Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 8, 2014
Юлия Андреева, «Валюта смерти»
СПб.: Группа МИД, 2013
Книги… С давних времён стали они хранилищами
людской мысли, аккумуляторами самых искренних чувств, свидетелями обстоятельств
жизни разных времён и народов, самой Памятью человечества. Но всё в мире живых
изменчиво и непостоянно. Пришёл новый бог по имени Интернет, и стали люди ему
поклоняться, отказываясь от старых друзей и посредников…
Может быть, не стоит вздыхать, обвиняя род человеческий в вероломстве, а стоит
смириться с тем, что всё течет, всё изменяется и в одну реку нельзя войти
дважды, особенно в Стикс, Ахерон или как там ещё пограничные между царством
живых и царством мёртвых реки именуются?
Это присказка, а сказка только начинается.
Роман «Валюта смерти» Юлии Андреевой можно причислить к несметному сонму современных
фантастических произведений, где реальность переплетена с мистикой, герои
попадают в невероятные ситуации, а под покровом остросюжетности
автор старается донести до читателя некоторые идеи, связанные с определёнными
(или не совсем определёнными, но определённо интересными) взглядами на
мироустройство. Так оно и есть, но я сейчас не буду разбираться в
хитросплетениях сюжета, чтобы не отнимать у читателя радости первооткрывателя.
Но вот об основной идее романа всё-таки скажу несколько слов, потому что,
во-первых, она мне оказалась близка, а во-вторых, сама книга…
Впрочем, об этом чуть позже.
Итак, Юлия Андреева, вслед за многими писателями-фантастами, рисует нам картину
иномира. Этот мир, надо заметить, удивительно похож
на наш родной город Петербург. Странный такой город, осенний, влажный,
мистический. И до того мы, его жители, привыкли к потусторонним странностям
нашего места обитания, что почти не удивляет удивительное. Подумаешь, исчез
мост Александра Невского! Может, просто туман такой густой? Подумаешь,
возвращаясь домой, не нашла своего дома на месте! Может, всего лишь собственная
крыша поехала… Подумаешь, не то с русалкой, не то с болотницей поговорила у реки — ведь она же предложила из
бутылки глотнуть. Мало ли что в бутылочке было — вот и померещилось. И когда
вдруг оказывается, что этот твой город — город мёртвых, и к тому же ещё он
представляет собой какой-то странный рай, при пристальном раздумье
оборачивающийся скорее адом — принимаешь сие открытие как должное, без особых
потрясений. Как писал О. Э. Мандельштам,
В Петрополе прозрачном мы умрём,
Там царствуешь не ты, а Прозерпина.
Кстати, рай, оказывающийся адом, — ход довольно традиционный. Напоминает
развенчание лжеутопии в романах антиутопического
толка. Но не этими старинными приёмами привлекает к себе книга, а не менее
старинными и вечно юными идеями. Каким бы ни был мир, есть в нём, оказывается,
вечные ценности. И Юлия Андреева, а вместе с ней и главная героиня её романа
Аня Григорьева, утверждают, что ценностей таких, по большому счёту, всего две —
любовь и творчество. Именно они и отсутствуют в странном мире, напоминающем
Петербург, но всё же не совпадающем с ним.
Люди, лишённые этих двух животворящих сил, не живут, а лишь механически влачат
существование. Неудивительно, что все они страдают от депрессии, из которой
никак не могут выйти. Не правда ли, странный рай, в котором есть уверенность в
завтрашнем дне, точнее, в том, что ничего не произойдёт — «и завтра то же, что
вчера», но нет радости, нет счастья! Или это всё-таки ад? Или ад — на другом
берегу — в царстве живых, где всё непредсказуемо, но зато у каждого есть право
выбора, как в старой весёлой песенке: «Думайте сами, решайте сами — иметь или
не иметь!». А может, именно право выбора и есть райское блаженство, только мало
кто додумался пока взглянуть на него под таким углом зрения…
Хотя додумывались, конечно, не зря же говорят, что Бог дал всё-таки
человеку свободу воли. Но в странном городе и бог иной — Чернобог
по фамилии Трепетович, и он как раз вовсе не в
восторге, что его подданные о чём-то запредельном догадываться начинают…
Ладно, не буду увлекаться, обещала ведь не затрагивать сюжет. Вернусь к идеям.
Любовь и Творчество — две великие силы, посредством которых обретается
бессмертие. От любви, вестимо, дети рождаются — и
тогда можно сказать вслед за поэтом Арсением Тарковским: «Мне моего бессмертия
довольно,/ чтоб кровь моя из века в век текла». А у Творчества плоды разные
бывают — симфония, картина, скульптура… Но, раз мы о литературе говорим,
значит, литературное произведение — роман, например. Книга.
Предвижу возражения — почему опять «книга»? Пора бы динозаврообразным
писательницам статей привыкнуть к мысли, что в наше время не в книгу, а во
всемирную сеть плоды своего творческого воображения забрасывать надо для
уловления душ человеческих!
А вот уж позвольте не согласиться! Писатель, конечно, пописывает, читатель
почитывает — на таком уровне можно любым носителем текста пользоваться. Но вот оно, моё «во-вторых», так далеко отодвинувшееся от
«во-первых»: книга — есть книга, а книга, сделанная с любовью людьми
творческими, — трижды Книга!
Начнём с обложки. Передаю только собственные эмоции, не претендуя на истину в
последней инстанции. На первый взгляд — ну ничего особенного, разве что
довольно броско: тёмный фон, завораживающе глядящий на тебя глаз… Один, а вместо второго — монета с пиратской символикой.
