(о Владимире Высоцком)
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 4, 2014
Александр КАРПЕНКО
Поэт, прозаик, эссеист, ветеран-афганец. Член Союза писателей России, Союза
писателей XXI века. Закончил спецшколу с преподаванием ряда предметов на
английском языке, музыкальную школу по классу фортепиано. Сочинять стихи и
песни Александр начал будучи школьником. В 1980 году
поступил на годичные курсы в Военный институт иностранных языков, изучал язык дари. По окончании курсов получил распределение
в Афганистан военным переводчиком (1981). В 1984 году демобилизовался по
состоянию здоровья в звании старшего лейтенанта. За службу Александр был
награжден орденом Красной Звезды, афганским орденом Звезды 3-й степени,
медалями, почетными знаками. В 1984 году поступил в Литературный институт имени
А. М. Горького, тогда же начал публиковаться в толстых литературных журналах.
Институт окончил в 1989-м, в этом же году вышел первый поэтический сборник
«Разговоры со смертью». В 1991 году фирмой «Мелодия» был выпущен диск-гигант
стихов Александра Карпенко. Снялся в нескольких художественных и документальных
фильмах. Живет в Москве.
Маг черно-белой эпохи (о Владимире Высоцком)
Уже плохо помню я в подробностях ту мимолетную
встречу с великим бардом. Это произошло в какой-то заштатной гостинице, где
вечно не хватает места приезжим, и у окошка администратора толпятся люди с
горами чемоданов. Высоцкий не суетился, он был деловит и собран, зная, что его,
народного в высшем смысле этого слова артиста, не посмеют оставить на улице. Я
тоже был спокоен на этот счет: за меня хлопотала моя мама, а тот, кто знал эту
женщину, был уверен — она всегда добьется своего, чего бы ей это ни стоило,
особенно ради своего единственного сына.
И действительно, вскоре у нас уже был ключ от одноместного номера. Время было
сумеречное, спать с дороги абсолютно не хотелось, и я отпросился у мамы на
берег реки, протекавшей рядом с гостиницей. Каково же было мое удивление, когда
я увидел там Высоцкого, одиноко бродившего, как показалось, в поисках нужной
рифмы. Я был застенчив от природы, и мне и в голову не пришло бы самому
напрашиваться на знакомство со знаменитым человеком. Но в
то же время во мне сидела какая-то иголочка, не дававшая мне покоя. Эта
иголочка жаждала показать Высоцкому, что я его узнал и прекрасно знаком с его
творчеством. И я начал громко петь что-то из его репертуара, кажется, «А на
нейтральной полосе цветы необычайной красоты…». Сама обстановка очень
располагала к этой песне: весь берег с обеих сторон был усеян благоухающими
южными цветами, а пестрая лента речки как раз и была своего рода «нейтральной
полосой».
— Молодой человек, идите сюда! — негромко позвал меня Высоцкий. — Вы, я вижу, интересуетесь моим творчеством.
Это очень хорошо. Сначала люди восхищаются творчеством других, а потом, когда
накопятся знания о жизни, сами пробуют что-то сочинить. Что-то свое — то, чего
еще никто не писал. Я сейчас работаю над новой песней, это будет одна из лучших
моих песен. Она будет называться «Кони привередливые». Но пока у меня есть
только концовка и общий план в голове. Вот послушайте: «Мы успели. В гости к
Богу не бывает опозданий. Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами…».
Понимаете, мои кони не могут не нестись во всю прыть. Есть даже пословица такая: какой же русский
не любит быстрой езды! Так вот, у меня очень «русские кони»!
Было заметно, что поэт настолько увлечен концепцией своей новой песни, что ему
было все равно, кому ее рассказать. А тут еще я выказал интерес к его
творчеству!
— Их что-то само несет, моих коней! И ведь заметьте, они вовсе не испуганы,
они, если можно так выразиться, в своем уме! И в родной своей стихии. И еще:
мне кажется, что мои кони — это не просто кони, это люди, которые сопровождают
героя по его пути над пропастью. И знаете, почему ангелы поют какими-то
странными, непривычно злыми голосами? Они ревнуют! Они сами любят героя и хотят
быть на месте его коней. Но близкие люди, которые кони, не подпускают к
человеку его ангелов: они уверены, что они сами — ангелы и управятся лучше них.
