Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 11, 2014
Андрей ДЕМЬЯНЕНКО
Поэт, прозаик. Родился в 1974 году в Ленинграде. Образование высшее
(техническое). Лауреат литературной премии «Молодой Петербург». Публикации
стихов, прозы, рисунков в газетах, журналах, альманахах. Главный редактор
литературного журнала «Вокзал». Живет в Санкт-Петербурге.
Линия жизни
У меня очень короткая линия жизни. Когда мне сказали, что от этой линии
зависит продолжительность бытия, что к людям с такой аномалией смерть приходит
рано, я огорчился. Однако тут же нашел решение. Взял ручку и исправил недосмотр
природы. Линия синяя, жирная, негармонирующая с телесным цветом была длинной. С
той поры я дорисовывал линию каждый день.
Когда у меня спросили: «Кем ты хочешь быть?» — Я смотрел, как обычно, в свои
ладони и, не задумываясь, ответил: «Я буду художником».
«Да-да, — думал я, — мне нужно научиться рисовать линию на своих
ладонях в тон кожи. На всех картинах я буду рисовать людей с длинными линями
жизни».
Я стал художником. И даже нашел цвет продолжения моей линии жизни, делающей ее
почти неотличимой от начала. Именно когда я почувствовал себя художником, я
влюбился. У нее была такая же короткая жизнь, и она совершенно не умела
рисовать.
Мы пили вино на крыше. Она ходила по парапету, заразительно смеялась и кричала:
— Пусть наши жизни коротки, но давай их сделаем великолепными! прекрасными!
чудесными!
Когда я предложил дорисовать ей линию жизни, она так улыбнулась, что вся
нежность во мне вспенилась и брызнула через поры.
— Судьбу не обманешь, — сказала она игристо, — давай радоваться
друг другу!
Но радовались мы недолго. Я перестал рисовать. Мне говорили: «Ты талантлив,
молод, востребован! Не ломай себя ради бабы!» Она мешала. Мешала требованием
внимания, требованиями любви. Мешала своим существованием. Я злился. Злился и
отталкивал ее. И решил, что искусство важнее и навсегда. Оставил измазанную
палитру, несколько измятых тюбиков, ее портрет, подправил линии на ладонях и
ушел.
И больше никогда не любил.
Заказы сыпались один за другим, я выставлялся в Европе, США, Японии. За этой
цветной мишурой я даже забывал дорисовывать себе линии. На всех картинах я
рисовал ладони. Это было моей фишкой. Ладони с очень длинными линиями жизни.
Этого было достаточно.
Однажды я оказался в родном городе. Я шел и продумывал новую картину.
Вдруг — будто погасили свет. День померк, и только картина у бачка на помойке
светила. Это был ее портрет. Моей кисти.
«Настоящее признание, мои картины даже на помойке выставляют», — с
горечью подумал я. Но не это было главное.
Ее лицо было таким настоящим, таким близким и дорогим… Я вспомнил все, что с
нами было. Она смотрела на меня, а я сквозь слезы смотрел на ее ладони —
короткие линии жизни.
Я перевел взгляд на свои руки — короткие линии жизни. Как они совпадают. Как
они совпадали…
«Я и не жил больше, с тех пор, как мы расстались», — понял я.
Хотел взять портрет, но передумал.
С усилием отвернулся, включил день. Достал ручку, исправил линии на ладонях и
пошел дописывать свою жизнь.
Продавец прошлого
Роману Всеволодову, Сергею Шаповалову
Именно когда пытаешься сосредоточиться, раздается звонок. Кирилл даже сосредоточиться
не успел, только взял ручку. Звонок был в дверь. С сожалением отложив пишущий
цилиндрик и отогнав мысль «не открывать!», он не любил
не открывать, Кирилл распахнул дверь. Первое, что он увидел — широчайшую
улыбку. Улыбка почти скрывала лицо Валеры, тело пряталось за холстами.
Валера без приветствия бесцеремонно отодвинул друга и стал расставлять картины
в коридоре. Он сновал муравьем и втаскивал с лестницы все новые и новые холсты.
— Представляешь, — говорил он, — я думал, я их потерял.
— Как это? — не понял Кирилл.
Валера выпрямился, застыл.
— Я их сжег. Помнишь, я рассказывал эту историю про Союз художников.
Валера продолжил снование.
Лет десять назад Валера попытался вступить в Союз и пришел к мэтрам со своими
работами.
