Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 8, 2014
НАТАЛЬЯ РОМАНОВА (Луганск-Санкт-Петербург)
Поэт. Родилась в 1982 году в Луганске. Кандидат филологических наук, старший
преподаватель кафедры мировой литературы Луганского национального университета
им. Тараса Шевченко, член Межрегионального союза писателей Украины, редактор
отдела драматургии литературного альманаха «Крылья». Автор поэтического
сборника «Жива в словах» (Луганск, 2010).
КИЕВ, ЛИКУЙ!
Какой палач обезглавил тебя, мой город?
Крылья расправил и прилетел голод…
Вишню взорвал, сливу взорвал, грушу.
Киев, оставь! Слышишь, оставь душу.
Какая мать родила желторотых нищих?
Их Каин поил, и Каин вскормил пищей.
Их пушки детьми, живыми детьми стреляли.
Столица, ликуй! Свободных людей распяли.
Какое окно откроет теперь мой город?
Под стоны ветров поет по ночам холод.
Ревет самолет, стирается грань с адом, —
По улицам бьет каштановый лед с градом…
ГОСТИ
Кровать-скамейка. На ней рожали…
Древесный запах заполнил дом.
Скрипели двери, будто скрижали
Писались тоненьким угольком.
Сходились гости. В руках — по стопке.
Спешили, видно, на огонек.
Слова и Слово бросали в топку.
А на дощечке спал мотылек.
Сражались мысли на поле битвы.
Пищали мыши на чердаке…
А к сердцу близко
Дрожал, как листик,
Листок с молитвою в левой руке.
Гремели кружки. Горели свечки.
Смеялись люди. Им невдомек,
Что Божий Ангел достал из печки
С горячей кашею чугунок…
УХОДЯТ ДОМА…
У меня на руке — почерневшая дробь из черники.
Не растет на лугах эта страшная спелая дробь.
Вот опять Петербург дал ночлег перехожей калике,
И Луганку мою заменила холодная топь…
Как трамваи, дома уходили и прятались в дыме.
Их съедал этот дым, как последнюю пищу иуд.
Я оттуда ушла, ведь на площади Горького ныне
Только травы, как свечи, и свечи, как травы, растут…
СКОРЫЙ ПОЕЗД
Колеса в такт опять стучат,
И мимо мчится поезд скорый.
Купе, как сотню лет назад,
Снимает фильм о чьей-то ссоре.
И ветер, в радости немой,
Играет блюз на нервах-рельсах.
Бухгалтер, нанятый судьбой,
Считает годы наши в рейсах.
Все так рассчитано в пути!
Вагоны движутся в обнимку…
А я опять хочу спасти
Чуть-чуть себя хотя бы в снимке,
Мгновенье прочно удержать…
Подняв слабеющие пальцы,
Судьба научит выживать,
Судьба научит вышивать
Узоры разные на пяльцах.
Зайти бы только в тот вагон,
Где всем тепло, светло и чисто,
А утром, выйдя на перрон,
Кивнуть с улыбкой машинисту.
СИДЕЛКА КАЯ
Я в каждый вдох кладу по семечке
И много семечек глотаю…
Они сойдут за ужин девочке,
Что греет сон больному Каю.
Пока глаза сияют млечностью,
И зерна мышь грызет за печью,
В ее камине, словно в вечности,
Горит участье человечье.
А если вдруг настанет времечко, —
Погаснет в бедности горелка,
Вы, как таблетки, стихосемечки
Давайте маленькой сиделке.
Пусть выпьет жизнь свою до донышка
И, будто в Северном Сиянье,
На фоне солнца, как в подсолнушке,
Увидит Кая покаянье…
МУЖУ
Комната. — Чулан.
Кресло или стул.
Облако. — Диван.
Ты на нем уснул.
Нежная слеза.
Палец и кольцо.
Нос, мои глаза.
В них — твое лицо.
Церковь и обет.
Плед, окно и кот,
Этот лунный свет.
Он тебе идет.
Комната — одна,
Сердце — на двоих.
Ночь. Бокал вина.
Ты. И этот стих.
* * *
Александру Кушнеру
Карусель Таврического сада,
Не тони в серебряном пруду.
Новый мастер все еще наладит.
Даже ослик будет на ходу.
Повезет, и мы — за дверью рая,
У ворот в Таврическом саду.
А пока, пока я погуляю
У толпы безухой на виду.
Под мостом и жители Арада
Проплывут, как будто тут Арад.
Ну, а я один цветок из сада
Унесу, как много лет назад
В ночь несли великие поэты.
А потом для них плели венки…
Ослик мой, вези меня не к Лете,
А к весне по лезвию строки.