Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 6, 2014
Елена Сафронова, «Жители ноосферы»
М.: Время, 2014
Триптих Сафроновой «Жители ноосферы» — роман несколько условный. Части
связаны, но — одновременно — спайка эта иллюзорна. Каждая имеет свой конфликт;
каждая — время и героев, объединенных стержнем-протагонистом Инной Степновой,
образом, как принято обозначать в стилистике, максимально приближенном к образу
автора. Если перевести речь на модную ныне клиповость, то три сюжета создают
цельное ассоциативное полотно. При этом они обрывочны и отрывочны и совсем не
бессюжетны, как о романе Сафроновой высказался Игорь Менщиков: «Бессюжетную
прозу писать трудно, опасно и не рекомендуется». По части «не рекомендуется»,
если принять мессидж на веру, — поспорить можно, но Сафронова априори на
несколько других «рельсах» стоит — перед нами рефлекторная женская проза,
отношения и разочарования, становление сильного человека. В этой своей силе
одновременно и слабого. Прущий танк, оказывается, не сложно сбить с пути
праведного: все мужики — козлы. Даже жители ноосферы, сиречь: поэты. Потому
удачным выглядит рецензия-симбиоз Дарьи Лебедевой, рассмотревшая сразу две
книги автора: «Жителей ноосферы» и «Диагноз: “Поэт”», в которой —
психологически о том же, но на уровне диагнозов. Так или иначе, сюжет романа
рван и порой условен. Так, в конце первой части, встреча с Пашкой, отцом
усыновленной Ленки (здесь неординарный сюжетный многоугольник: Инна усыновляет
дочь бывшего любовника — рожденную от одной из новых любовниц) лишь обозначена,
хотя сюжет предполагал развитие. Отмежеванность от других частей подчеркивает и
указанный год написания: 2001; более в романе дат не указано. Что это —
невнимательность автора/редактора или существенный орнамент?
По закону «женской прозы» нас ожидает «Санта-Барбара». В первой части —
«Виртуальное зачатие» — присутствуют: Паша (герой-любовник, 1), Инна
(протагонист, влюбленная и страдающая от ухода героя-любовника, 2), Даша
(беременная от героя любовника и желающая куда-то «сбыть» дитя, 3), Ленка (дочь
героя-любовника и Даши, подброшенная Инне, 4), мама (которая, собственно, и
занимается Ленкой, пока новоиспеченная приемная мать рефлексирует или пытается
оформить опекунство). Плюс кулек статистов.
Рефлексии действительно немало. Но это и нормально, когда речь ведется от
первого лица. Предполагая, что и полуавантюрное действо продолжит развиваться в
заданном ключе (а Инна по профессии еще и журналист-криминалист, причем
успешный), во второй части Сафронова ставит все с ног на голову. Героиня
перебирается в Москву, оставив чадо на попечении «приемной бабушки», и
соприкасается — вплоть до совокуплений — с миром поэзии. Значимость части
подчеркивает и ее фактический объем: почти 200 книжных страниц, тогда как «Виртуальное
зачатие» занимало лишь 32, а в финальном «Круговороте» — 57. Текст по уровню
откровенности напоминает дневник, благопристойный, хотя и секса хватает. Но без
натуралистичности. Ведь когда речь идет о тонком душевном устройстве поэтов, в
первую очередь приходят мысли об эго, остальное — потом. Так и здесь —
уязвленные самолюбия следуют каскадом, гениальность так и прет, и сложно порой
разобраться, что это — бутафория, что люди-пустышки с тем, чтобы скрыться от
безумного одиночества, придумывают царства и раздают внутри них себе титулы.
Описывая их похабно-гениальный мирок, Сафронова сталкивает героиню с
единственным «настоящим» поэтом, естественно, покойным. Причем, при странных
обстоятельствах. Вот где пригодится талант журналиста! И после очередного
разрыва героиня едет в поисках правды в Волжанск, где и скончался условный
гений Савинский. Истинность поэта обозначена пунктиром: по Сафроновой (да и
вообще — по распространенной версии) — это когда поэт черпает вдохновение из
высших сфер, то есть: некоего божественного начала. И не докопаться отважной
Инне до правды, если бы не ментальная связь с погибшим поэтом — он словно
приоткрыл для нее дверцу в потусторонний мир и прошлое, показав/рассказав свою
жизнь. Гибель-то оказалась тривиальной — бутылкой по темечку от пьяных
подростков. Важнее мотив сверхъестественного, протянувшего руки/нити к
Савинскому еще в детстве, что и жизнь из него тянуло, и тексты надиктовывало. И
притягивало к мистическому пустырю. Важный нюанс: «подлинности» тексту
Сафроновой придает тот факт, что стихи Савинского, многажды приведенные в
тексте, взяты из архива реально погибшего поэта
Третья часть, разумеется, опять рвет шаблоны, отправляя героиню к телефону,
подавая в руку трубку, засовывая в рот кляп, а на шею — любовно надевающую
веревку. То есть одели протагониста — ничего не скажешь! Описание: «Я стою у
телефона с трубкой в руке, во рту у меня кляп, на шее — петля» — эпифорно, то
есть неоднократно повторяемо, что еще больше сближает плоскости прозы и поэзии.