Как плохо мэтры играли в футбол, не знал никто, но отфутболивали они хорошо.
После долгих походов от одного к другому Валера получил-таки ответ:
«Ваши работы м-м-м… как бы это помягче сказать… г-г…
хлам. Не надо больше сюда приходить».
Валера вернулся домой, собрал все работы, вынес на помойку и сжег.
А теперь заносил их, насколько понял Кирилл, к нему домой.
На долгое время Валера отказался от кистей и красок, только сейчас начал вновь
писать.
Они сидели за столом на кухне, пили чай, кругом стояли холсты. Многие Кириллу
нравились. Странная живопись, но в ней было что-то притягательное. Уродцы,
отдаленно похожие на людей и животных, разыгрывали сценки из жизни. Но каждый
из нарисованных созданий вызывал отклик. Великолепное чувствование цвета и
интересная техника. И этого человека не приняли в Союз.
— Как это получилось? — спрашивал Кирилл.
— Не знаю, — улыбался Валера. — Я думал, я их сжег. Может, это было
помешательство?.. Я ничего не соображал. Думаю — приснилось.
— А как? Как они вернулись?
— Я сел писать. Не идет ничего. И вдруг вспомнилось, как я писал эти холсты, —
Валера широким жестом обвел полотна. — Мне так захотелось на них
посмотреть… Вернуть их. Звонок в дверь. Стоит мужик бомжеватого вида. Я уже хотел ему сто рублей дать, чтобы не
разговаривать, а он: «А вы не хотели бы вернуть
утерянное, то, о чем сожалеете?» Я сразу начал вспоминать, где накосячил, как это можно переиграть. А он достает из мешка
полиэтиленового, позвякивая бутылками, картинку. Я смотрю — моя. Моя работа!
— Мистика какая-то.
— Ага. Я тоже сначала не поверил. Схватил, смотрю. Моя кисть. Подпись моя. Я
говорю: «Что вы хотите за это?» Он говорит: «Тысячу». Тысяча за прошлое — это
ведь не дорого… Ну да, маленькая работа. Но это же мое прошлое. Я отдал ему штуку. Он уходит и говорит:
«Это тоже ваше». Я выглянул и обалдел. Там вся
лестница заставлена. Ну, я сразу к тебе.
— Охренеть! Об этом роман писать нужно!
— Роман… — и Валера снова счастливо улыбнулся.
— У меня тоже сейчас потеря… — пожаловался Кирилл.
— Вдохновение потерял? — расхохотался Валера.
— Закрыли сайт, на котором я выкладывал свои вещи. Что-то восстановил, конечно,
но процентов двадцать-тридцать утекло.
— А что, у тебя на компьютере ничего не сохранилось?
— Осталась мелочь какая-то, я же прямо в окне браузера писал многие вещи. Так
что-то у меня, что-то у друзей, что-то печаталось, я даже писать снова ручкой
начал, чтобы хоть черновики остались, если что, — вздохнул Кирилл.
— А с администрацией сайта нельзя связаться?
— Да пробовал я. Не отвечают.
Кирилл подумал, что вернулся Валера, он только закрыл за ним дверь.
На пороге стоял небритый, низенький мужичок в коричневом полупальто, зеленой
кепке и стоптанных кроссовках, у которых не то чтобы цвет было сложно
разобрать, а сложно было не спутать, на какую ногу надевать. В руках
полиэтиленовый мятый пакет, мелодично позвякивающий.
— Вы ко мне? — удивился Кирилл.
— Вы не хотели бы вернуть утерянное, то, о чем
сожалеете? — спросил мужичок.
— Сколько?! — Кирилл тут же понял, что вот она — его удача.
— Тысячу, — произнес мужичок.
Кирилл нервно выхватил из кармана тысячу и отдал. И смотрел, как мужичок
медленно расправляет бумажку, смотрит ее на свет и с трудом засовывает в лопатник, распухший от тысячных купюр.
— Скажите, а откуда вы достаете?..
— Прошлое? — поднял взгляд выцветших глаз мужичок.
— Да… да, верное слово… Прошлое, — произнес
Кирилл.
— А не все ли вам равно? — удивился мужичок, доставая из пакета кипу бумаг.
— Все равно, — выдохнул Кирилл.
В кипе были утерянные рассказы и те, о которых он помнил: «Зов мечты» — про наркоманов, «Бордово-черный» — про вампира,
который хотел, чтобы пили его кровь, «Забей меня насмерть» — про влюбленную
клоунессу; и рассказы, о которых он совсем забыл.
