Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 1, 2015
Сева Гуревич. «Сборник стихов».
Рига: Издательский дом «Петит»,
Питерский поэтический мир находится в плену условностей. Почти все
разномасштабные литературные сообщества — от небольших профильных кружков при
молодежных досуговых центрах до маститых объединений, работающих при Союзе
писателей, — боятся отойти от почитаемых только ими традиций. Каждая отдельно
взятая лит-ячейка живет по принципу отрицания соседствующей, когда литературный
опыт, скажем так, товарища по парте объявляется чужеродным и, стало быть, не
может использоваться — комплекс отличника, от которого страдает Питер, находясь
в статусе культурной столицы, не позволяет заглянуть в тетрадку одноклассника,
чтобы сверить ответы, усомниться в правильности своих.
На выходе получаются трудночитаемые, похожие друг на друга тексты, понимаемые
исключительно внутри того литобъединения, в котором состоит сам автор, — этакая
местечковость. Местечковость остается местечковостью, даже если в ней
присутствует общность и вечность тем, некое
экспериментаторство или же пафос уровня нового мирового порядка. Говоря о
питерском поэтическом мире, обязательно упоминаем слово «школа»: «школа
такая-то», «школа того-то». Личностей нет, есть только «школа». Наверное,
поэтому, роднясь с общей атмосферой Санкт-Петербурга, воспринимаешь тексты
автора, не обремененного вниманием/влиянием какой-либо «школы», сиречь «тусовки», как неожиданный глоток свежего воздуха. Именно
таким «глотком» представляется мне творчество Севы Гуревича, которое в
достаточно большом объеме вошло в книгу под непритязательным названием «Сборник
стихов».
Стихи Севы Гуревича в силу скромности и отдельности автора от общего
поэтического пространства не населяют, как это сейчас принято, Интернет. Они
находятся вне зоны общего доступа, поэтому можно считать, что издание, которое
вы будете держать в руках, уникально. Я бы добавил, уникально
по сути и природе своей.
Нарочитая отдельность автора, незамутненность мысли подчеркивается отсутствием
отсылок к каким-либо каноническим стихотворным текстам классиков и
современников. И если по пути следования от первой до последней строчки вам
что-то ощутимо знакомое встретится, то это будет скорее «расхожее место», мимо
которого не пройти, чем попытка прислониться к чужим — либо проверенным временем, либо новомодно звучащим —
текстам, вписывая свое имя в общелитературный контекст.
Автору несвойственно усердие ремесленника. От его стихотворений не разит за
версту потом и кровью. Тексты, что божьи твари — все они божьи твари,
появляются на свет и живут полной жизнью ровно такими, какими они задуманы
кем-то свыше, нетронутыми рукой людской, необтесанными, настоящими, наделенными
чистой природной красотой. Их можно сравнивать с не прошедшими огранку
алмазами, с тропинками, где не ступала нога человека, с лесными чащами, сквозь
которые даже зверю пройти мудрено, а уж прокатиться с ветерком на навороченном джипе в компании
гламурных девиц — и подавно. Здесь, наверное, важно отметить, дабы не ввести
читателя в заблуждение, дескать, стихи Севы Гуревича не соприкасаются природой
своей с городской средой обитания, находятся вдалеке от современных, ставших
почти традицией для ряда поколений, тенденций. Совсем нет. Автор не аутичен. Он
отдает себе отчет. Его стихи трудно назвать автописьмом, обращенным внутрь
себя. Вышесказанное относится больше к форме, чем к содержанию.
С содержанием все гораздо сложнее. Вряд ли вам удастся найти в книге
стихотворения, которые могли бы существовать вне диалога. То есть, фактически,
каждая строчка является обращением к некоему собеседнику. Читая, поймал себя на
мысли, что автор пытается вывести меня — своего читателя — на какой-то
откровенный разговор, но, видимо, количество выпитого дает о себе знать и
поэтому разговора как такового не получается. Я не успеваю вклиниться в его
бурлящую речь. Автор, что называется, «микрофонит». Мне остается только слушать
его и кивать головой даже в те моменты, когда с ним не согласен, лишь бы
дослушать до конца — уж больно хорошо говорит. Душа умиляется.
Детская не по летам наивность, открытость вкупе с невзначай брошенными фразами,
наделенными прозрачной хитрецой — лукавой харизмой, будто проверяющими на
«вшивость» собеседника, подкупают своей непосредственностью. Это
сродни, знаете, когда слушаешь ребенка, который на ходу придумывает невероятные
истории о себе и, главное, сам осознает, что придумывает, то есть, до конца в
них не верит, но делает вид, что все взаправду — он напыщенно серьезен, чуть
сердит, — а ловишь его прямой взгляд и чувствуешь, как он, просверливая тебя
насквозь, посмеивается, дескать, вот и провел я этого взрослого, ничего-то
в жизни не понимающего человека.
Как бы глуповато ни звучало, но несмотря на то, что
беречь в себе ребенка, холить его и лелеять достаточно тяжело — неуемный
мальчишка постоянно требует особого внимания, участия со стороны себя
взрослого, Сева Гуревич легко справляется с подобной задачей. Он свободен.
Школа не давит. Учителей нет. Есть только он и его читатели-собеседники.
Ребенок и Вы.
Дмитрий Артис