Это был монолог одержимого своим творчеством человека. Мне и в голову не пришло
как-то его перебивать, переспрашивать или уточнять. Я просто старался все
запомнить, даже то, что казалось мне странным и не укладывалось в моей голове.
— Ангелы понимают, — продолжал поэт, — что кони задали человеку темп, который он
может не выдержать. Поэтому-то они и злятся. Наверное, они хотели бы поберечь
этого человека. Может быть, просто из человеколюбия. Может быть, для выполнения
им каких-то более важных задач. Но они опоздали: сейчас это уже не в их власти.
Я придумал к этой песне строчку, которая вообще глубоко объясняет драму
человеческой жизни: «Чую с гибельным восторгом — пропадаю!» Если слить воедино
нашу жажду жизни с осознанием неизбежности смерти, цветущую весну юности и
дряхлость немощи, как раз и получится тот самый «гибельный восторг». Как
хорошо, что я нашел эти слова!
Он немного помолчал и добавил:
— Пока все это только наброски. Если я смогу довести дело до конца, это будет
моя лучшая песня! А знаете, почему мои кони — привередливые? Потому что не
хотят слушаться человека! Он, может быть, в какой-то момент с удовольствием бы
их попридержал! Все время идти по лезвию ножа тоже ведь устаешь, даже если ты
самый храбрый человек на свете!
Он пошел по пустынной набережной в обратном направлении, а я вернулся в
гостиницу, растревоженный нежданным приключением: все-таки я был тогда еще
очень молод! Но мысли про коней, несущих человека во
вред ему самому, и про бессильных ангелов врезались в мою память настолько глубоко,
что я даже не догадался записать их в ту странную ночь. Да и бумаги с
карандашом, по закону подлости, рядом не оказалось. Но все важное в нашей жизни
«не горит», точь-в точь как знаменитые булгаковские рукописи,
— вот и вспомнилось мне почему-то это давнее приключение.
КТО И ЗА ЧТО РАССТРЕЛЯЛ ГОРНОЕ ЭХО
Владимир Высоцкий
Расстрел Горного Эха
В тиши перевала, где скалы ветрам не помеха,
На кручах таких, на какие никто не проник,
Жило-поживало веселое горное эхо,
Оно отзывалось на крик — человеческий крик.
Когда одиночество комом подкатит под горло,
И сдавленный стон еле слышно в обрыв упадет,
Крик этот о помощи эхо подхватит проворно,
Усилит и бережно в руки своих донесет.
Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья,
Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп,
Пришли умертвить, обеззвучить живое ущелье.
И эхо связали, и в рот ему всунули кляп.
Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха,
И эхо топтали, но звука никто не слыхал,
К утру расстреляли притихшее горное эхо —
И брызнули слезы, как камни, из раненых скал…
Надо сказать, здесь Высоцкий осуществил мечту
кудесников Серебряного века русской поэзии: он символизм повенчал с живой
жизнью. Поэт описывает трагедию, задушили то, что отзывалось на человеческий
голос — ЭХО. То, что способно продолжить нашу жизнь. В каком-то
из смыслов эхо — это поэт. Жанр песни — лирический триллер.
Как же он разнообразен — этот великий бард, сам себе прорубивший дорогу к
признанию! Как изумительна звукопись «Горного эха»! Высоцкому было неинтересно
писать без «подкладок», вторых и третьих смыслов. Он сам об этом говорил в
телепередаче «Монолог».
«Уже замысел “Божественной комедии” говорит нам о гениальности Данте», — признался как-то Пушкин. Эти слова нашего
первого поэта вполне можно применить и к замыслу «Расстрела горного эха»
Высоцкого. Несмотря на то, что «Эхо» Высоцкого — это всего лишь 16 строк, а
Данте написал огромный том.