Кирилл перебирал рукописи и думал о том, почему они так важны. Да, они часть
его. Но ведь он мог их переписать заново. Возможно, лучше. Не стал бы, конечно.
Потерялись и потерялись. А здесь случайное возрождение. Не смог
бы он их восстановить, не вспомнил бы. В рассказах он прошлый. Он же, но
другой. Надо двигаться дальше.
Кирилл перевернул лист и начал писать новое.
Через неделю позвонил Валера.
— Знаешь, все то же. Ничего не изменилось, —
говорил он упадочным тоном.
— Что не изменилось?
— Сунулся я со своими старыми картинами и получил по мордасам.
— Сожжешь? — поинтересовался Кирилл.
— Нет, — отозвался улыбкой Валера, — это же прошлое…
— Да.
Кирилл разослал первые десять глав романа издателям, и посыпались звонки. С
первым он говорил вежливо, с пятнадцатым угрюмо кивал трубке. Потом отключил
телефон. Роман получился. Надо было писать. А потом продаваться дороже.
Кирилл положил перед собой чистый лист бумаги и вспомнил, что первый роман
написал в пять лет. «Черный парусник» — так он назывался. Много героев,
загадочные убийства и даже любовная линия, где девушка доводит до
помешательства своего любимого, и он прыгает за борт. Подробностей Кирилл не
помнил.
«Было бы интересно его перечитать», — подумал он.
Тетрадки, в которых написан роман, были отправлены на помойку мамой вместе со
школьными тетрадями…
Раздался звонок в дверь.
Все тот же мужичок в поношенных одеждах и с затертой фразой:
— Вы не хотели бы вернуть утерянное, то, о чем
сожалеете?
— Сколько? — поинтересовался Кирилл.
— Тысяча, — отозвался незнакомец.
— Нет, — сказал Кирилл и захлопнул дверь, успев увидеть кончик той самой
тетради, доставаемой из пакета.
Его роман пользовался успехом и моментально испарялся из магазинов.
Кириллу нравилось заходить в магазины и смотреть, как расхватывают книгу.
Новенькая, пахнущая типографской краской.
Как-то, заскочив в книжный магазин, он впал в ступор. Рядом с его романом стояла
книга, которая покупалась лучше. Но не это было главное. Книга называлась
«Черный парусник» и стоила тысячу рублей.
Кирилл схватил томик и стал жадно перелистывать. Это
был его текст. Немного стилизованный, но его! Только автором значился С.
Кириллов. В первый раз за последнее время он купил книгу в дорогом магазине.
Пришел домой и вчитывался, внюхивался, вгрызался в страницы. Прошлое нахлынуло
огромной волной и оглушило. Он помнил теперь написание каждой буквы своих
тетрадей.
Вспомнил и события, не связанные с романом. Как они из Зеленогорска
на трехколесных велосипедах поехали в Москву. Он был уверен, что за день вполне
можно побывать в Москве и вернуться обратно. И за каждым поворотом дороги он
обещал друзьям: «За следующим поворотом мы точно увидим Кремль». Только к
средине дня он понял, что до Москвы не доехать, и они повернули обратно.
Вернулись вечером. Все ужасно волновались. Так, что забыли дать нагоняй.
Вспомнил, что года в три-четыре написал стихотворение. О цветочках-розочках, но
с глубоким философским смыслом. Так он сейчас вспоминал. Он помнил строки лет
до десяти, а сейчас осталось ощущение…
«Вот бы»… — подумал Кирилл.
Звонок.
Кирилл не узнал этого человека.
На пороге стоял низенький толстячок в шикарном костюме и лакированных
штиблетах, в руках дипломат. Из-под шляпы с широкими полями вылезали щеки.
Только по взгляду Кирилл узнал бомжеватого мужичка.
— Вы не хотите… — вальяжно начал незнакомец.
— Хочу! — выкрикнул Кирилл и выхватил тысячу, это теперь были не деньги.
— Сто тысяч, — размеренно произнес незнакомец.
Это была почти сумма гонорара.
У Кирилла оставались эти деньги. Он без сожаления отдал эту пачку, получив
взамен извлеченный из дипломата листок, сложенный вчетверо.
Кирилл бережно развернул бумажку, прочитал свои корявые строчки, улыбнулся,
перевернул лист и начал писать новый роман.