированным нужны четкие и внятные формулы.
Вообще, не о стихах все это… О чем-то другом, далеком
от поэзии.
Вернусь к Шаргунову: поэзия декаданса «близка душе
всякого нормального русского мужика». Странные представления о нормальном
русском мужике…
Ладно Шаргунов. Но Быков-то сам стихи пишет. Неужто не понимает очевидного: да, Панину не нравится мир, в
котором он живет; поэт недоволен собой, ворчлив, циничен, однако ведь писание
стихов невозможно без вдохновения, они пишутся в минуты душевного подъема;
помнится, еще Винокуров заметил: кому нужна одна боль, одна сухая тоска? Все
это составляет суть переживаемого, но творческого вдохновения — не дает. Вместе
с болью стихи несут и обезболивающее средство, энергию радости.
Я, в отличие от Быкова, четко улавливаю «дистанцию» между автором и «лирическим
героем». Вот характерные для Панина строки: «Спеша в замызганный Касимов / из муторной Рязани»… Автору доставляет
удовольствие бросать эти усталые, брезгливые слова, ему нравится эта
небрежность эпитетов, эта небрежность проговаривания, которая организовывается
в энергичный, строгий ритмический рисунок (в конце концов
поэзия — это слова, это звук и ритм, все остальное — дело десятое, сотое). Если
бы мир поэту был столь противен, Панин не счел бы его стоящим таких
вдохновенных разглагольствований:
Но предвкушая запах чая
В закусочной, где мухи,
гостей торжественно встречая,
целуют руки, —
шлифуй послушную баранку,
насвистывай блатную хрень,
пока не въедешь спозаранку
в провинциально-хмурый день.
Быков вспомнил про «иронию», но умолчал о панинском
юморе. «Если стих на перо попросится, —/ я зарежу его… Наверное»,
— вот Панин и сам сказал о том, что в минуты упадка писать не стоит!
Как бы то ни было — упорно верю в светлое будущее, когда пишущие о поэтах не
будут подменять поэзию внепоэтическими,
поверхностными наблюдениями.
КНИГА-СИГАРЕТА
Наверное, все все
понимают, но почему-то делают вид, что так и должно быть. Я опять о современной
критике.
Вот только совсем недавно снова ворчал Константин Ваншенкин: «Критики любят
рассказывать биографию автора, говорить об его идеях, настроениях, зачем-то
пересказывать содержание… Но мало кто чувствует, к а к
написано!»
В «Литературной России» от 13 мая Сергей Шаргунов
представляет книги Максима Лаврентьева «На польско-китайской границе» и Игоря
Панина «Мертвая вода».
О первой: стихи предметны, вещественны, автор внимателен к детали, «сниженность» сменяется «пафосом». Рефлексия, ирония, цитатность… И далее в том же духе.
О второй: книга Панина «как сигарета». Мне понравилась эта шутка, но я уже
понял, что опять пойдет пересказ — «о чем книга».
И точно — интересует Шаргунова именно это. И он
перечисляет: хмурость, стоицизм, горечь, праздник природы, простота,
беспощадность к себе… В общем, книга про то-то и про
то-то. Перед нами — наш современник. Есть в Панине нечто фаталистично
офицерское.
Господи: да чем же хорош Лаврентьев как поэт? чем же хорош Панин как поэт?
Сергей Шаргунов не слышит, не видит, не знает, не
понимает.
Впрочем — может быть, ему и не нужно это знать. Он ведь представляет книги, а
не поэзию. Тоже доброе дело.