На этот раз на уровне приема. Иной раз эти повторы кажутся навязчивыми (я бы
проредил), в другие моменты очень удачно итожат мысли. Повествование — о еще
одной любви, сильной и спокойной — после Пашки, Дашки и Ленки (извращенная, но
относительная стабильность) и безумия ноосферных оргий (круговорот любви в
природе). Таким образом, повествование обретает и духовный триптих — после
страданий к просветлению и счастью. Этакий катарсис с веревкой на шее. На этот
раз — предмет обожания, а на паях муж, — Илья. И хотя принято делить
логику и модели поведения на женскую и мужскую, по делам он — скорее дама,
уязвленная и слабая, которая активно хочет казаться сильной, и потому не
приемлет помощи от более успешной столичной жительницы Степновой. Очевидно, что
если люди любят друг друга, а не свое эго, то о финансовых весах будут думать в
последнюю очередь, а в первую — как осчастливить объект любви. Илья же сделал
Инне и плохо, и больно, укатив в родной Зосимов. Инна же — по поступкам
уверенный в себе мужчина; только в мыслях — рефлектирующая дама. Изначально
было понятно, что союз мужчины и женщины в противоположном обличии до добра не доведет.
Венчает книгу, связывая текст на ноосферном уровне, главка «Вместо эпилога», в
которой повзрослевшая Ленка презентует технологию, в будущем — базу данных
«ноосфера», которая в перспективе начнет пополняться и известными, и (sic!) не
известными данными (все вместе — «вместилище человеческой информационной
памяти»). Последнее сказано в виде намека, но оно вместе с тем сатирично и
направлено против Поэтов, цинично подменяющих искусство амбициями и
комплексами, выплюнутыми на бумагу. Поскольку перформансы и культы разом — при
благополучном воплощении ноосферы — перестанут путать ноофитов. Но это,
естественно, утопическая иллюзия.
Завершая разговор о книге, отмечу ряд отлично выведенных типажей «ноосферцев»
(они же «наукообразно» выведены в «Диагнозе…», мы же говорили, что книги чем-то
схожи, только — простите — в разных дискурсах преподносят явления). Например,
карикатурный, но естественный (а значит: живой!) провинциальный
поэт-организатор, подкатывающий к гостям вечера с распростертыми объятиями a la
«я вас уважаю», за глаза же распространяющий гадливые слухи или же просто
изрекающий гадости. И отношение к нему — влезшему на последнем издыхании в Союз
писателей, прямо как во времена СССР! — соответствующее. Провинциалы
характерны; в этом есть некоторое родство с рассказами Платона Беседина, не
отказавшего себе в удовольствии изображения подобных кунсткамерных персонажей,
например, в рассказах «Все великие поэты» и «Провинциалии» (а у критиков — и
Платон, и Елена также и критики — есть особое садистское удовольствие в
описании надоедливых графоманов). Столичные поэты менее узнаваемы, но дело тут,
вероятно, в том, что в Москве синкретизировались все типы человеческого
графоманства.
В конечном счете «Жители ноосферы» как дебютная проза — состоялась. Очевидны
некоторые натянутости (когда вскрикиваешь: «Не верю!») и стилистические
артефакты, но явственно и желание автора показать под неожиданным углом
некоторые процессы «ноосферного» мира, отделить истинное от показного; есть и
ювелирная точность, отдельные фрагменты просто хорошо написаны. А
композиционная раздробленность — не дает заскучать. Все это предполагает
повышенные требования к будущим прозаическим работам Сафроновой, а то, что они
будут — учитывая крайне активное присутствие на литературном поле автора, —
я не сомневаюсь.
Владимир Коркунов