Ну, монета — понятно, с названием «Валюта смерти» вполне сочетается… Потом вдруг замечаешь эпиграф: «Почему Стикс течёт через Питер? Почему ад бредит Санкт-Петербургом? Что ему в
нём?». Уже по-иному и гораздо глубже задевает за живое, особенно если ты живёшь
в этом городе и нескромно считаешь себя не случайной прохожей, а петербурженкой, более-менее причастной к его тайнам… А вот и слово «тайна» проступило под пальцами на обложке,
совсем рядом с эпиграфом. Как ты раньше-то не заметила? Взгляд скользнёт выше,
а там читается: «Не видишь ты…». Действительно, не видела, только сейчас
заметила призрачную телефонную трубку в прозрачной руке, а рядом с ней слово,
приглашающее перевернуть, наконец, обложку и начать чтение: «Смотри!». Да,
постарался дизайнер Макс Олин. Это надо же столько сюрпризов мне устроить, так
укорить за поверхностность и невнимательность взгляда!
Кстати, и внутри книга оформлена отменно. Каждая новая
глава романа оснащена рисунком и эпиграфом. Ах, как стара эта традиция, как
вечно молода она и как замечательно, что есть издатели, не забывающие о ней!
Признаюсь, что, несмотря на завлекательность сюжета, требующего быстрого
скольжения по страницам, каждый раз задерживалась и даже придумала нечто вроде
игры: старалась по эпиграфу и рисунку предугадать дальнейшее развитие событий.
Эпиграфами служат афоризмы петербургского поэта и писателя Александра Смира, краткие изречения которого мне не раз приходилось
встречать в разных изданиях. Здесь подобраны они, естественно, на определённую
тему, связанную с сюжетом романа Ю. Андреевой, но, как и всякий порядочный
эпиграф, ни один из них не иллюстрирует главу напрямую, а развивает тему под
углом или несколько в ином измерении, если позволено так выразиться. Отмечу,
что высказывания А. Смира глубоко ироничны, поэтому
создаётся ощущение какой-то мудрой дистанцированности.
Не отстранённости, боже упаси, а именно дистанции, с которой автор афоризма
словно подмигивает читателю и говорит: «Не принимай слишком всерьёз то, что
сейчас прочтёшь. Но и не пропусти ту мысль, которую мы стараемся донести до
тебя в этой пёстрой обёртке. Смотри! Думай!».
А задуматься есть над чем. Например, о том, что «в параллельных мирах/ тоже
жизнь не ах». Или вот ещё вопросик: «Помнит ли забвения река свои берега?». Или
такой поворотик: «Утёр ангелам нос чёрт-альбинос».
Если учесть, что каждый эпиграф всё же увязывается и с содержанием
соответствующей главы романа, то эффект возникает удивительный — словно шараду
решаешь, и понимаешь, что решения однозначно нет, и получаешь двойное
удовольствие от бесконечности процесса. Вку-у-усно!
О рисунках Марии Лудиковой можно отдельную статью
писать, но не мне, а специалисту по книжной графике. Я же ограничусь опять-таки
только передачей собственных впечатлений.
Каждую иллюстрацию можно (и нужно!) рассматривать подолгу. Мало того, что в
переплетениях линий проступают при вглядывании всё новые очертания фигур, так
еще каждый рисунок, подобно эпиграфу, является и подсказкой, и «запуткой». Сто раз подумаешь, почему глава, названная
именем одной из героинь романа, снабжена изображением избушки на курьих ножках.
Ираида Александровна, конечно, не баба Яга, но что-то
от роли то злой, то доброй ведьмы из потустороннего
мира, любящей завлекать в свой дом беспризорно шатающихся по лесу ребятишек, ей
досталось в этом романе. Или почему перед кульминационной, по сути, главой № 34
— изображение девушки, вглядывающейся в своё отражение в зеркале. Во многих
рисунках М. Лудиковой использованы сказочные сюжеты,
знакомые нам с детства по вступлению в пушкинскую поэму «Руслан и Людмила».
Помните: «У Лукоморья дуб зелёный,/ златая цепь на дубе том…». А ведь это тоже
сказочный иномир, прикосновение к мифологии, которая
испокон веков пыталась что-то разъяснить как раз о мироустройстве, о мире нашем
и загробном, о возможностях перехода туда и обратно…
Именно эта множественность связей всего со всем, привязка к мировой
культуре (уже перечень имён Сатаны в комментариях к тексту впечатляет!)
привлекает в книге, выпущенной при поддержке Комитета по печати Союзом
писателей Санкт-Петербурга. И аккуратно, со вкусом сделанная Татьяной Громовой
вёрстка, и вступительная статья Андрея Балабухи с
эпиграфом из Кьеркегора усиливают впечатление.
Ну что ж, вернёмся к началу статьи — к присказке и, не отступая от законов
жанра, постараемся, чтобы и финал не подкачал.
Итак, книга не только нейтральный носитель текста, созданного автором
литературного произведения, это ещё и произведение искусства, над которым
совместно трудятся многие творческие личности. И такая книга не может кануть в
воды Леты или другой какой реки забвения, уступая свои
позиции светящемуся экрану компьютера или планшетки. Она существует, несомненно заявляя о своих правах на жизнь. И пока книжное
дело будет оставаться искусством, никуда книга не исчезнет. Потому что
создаются такие вещи людьми, способными к Творчеству и Любви. И да будет так во веки веков!
Вот и статеечке конец, а кто до конца прочёл — молодец.
Мария АМФИЛОХИЕВА