Эхо — своеобразный коммуникатор между человеком и другими людьми. Горное эхо у
Высоцкого исполняет ту же вспомогательную роль, что и микрофон для певца. На
фоне величественной природы удушение горного эха производит неизгладимое
впечатление. Мне кажется, то, что эхо — горное, тоже не случайно. Чистота и
высота. Высоцкий умел показывать невидимое. Этому
специально учат в театральных вузах. И у нас остается стойкое ощущение, что
задушили не звук, а живого человека. В «Песне о земле» поэт использует тот же
прием — одушевление неодушевленного. «Обнаженные нервы
земли неземное страдание знают». Или «сапогами не вытоптать душу».
Кто же эти «не люди», расстрелявшие эхо? Точнее, нЕлюди?
Мне кажется, это все та же «чернь», о которой говорил еще Пушкин. «Русский
бунт, бессмысленный и беспощадный», —
говорил поэт. А здесь даже бунта нет — просто они развлекаются убийством. Это
для них «прикольно». Вы обратили внимание: в 16
строках Высоцкий умудряется рассказать историю с завязкой, развитием,
кульминацией и трагической концовкой? Это повествование — на грани жестокой
сказки и реальной истории. Но — без хэппи-энда. Когда я был подростком, мне почему-то
послышалось на полустертой кассете «чтоб не был
услышан никем громкий топот их лап», словно речь шла о каких-то древних
чудовищах Ктулху Говарда Лавкрафта. Браконьерство духа, насилие над прекрасным. Травля поэта.
В то же время Высоцкий нигде не говорит о «заказном» характере убийства горного
эха. Возможно, оно никому так уж сильно и не мешало. Но — пьяная русская
национальная забава — измываться над беззащитным,
разрушать ради кайфа разрушения.
…И вот эта многовекторность «Эха» — залог его
длительной жизни.
…Впрочем, все эти рассуждения — тонкости для любителей русской словесности.
Когда же Владимир Высоцкий выезжал за рубеж и пел по-русски для иностранцев, он
неизменно предпочитал исполнять песни, в которых главенствовала энергетика —
«Охоту на волков», «Спасите наши души», «Коней привередливых». Но «Расстрел
горного эха» я бы поставил в один ряд с его лучшими песнями.
ВЫСМЕИВАНИЕ ИДЕЙ ВЕЛИКОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ В ПЕСНЕ ВЫСОЦКОГО «ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В АФРИКЕ»
Владимир Высоцкий
Песенка ни про что, или Что случилось в Африке
В желтой жаркой Африке, в центральной ее части,
Как-то вдруг вне графика случилося несчастье,
Слон сказал, не разобрав: «Видно, быть потопу!»
В общем, так, один жираф влюбился в антилопу.
Тут поднялся галдеж и лай,
И только старый попугай
Громко крикнул из ветвей:
«Жираф большой! Ему видней!»
«Что же, что рога у ней?! —
кричал жираф любовно,
Нынче в нашей фауне равны все пороговно!
Если вся моя родня будет ей не рада,
Не пеняйте на меня, я уйду из стада!»
Тут поднялся галдеж и лай,
И только старый попугай
Громко крикнул из ветвей:
«Жираф большой! Ему видней!»
Зятю антилопьему зачем такого сына?
Все равно что в лоб ему, что по лбу — все едино!
И жирафов зять брюзжит: «Видали остолопа?»
И ушли к бизонам жить c жирафом антилопа.
Тут поднялся галдеж и лай,
И только старый попугай
Громко крикнул из ветвей:
«Жираф большой! Ему видней!»
В желтой жаркой Африке не видать идиллий,
Льют жираф с жирафихой слезы крокодильи,
Только горю не помочь, нет теперь закона,
У жирафа вышла дочь замуж за бизона!
Пусть жираф был не прав,
Но виновен не жираф, а тот,
Кто крикнул из ветвей:
«Жираф большой! Ему видней!»
1968
Я не застал в «Современнике» спектакля «Свой
остров», однако сейчас уже однозначно понятно, что песни Высоцкого, написанные
для этого спектакля, со временем отпочковались от театральной постановки и
намного ее пережили. И только дотошные искусствоведы, опираясь на воспоминания
самого Владимира Семёновича, могут услышать в этих песнях отголоски «того
самого» спектакля. Потому как спектакля больше нет, а вот песни — продолжают
жить своей самостийной, обособленной жизнью.
