Стихотворения
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 7, 2013
Всеволод Гуревич Поэт. Родился в 1960 г. в Ленинграде. Образование — полученное с некоторыми перерывами — металловедение и термическая обработка металлов. До «перестройки» был грузчиком, военным строителем, мастером в горячем цеху, руководителем шахматного кружка. А ныне лавирует между зарабатыванием денег и своими увлечениями. Автор двух стихотворных сборников. Живет в Санкт-Петербурге.
МОНГОЛЬСКАЯ КУКУШКА
* * *
может быть
мы слагаем вирши
вычитая слова из текста
что когда-то был задан свыше
иль как память достался с детства
перенять по наитью почерк
посошком испытать дорожку
я ведь тоже из них из прочих
шифровальщиков понарошку
Когда-то
Я был большим, а потом уменьшился и снова стал маленьким. Мне приходилось притворяться. По мелочам: что я плохо читаю, пишу, складываю и умножаю числа, играю в шахматы. Один раз я сильно удивил своего тренера — забывшись и сыграв с ним в полную силу. Но являлись и более серьезные стороны этого феномена. Было и радостно, и страшно видеть своих родителей и вспоминать-проживать детство — день за днем…
Год за годом.
Сегодня я уже повзрослел, многое ушло в никуда, а я никак не могу вспомнить,
пересек ли я уже ту точку времени, когда вдруг уменьшился и стал маленьким. А
ведь я так ждал этого момента, мне так хотелось узнать — что будет дальше?
KAZAN-КАЗАНЬ
Когда я прилетел в Казань,
Прочтя латиницу KAZAN,
Я враз решился сбацать плов
Из мудрых и ядреных слов!
Но плов творить — великий труд,
Не пять минут довольно тут
Весьма маститым поварам!..
Мой плов исполнится — как храм,
Как дом, в котором трудно жить,
В нем строчек точные ножи
Готовы встретить вашу плоть —
Полосовать, насквозь колоть
И шинковать за-ради слов…
Я передумал делать плов.
Из цикла «МОНГОЛИЯ, ИЮНЬ 2011 ГОДА»
Мне монгольской кукушкой
пророчились долгие лета
У предгорий Алтая, средь облака, горним июнем,
Не поверив, я бросил считать кукование это,
И теперь, странной логикой, я — удивительно юным —
Жив — уже навсегда? — остановленным утром туманным,
А другой — кто из нас настоящий? — уехал с подружкой…
Расставлять буквы-строчки, лелеять ловушки-обманы…
Длить немой разговор с невидимкой — монгольской кукушкой.
Сон
Я шел проселочной дорогой к речке из детства. Ко
мне незаметно присоединилась маленькая девочка, лет восьми. Бледно-синее —
выцветшего неба — платье, волосы — уложенные вкруг головы, босые загорелые
ноги.
«Ты помнишь меня?» — спросила она по-взрослому.
Я присмотрелся.
«Нет, не упомню».
«А тебе сколько лет?»
Я улыбнулся и ответил правдиво:
«Сто пятьдесят три».
Она взглянула мне в глаза, продолжая идти по правую руку.
«Ну ладно, пятьдесят три».
«А ты разве не помнишь ту, которая плавала в реке?»
И тут я вспомнил. Да. Когда нам было по восемь-девять, и даже поболе того — где-то до тринадцати лет, мы, пацаны, выходя к речке, часто встречали ее — почти такую же
девочку. И вместе плавали. Вернее, плавали мы, а она просто ложилась в воду, и,
слегка покачиваясь в ней, чуть изменяя положение тела, плыла вниз по течению.
Мы, отчаянно соревнуясь, пытались догнать, но — безуспешно. Медленно, как бы
лениво играя с водой, она удалялась. И так повторялось много раз. Кажется, мы
никогда не разговаривали с ней. Или, быть может, перекидывались какими-то
незначительными словами, пытаясь поддеть ее. Говорила ли она?
«Да, это опять я».
Как такое могло случиться? Да, это точно она.
Потом, когда мы вместе легли на воду, не раздеваясь, мне удалось плыть, нет —
не плыть, просто соединиться с движением реки и быть рядом с ней, с рекой. Я
боялся сказать хоть слово. Сделать лишнее, неверное движение. Потому что это
значило бы — потерять все.
Внезапно позвонили, и я — еле проснувшись, без единой мысли в голове — подошел
и открыл дверь. В проеме стояла мама — молодая, красивая. Как живая.
«Тише, — сказала она. — Тихо, не кричи. Пойдем».
Больше я ничего не помню.
Потому что действительно проснулся. Было страшно и слегка поколачивало, как
будто воды реки все еще касались меня.
Перепуталось прошлое.
Перекрутилось в клубок —
Несусветный,
С устатку,
Вишь, память чего наплела:
Нити рвутся и люди, года, города — здесь: лубок…
Лишь одна только мысль жужжит-мельтешит — как пчела:
Перепуталось прошлое…
Просто. Такие дела.