Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 4, 2014
Кирилл Ковальджи, «Дополнительный взнос»
М.: Вест-Консалтинг, 2012
«После прожитой жизни» наступает
как будто «пора невозможности», которая на поверку оказывается не печальным
закатом жизни, а наоборот — она открывает другие «горизонты», «новые зерна»
падают в землю, и понимается легко и благодарно: «еще не вечер», и жизнь ждет
от тебя твой «дополнительный взнос»…
Вот так, если следовать названиям самого сборника и отдельных его частей,
вполне логически выстроена книга стихов известного русского поэта
Кирилла Ковальджи, вышедшая в свет в 2012 году в
издательстве «Вест-Консалтинг» в серии «Библиотека журнала “Дети Ра”». Хотелось
бы, прежде всего, сказать о первом впечатлении: стихи К. Ковальджи
имеют, кажется, очень высокий удельный вес. В последнее время все привычнее
встречаются такие сборники, где по стихотворениям, если позволено так будет
выразиться, как бы разбросаны — зачастую почти невесомые — драгоценные крупицы
смысла, стихотворческого мастерства, поэтического дыхания. Литературный
критик их ловит, азартно перебирает руду, радуется каждой новой находке. Стихи
К. Ковальджи очень часто представляют собой увесистые
слитки золота, блестящие примеры истинной поэзии, про которую говорят: убери
смысл, рифму, поэтические приемы и т. д., и если что-то еще останется, это и
есть Поэзия. Поэтому просто читаешь, например, стихотворение «Тот сад», и
плачешь, и не хочешь объяснять, почему. Потому что и так все понятно, и
невозможно это объяснить обычными словами. Только Поэзией:
В том краю — раю — где тигры и
ягнята,
Я не виноват и ты не виновата.
Встречам расстояния послушны,
Поцелуи истинно воздушны.
Кланяются нам лиса и косолапый
в том краю — раю — где мама с папой.
Нет времен и песенка не спета,
Никаких желаний, кроме света.
В том саду на детские хлопушки
Разобрали атомные пушки,
В том краю, как в клетках зоосада,
Как бы человеки — чада ада —
деспоты покоя тщетно просят,
обезьянки им орешки носят, —
райские не знают обезьянки
нашей человеческой изнанки,
от какого — удивляются — укуса
каплет кровь из раны Иисуса…
Скажите, как такое стихотворение можно
процитировать не целиком?
…Прожитая отдельная жизнь — всего лишь виток спирали вечности. И образы витка, спирали, круговерти постоянно повторяются в
стихах поэта: «круги звездопада / во весь небосклон», «Возраст — это витки
спирали», «Жизнь дает кругаля, / как Луна, как Земля,
/ совершает кульбит благодарно», «Жизнь петляет вперед, / гениально летит / и
бездарно бредет / вкруговую», «То ли вихрем ты — к небесной тверди / то ли
смерчем ты — в земную смерть».
Как хороши всегда поэтические откровения человека, который много чего видел и
перечувствовал и который много чего может об этом рассказать. Они всегда с
нотками печали и самоиронии, призванной хоть как-то скомпенсировать
растерянность перед неумолимым законом жизни: «но плоть, еще вчера — служанка
духа, / с утра берет реванш / и давит дух», «Я не приспособлен к старости, мне
некомфортно вниз», «Как мне быть с моей оболочкой, / Что тускнеет, как старый
фонарь?.. / От стиха отделяется строчка, / Облетает, как пух, календарь. /
Отделяется строчка. И точка…». И все живущие люди с этого временного отрезка
все чаще кажутся «приговоренными к смерти». И в смирении есть все-таки нотка
горькой обиды: «Мать меня изгнала из чрева / по веленью любви
/ Мать отлучила меня от груди / по веленью любви / Мать-земля отрывает
меня от жизни / по веленью любви? / Матерь Божья, / воля твоя…».
Интересно построено стихотворение с точки зрения пунктуации. Знак вопроса
возникает только в единственном случае, когда сомнение пересиливает. Лучше
всего это объяснит еще одно стихотворение из книги: «Друг-философ, дальше носа / Загляни — увидишь свет / И горбатый знак вопроса / Там,
где был прямой ответ». Так они и соседствуют: свет высшего разума и согбенный
под тяжестью этого света человек, к концу жизни весь превращающийся в вопрос,
потому что все оказывается в конце совсем не так, как ты думал всю свою жизнь.
И возникает ощущение неподъемного одиночества — не только внешнего: «полпенсии
уходит на цветы: / ровесники на небо зачастили!» Страшнее одиночество
внутреннее, одиночество человека иного периода бытия, которого не поймут те,
кому еще не пора все это понять: «остаюсь я один. Без листвы. / Жду от вас хоть
словечка. А вы…», «кто внушает возвращаться нам / в дом, где нас уже не понимают?».