Свобода, как и равенство, и братство, не абсолютны и имеют свои пределы. Об
этом почему-то редко задумываются творцы социальных революций.
Они, романтики, мечтают даровать людям долгожданную и вожделенную свободу. А
что там, за обретенной свободой, никого почему-то не тревожит. Задача революции
столь глобальна, что отвлекает на себя все душевные и умственные силы. Владимир
Высоцкий в сказочной форме высмеивает идеи Великой Французской революции. Если
предположить, что все эти его звери — бизоны, жирафы, попугаи, антилопы —
просто разные люди с неодинаковым пониманием счастья, африканская сказка
приобретает едко сатирический смысл. «Любовь зла», — есть такая русская поговорка. С одной
стороны, любовь — высшее, часто героическое проявление свободы. С другой
стороны, внезапная любовь ограничивает мир одним-единственным избранником и
потому — несвободна. Чуть что пойдет не так — трагедия. Любовь всегда вносит
сумятицу в устоявшуюся жизнь рода. Это хорошо показал Шекспир. «И ждут напрасно
лета Ромео и Ждульетта». У Владимира Высоцкого любовь
жирафа к антилопе — в высшей степени «неравный» брак. И это очевидно всем,
кроме ослепленных чувством влюбленных. Но любовь прекрасна тем, что всегда
норовит выйти «за флажки». Самое прекрасное чувство может одновременно быть
слепым, глупым и даже иррациональным. Поскольку любовь на своей начальной
стадии не думает о грядущей совместной жизни. Самое сложное — совместить
иррациональный порыв страсти с такой совершенно рациональной вещью, как
совместная жизнь и продолжение рода. Поэтому раньше в разных странах девушек
отдавали замуж вслепую, а юношам «навязывали» выбор невесты родители. И это
было, может быть, на порядок разумнее, нежели отдавать все на откуп чувствам.
Порой любовь изначально рождается как некий вызов устоям и традициям, как
романтический бунт против рационального обустройства общества. Об этом написано
множество гениальных романов. Например, «Красное и
черное» Стендаля. К чему это может привести, если общество начнет потакать
«революционерам» любви, блестяще показывает в своей песне-сказке Владимир
Высоцкий. У него революционная любовь в итоге побеждает, но от этого странного
брака рождаются мутанты-полукровки, не нужные ни одним, ни другим родственникам. Мы видим, как
прекрасное в своей сущности чувство в конечном итоге порождает изгоев и
чудовищ. Дурной пример нравственного беззакония заразителен! Так начинается
вырождение видов в природе. Надо понимать, что и браки между слишком близкими
родственниками несут в себе ту же печать вырождения. Срединный путь в итоге
оказывается самым мудрым в плане эволюции. Но романтики не думают о своем роде.
Любовь — чувство в высшей степени эгоистичное. «Что случилось в Африке» —
пример свободы, которая разрушает. «Вторым планом» может идти любое
«современное» прочтение песни, что неизменно обеспечивает ей высокую
актуальность. Например, совсем недавно одна славянская страна стала неровно
дышать к Евросоюзу, а одна заокеанская страна похвалила такое стремление и
подчеркнула, что этой славянской стране «виднее».
В образе комментатора-попугая Высоцкий показывает нам
подстрекателей-провокаторов, которые разрушают традицию поддержкой
романтического экстремизма. Но попугай — герой не только отрицательный. Ведь
это он не позволяет обществу зверей дать решительный отпор странной парочке
влюбленных. Он защищает любовь от гнева толпы и сберегает им жизни. Мы ведь с
вами тоже немного сочувствуем жирафу с антилопой, наперед зная, что им будет
очень трудно в столь нетрадиционной любви. Разновидовая
любовь, как и однополая, часто обречена самой своей сутью. В обществе
зарождается «партийность» мнений: кто-то выступает за свободную любовь, кто-то
против. И, как это часто случается в последнее время, отпетое меньшинство
побеждает! Начинается цепная реакция, вакханалия свободы, ибо теперь все
дозволено. «Мичуринский» опыт героев-любовников с треском провалился. Нельзя
скрестить нескрещиваемое. Не всякий эксперимент оказывается полезным. Но в
результате такого опыта могут появиться и «дети индиго», предвестники нового
сознания. Мы пока что мало об этом знаем, чтобы делать
далеко идущие выводы.
