Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 6, 2014
Дмитрий АРТИС
Поэт. Родился в 1973 году в г. Королев МО. Окончил Российскую Академию
Театрального искусства и Литературный институт им. А. М. Горького. По пьесам
поставлены спектакли более чем в двадцати театрах по всей России и ближнему
зарубежью. Печатался в периодических изданиях: «Дети Ра», «Зинзивер»,
«Другие берега», «Современная поэзия», «Российский колокол», «Литературная
газета» и др. Книги стихотворений: «Мандариновый сад»
(издательство «Геликон+»,
НИЧЕГО КРОМЕ РЕЧИ
* * *
В каждом облаке, знавшее горе,
отражается Черное море,
даже в самой застенчивой туче
отражаются горные кручи.
Величаво и не обозримо
это небо горящего Крыма,
но к нему не дотянется жало
мирового пожара.
Каменистых тропинок изгибы,
на которых встречаться могли бы,
оставляем иным на потребу,
потому что мы преданы небу.
Кто-то тихую ненависть копит,
кто-то плачет у сломанных копий,
только мы собираемся в стайки,
сиротливые чайки.
Никому, никому, никому
не достанется небо в Крыму,
только мне и тебе — пополам,
трам-пам-пам, трам-пам-пам,
трам-пам-пам.
* * *
Поцелуй меня когда-то,
обними давным-давно.
Округляющимся датам
истончиться не дано.
Ровен год со дня разлуки.
Наступившая весна
уплотняется до скуки,
разрастается до сна.
Тьма отчетливо поблекла,
свет изящно полинял,
и теперь на месте пекла
развернулась полынья.
Но кошмарами не мучим
и, конечно же, самим
равнодушием дремучим
нифига не утомим.
* * *
Немного смерти хочется, всего
такую малость, чтобы насладиться
беспамятством, отсутствием всего,
чем не могу при жизни насладиться.
Немного смерти, больше ничего,
простое отчуждение и только,
мгновение, где будет ничего
и смерть моя сопоставимы только.
Нет, хочется надолго, насовсем,
тянуть свое сознание впустую
со всем его величием, со всем,
что есть внутри, когда нутро пустует.
* * *
Великий март почти что
на исходе,
за ним апрель, дурная голова,
уже готовый при любой погоде
отстаивать законные права.
Асфальт раскатан снегом и дождями,
блестит, как приоткрытое окно.
Закончилась эпоха ожиданий,
и наступило самое оно:
заполнило водой речную пойму,
и загляделся в дали небосклон,
и женщина, которую не помню,
сказала всем, что я в нее влюблен.
* * *
Натянуты млечные вожжи,
смирение шагу придали,
но воздух почти обезвожен,
почти обескровлены дали.
На возраст немало поправок:
предчувствуя скорую гибель,
возница, теряющий навык,
застыл в угловатом изгибе.
Спокойны до времени кони,
сольются в единую гриву
их черные морды на склоне,
который чуть ближе к обрыву.
Грядущего дня колесница
помчит по рассохшейся глине,
сорвется во тьму, заискрится
и сгинет, конечно же, сгинет.
* * *
Дожди одни и те же, один и тот же снег,
со мной один и тот же хороший человек.
В любое время года, в одни и те же дни
мы с этим человеком на всей земле одни.
Ему никто не страшен, печали нипочем,
когда укрыться может у папы за плечом.
И мне по барабану хроническая грусть,
когда на плечи сына тихонько обопрусь.
Поссоримся, бывает, но тут же напрямик
пойдем на мировую в один и тот же миг,
сказав одно и то же друг другу: «Имярек,
ты самый настоящий хороший человек».
* * *
Христос воистину воскресе
—
пасхальной песней известят,
и каждый, кто сегодня весел,
да будет свят,
да будет бесконечно светел
в тени духовного родства.
Христос воистину ответил
за все слова.
* * *
Чудно и чудно растворится небо
в морской воде — хорошее такое
пространство абсолютного покоя,
почти что небыль.
Невесть откуда взявшееся снова,
невесть куда исчезнувшее будто,
останется обычным атрибутом
всего земного.
* * *
За годы одиночества, за боль,
которую не в силах превозмочь,
за каждую счастливейшую ночь
когда-то проведенную с тобой.
За нищету и бедствия, опять
за нищету, осознанность потерь,
за то, что жить не хочется теперь
и, кажется, нет смысла умирать.
За новизну и молодость лица
при полном неимении души,
за чувства пережатые в глуши
печали без начала и конца.
За отнятую веру в благодать,
за пущенную по миру молву,
за то, что я пока еще живу
и даже не намерен умирать.
За новый, появляющийся штамп,
за этот вот, который говорю:
под окнами в зеленую ноздрю
освистывает улицу каштан.
За мелкую расчетливость стыда,
за холод, отступающий к утру,
за то, что я вовеки не умру,
поскольку жить не буду никогда.
* * *
Только нет ничего кроме речи моей,
и не будет вовеки
набеленного льда, перекатов огней,
испаряющих реки.
Откровения, силы, не будет любви
бесноваться частица,
если речи моей под предлогом любым
никогда не случится.
Даже небо не будет смотреться в меня
сквозь линялые шторы,
одеваясь туманом короткого дня,
успокоиться чтобы.