Этим состоянием ожидания некоторого качественного преломления жизни
(увиденного, покамест, еще только во сне) проникнуто
следующее стихотворение: «Море было тихим, я легко, / как по маслу, плыл под
ясным небом, / оглянулся — берег отвалил, / словно в перевернутом бинокле… / Стало пусто, стало никого, / и с небес сошел спокойный
страх — / значит, утону… или проснусь…».
В этом новом одиночестве человек ищет других собеседников, других спутников
своего существования: «В окно стучится голубь, / ангел смотрит в окно…», «Я на
вас опираюсь, / птицы, / на вас надеюсь, — / будьте ступеньками
/ когда я оторвусь от себя», «Ты не из земных девах, / Не приколочка
— / На твоих босых ступнях / След от облачка!». И, как итог, как будто
захлебнувшееся одиночеством недописанное стихотворение, у которого не хватает
одной строчки, а вместе с ней и подобающей рифмы, пары, что, впрочем, только
прибавляет силы выразительности: «Решение внезапное, как смерть… / Нет, хуже смерти, потому что память / не отключается. На
«никогда» / немедленно парирует: «всегда!»… / Не отвертеться.
Боль маниакальна. / К забвенью унизительную зависть / питает беззащитная душа,
/ а память вновь свою видеозапись / под череп запускает, как ежа. / Кружение
вокруг проклятой точки, — / Бессмертие в тюремной одиночке…». В этом
стихотворении сошлись воедино все основные образы поэтики К. Ковальджи, включая и «кружение», от которого «не отвертеться». Эмоциональный градус доведен до высшей точки
за счет умелого применения очень характерных, индивидуальных, так сказать,
авторских приемов поэта. И вот эта отсутствующая пара к пятой строке — признак,
с точки зрения автора, фатальности, ибо нарушение гармонии законом жизни
обречено на смерть. Об этом ясно сказано в одном из наиболее притчеподобных стихотворений К. Ковальджи:
«Одна + один… — недаром / состоит из двух половин человек. / И недаром тех, кто
без пары, / Ной не принял в ковчег!».
Но обжившись в новом своем состоянии, лирический герой книги заявляет: «Полоса
одиночества / должна быть ухожена». Это и есть твой дополнительный взнос —
отдать все, что еще можешь отдать, чтобы в результате остаться: «Уйдя — со всех
наплываю сторон, и вы без меня — навеки со мною. / Я буду нигде, раскинут
судьбою / во весь небосклон». Надо просто понять: «Над началом — кончина… / А, быть может, витки — пружина?». И пружина,
раскрывшись, даст толчок чему-то новому? Например, пониманию своих ошибок:
«Ходят похороненные заживо, / На которых я поставил
крест». Понимание это тем более больно, что лирический герой пишет о себе не
как о безучастном зрителе всего происходящего вокруг него: «А я, вне высоких
сентенций, / Свидетель, мирской человек, / С осколком истории в сердце, / Пишу,
доживаю свой век». Это не доживание,
это продолжающаяся борьба человека, «кто родился с Пушкиным в крови», пусть
даже «нас, приученных к шахматам, / передали / боксерам»: «все, что помню,
сегодня не помню, / все, что знаю — не знаю с тобой, / веки Вию
я поднял — / а он-то слепой.. / Говорит, что не надо солнца, / Что и так хорошо
ему… / Вий витийствует: — Тьма вознесется… / Я не верю во тьму».
Любой истинный поэт наделен даром предвидения. И если «пули,
во время войны / ни в кого не попавшие, / свистят, жужжат, как шмели, / рыщут,
алчные, / летая вокруг Земли», то «лидеры стран беспредельных, / усвоив стратегию
эту, / без промаха лечат смертельно / открытое сердце планеты». Вы
только послушайте, как актуально звучит это написанное несколько лет назад
стихотворение: «Почему есть повод у войны? / Потому что существуют власти, / И
у каждой независимой страны / Есть отъемлемые
части».
И, конечно, у поэта не может не быть стихов о поэзии и о любви. Есть много
очень удачных. «Мысль изреченная есть ложь… / Пока не
рождена поэзией!». «Я поэт серебристого века / или / посеребренного». «Поэты,
поэтессы — / гламур, деликатесы… / фуфло и ширпотреб… / Большая редкость — хлеб». «Как из
волн, / Афродитой выросла: / в баре / к столику визави / подошла и компьютерным
вирусом / стерла файлы / прежней любви». Точно, свежо, безупречно, остроумно.
И пусть последним приведенным мною в этой статье будет следующее, весьма
актуальное на сегодняшний день, стихотворение, исполненное оптимизма, мудрости
и истинной человечности:
Становится русских все меньше?
Становится русских все больше!
Чего мигранты достигли?
Они все в большем числе
Переплавляются в русском тигле,
В крепчайшем языковом котле.
Красотки любого цветения
Извечно годятся в подружки нам;
Даже негр через два поколения
Становится Пушкиным!
Аминь!
Ольга ДЕНИСОВА