«Что случилось в Африке» — это трагедия, которая подается автором как фарс, и в
этом тоже можно усмотреть новаторство Владимира Высоцкого. Конечно, очень
помогает иносказание, в сказке грустное легко становится смешным, а настоящие
слезы — «крокодильими». Владимир Семёнович, между прочим, с самого начала
предлагает нам относиться к любви жирафа к антилопе как к «несчастью». Только
вот рассказ об этом несчастье звучит как веселый анекдот, что подчеркивается
бравурной маршевой музыкой. Общественное мнение, в лице старого попугая,
либеральничает. Дескать, поиграются в любовь антилопа
с жирафом, осознают, что к чему, и расстанутся, и тогда эта странная любовь
останется исключением из правил, досадным недоразумением. Однако какими
незыблемыми ни казались бы общественные устои, в любой момент может быть
пройдена точка невозврата, за которой свобода
разрушать станет неконтролируемой. Люди подчас настолько уверены в нерушимости
традиций, что сама мысль о том, что традиция может быть разрушена, кажется им
не только крамольной, но и попросту невозможной. Однако революционеры не
дремлют. Они без труда могут отыскать рациональное зерно и в анти-традиции. Между прочим, я нахожу много общего в «Охоте
на волков» и «Что случилось в Африке». Прежде всего, и там, и там нарушители
традиций побеждают. Однако авторское отношение к своим героям диаметрально
противоположное: Высоцкий на стороне волков, выбегающих за флажки, ибо это
помогает им спастись. Но он не одобряет браки жирафов с антилопами или
бизонами, поскольку это не развивает жизнь, а калечит ее. В общем, и в том, и в
другом случае Высоцкий выступает «за жизнь». По любому, порядок лучше анархии.
Если случай с жирафом и антилопой единичен, он может вписаться в установленный
порядок как исключение. Если же исключения станут новым правилом, беда, пиши пропало! Но в начале никто не знает, насколько далеко
способны зайти исключения, и проблема — именно в этом. Небольшую дозу
исключений всегда можно пережить, ведь они не угрожают верованиям большинства.
Я думаю, что развитие человечества идет по спирали: эволюция
(революция) — реставрация — опять эволюция (революция), потом — опять
реставрация, и так — до бесконечности. Чтобы было понятнее, поясню на
примере из рассматриваемой песни Высоцкого. Пройдет какое-то время, и тот же
самый старый попугай, общественный оракул, начнет кричать о том, что нравы
распустились, и пора вернуть в жизнь солидность и основательность. «Героизм»
жирафа будет пересмотрен и перетолкован. Начнется эпоха «закручивания гаек».
Она продлится долго, пока не устанет — сама от своей ноши. И тогда на сцену
опять выйдет какой-нибудь Жираф, который будет смотреть на мир по-другому. То
есть этот Попугай, vox populi,
отражает сиюминутные чаянья народа. Хочет народ свободы — он выступает за
свободу. Народ устал от свободы — оракул выступит против свободы. И так далее.
В своей замечательной песне-пьесе-сказке Владимир
Высоцкий ярко демонстрирует нам, что свобода, равенство и братство, за которые
так рьяно ратовали французские просветители — понятия относительные. Это видно
и по реальной истории Франции. Творцы Великой Французской революции, люди,
чьими именами повсеместно названы улицы — Робеспьер, Марат и другие — вскоре
были казнены своими же сподвижниками. После революционных изменений народ сперва возносит «жирафов и антилоп», а затем, с такой же
эмоциональной остервенелостью, от них шарахается. Позиция Высоцкого в этом
вопросе предельно проста и понятна. «Пусть впереди большие перемены, я это
никогда не полюблю!» И понятно, почему: победы революционеров почти всегда
оказываются пирровыми.