Литературно-художественный журнал ‘Зинзивер’. № 8 (64), 2014. Майкл
Марч.
МАЙКЛ МАРЧ
Майкл Марч (MichaelMarch) — американский поэт, эссеист. Родилсяв 1946 годувНью—Йорке. Авторнесколькихкнигстихов
(Goya, When she danced, Disappearance, Only a Promise, The Way Back). На
русский язык переведен впервые в этом году, когда приехал в Санкт-Петербург по
приглашению музея А. Ахматовой на июньские Ахматовские
чтения. Организатор Пражского литературного фестиваля. С 1996 года живет в
Праге и Нью-Йорке.
When she danced
I held you
in silence
over the years
First-born
in the stillness
of day
I carried you
past my heart
And you were
worthy
of my ruin
*
You fled
your own voice
You fled
the roundness
of time
A leaf
chides death
The earth
was light
*
You left
white slippers
a pause
no more
You left
this night
repeated
searching
for the past
*
That night at the Green Frog
Those three white buttons down
your birthday suit
Or when your tongue shivered
in my liver
*
You were there
only not
You were gone
only not
Forgive us
You were there
*
White wine was on your breath
Your eyes ran to Tasmania
Parrots, you laughed parrots
through the rue Rivoli Pinballs — and cognac absorbs the sugar
That night your eyes returned
white wine, rice wine —
when I smiled at you alone
*
I kissed your temple
as the Law of Life
I held you
outside the Law
I waited
to be deceived
as Law unto itself
Our journeys were made
at night
*
Somewhere in Texas
you held a cigarette
White planks, shrubs,
and that thin veil of smoke
What pervades is past knowing
What remains is beyond reprieve
*
Who said pearls
cast a shadow
held fast
against skin
Who set
us apart
for ever
through
our wish
to remain
*
To part your lips
with one parting
Again your eyes
as night fell
Twenty years
under heaven
And the rain
continues to fall
*
When she danced
Pain was not weakness
Light became my bride
Dust the song of hours
When she danced
Just this time
Tell me
“Tell me how you would behave
so that I may follow your example”
Tell me what should be done
And how does it end—?
*
“The earth cost us ten heavens”
as if nothing held us apart—
brought to life — to suffer
for less than manure
*
Find yourself
a truthful guide
a wheelchair
a paper cup
Find yourself
a cold street
settle down
for the night
*
«The past rotting in the future»
«Carnival of dead leaves»
At best — mischievous
Because it’s not enough
For SpirosVergos
If I could
bring you
back
against
the current
sooner
our thirst
against
its source
heaven
and earth
change
places
indistinct
the evening
sky
I stayed
until…
I stayed
until
the light
was gone
stranger to
another day
I stayed
until
the light
had fled
the distance
of its light
«No one speaks the language
of those years»
«We threaten what threatens us.»
«We need certainty—resemblance—reciprocity—as we need fresh bread.»
But bread alone won’t satisfy our hunger—taken from the fire—bread must
be shared.
OK—she shared—: an infinite absence—the rosary of a dying age.
For her—: the black garments of depletion—the irresolution of love.
«From aloneness—to aloneness—the dark discloses us in different ways.»
…
But is this her —?
«White peacocks—raspberry jam—the faded maps of America»—and that
one dancing there—: it seems so close—:
In Paris—with Modigliani—a sphinx—naked—ethereal—before—the falling
light—before—«the stupor and grief»—before—«the bonfires of roses».
Yes—she flew to us—in the dim light of ourselves—an heiress—against the
gray species of reason—seeking—a separation of truths—against—
«the fury of Siberian snows».
Когда она танцевала
перевод Дмитрия Григорьева
Я нес тебя
в тишине
долгие годы.
Первенец
в неподвижности
дня
Нес
не чувствуя сердца
И ты
стоила
моей гибели
*
Ты бежала
от своего голоса
Ты бежала
от круговерти
времени
Листок
упрекает смерть
Земля
была светом
*
Ты надела
белые туфельки
не давая им больше
отдыха
Ты ушла
этой ночью
снова
искать
прошлое
*
Той ночью в Зеленой Лягушке
на своем праздничном платье
ты расстегнула три белые пуговки…
И твой язык
трепетал у меня в печенках…
*
Вы там были
почти
Вы ушли —
почти
Вы там были
Простите нас
*
Белое вино было твоим дыханием
Твои глаза бежали в Тасманию
Твой смех летел попугаями
по всей улице Риволи… Пинбол — коньяк впитал сахар
Твои глаза на меня смотрят снова
Белое вино этой ночи, ее рисовая водка,
я улыбаюсь только тебе.
*
Я целовал твой висок
по Закону Жизни
Я обнимал тебя
без всяких Законов
Я ждал
что буду обманут
как законы лгут
Наши странствия
родились в ночи
*
Где-то в Техасе
ты зажгла сигарету
Белые доски, кустарник
и тонкая завеса дыма
Вне понимания
за пределами осуждения
*
Кто сказал что жемчуг
крепко прижатый
к коже
ложится тенью
Кто нас
разделил
навсегда
Мы так
хотели
быть вместе
*
Разжать твои губы
одним движением
с приходом ночи
снова — твои глаза
двадцать лет
под небом
И дождь
все идет и идет
*
Когда она танцевала
Боль не мешала жить
Свет был моей невестой
отряхнувшей время от пыли
Когда она танцевала
в тот раз
Скажи мне
перевод Дмитрия Григорьева
«Скажи, как мне себя вести
чтобы жить, как ты»
Скажи, что нужно делать
И чем это кончится…
*
«Земля нам стоит десяти небес»
как будто нас ничто не разводило —
в жизнь привело — страдать
за всякое дерьмо
*
Найди себе
поводыря
каталку
бумажный стаканчик
Найди
ночлег
на улице
холодной
*
«Прошлое гниющее в будущем»
«Карнавал мертвых листьев»
В лучшем случае — игры
Потому что это не всё
СпиросуВергасу
перевод Татьяны Чернышевой
Если бы мог
я тебя вернуть —
вопреки потоку
вопреки жажде —
раньше
жажды —
вернуться
к истоку
Небеса
с землей
меняются
друг
с другом
местами
едва различимые
при вечернем свете
Я оставался там
перевод Татьяны Чернышевой
Я оставался там
покуда
свет
не умер
и день
чужой не начался
Я оставался там
покуда
свет
весь не иссяк
пройдя
дорогу света
На языке тех лет
перевод Татьяны Чернышевой
«Мы все пугаем тех, кого боимся».
«Уверенность — взаимность — схожесть — нужны не
меньше нам, чем свежий хлеб».
Одним лишь хлебом не насытить голод; едва его достанут из огня, как нам
необходимо поделиться.
Окей, она делила все —
безвыходность разлуки, розарий умирающего века.
Взамен ей были: черные одежды запустенья
и нерешаемость любви.
«От прежних одиночеств — и в другое; по-разному нас
раскрывает тьма».
…
Она ли это?..
«Белые павлины — малиновое варенье — выцветшая карта Америки» — и кто-то
рядом танцует — все будто бы очень близко…
В Париже — с Модильяни — сфинкс — воздушный — обнаженный, и покуда нет
— ни меркнущего света — ни столбняка и горя — ни «костров как розы».
Да — так она к нам и шла — в скудном свете нашего зренья — наследница —
вопреки — серым крохам здравого смысла — в поисках — одной истины — против
ветра «сибирской вьюги».