(О поэте Владимире Спекторе)
Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 1, 2013
Портреты поэтов
Платон БЕСЕДИН
Прозаик, литературовед, критик. Живет в Севастополе. Автор романа «Книга Греха», вышедшего в российском и украинском издательствах (2012). Публиковался в периодических и сетевых изданиях: «Радуга», «Крещатик», «Литературная газета», «День и Ночь», «Зарубежные задворки», «Дети Ра» и др. Печатался в сборниках прозы «Станция Рай», «Рассказы новых писателей» и др. Победитель, лауреат конкурсов «Активация слова», «Согласование времен», «Славянские традиции-2011» и др. Шорт-лист премии «Дебют». Куратор «липкинского» Форума в Украине, участник Форумов молодых писателей. Организатор встреч с русскими писателями в Украине.
ГЛУБИНА РЕЗКОСТИ
О творчестве поэта Владимира Спектора
в контексте противостояния культуры и варварства
Сложившаяся ситуация в литературе (да и в обществе) сегодня напоминает старорусский обычай — стенка на стенку. Одна братия идет на другую либо ради забавы, либо ради расправы. Разделение четкое, не ошибешься. С одной стороны технически подкованные, но безграмотные варвары с айпадами, твиттером и знаменами Цукерберга/Дурова, с другой образованные — как правило, в советское время — «римляне» с томиками Довлатова, Бродского, Цветаевой (они же на знаменах) и солидным арсеналом знаний, которые вдруг стали бесполезными.
Пожалуй, никогда еще противостояние между культурой и варварством, «массовкой и духовкой», не было столь явным. Оно достигло пиковой точки, и пропасть, разверзшаяся между невольно противоборствующими сторонами, поглощает их самих. Первые гибнут от глупости, которая, как писал Бонхеффер, «еще более опасный враг добра, чем злоба», потому что «глупец, в отличие от злодея, абсолютно доволен собой». Другие страдают от неустроенности в жизни, потому что «во многой мудрости много печали»; не в силах найти себя в новом классе необразованных и невежественных людей, фаулзовских Калибанов, они превращаются в отмирающий атавизм.
Это тоталитарное общество нового образца, в котором «порабощенное население радостно приемлет свое рабство», это система, при которой отпадает сама потребность в человеке. И если совсем недавно все было нельзя, то теперь все стало можно. Однако и режим запрета, и режим вседозволенности, как крайности одного и того же, лишены морально-этических, духовных первооснов, тем самым превращены в иерархию физиологических потребностей. Эта свобода вседозволенности на поверку оказывается разрушительным хаосом, уничтожающим любые проявления индивидуальности.
В данном контексте творчество луганского поэта Владимира Спектора ценно, прежде всего, тем, что не утратило созидающей функции. Его поэзия генерирует в человеке душевный порыв, стремление для дальнейшего перерождения, когда божественное стяжает животное.
Владимир Спектор издал свой первый поэтический сборник в 39 лет (сейчас у него более 20 книг стихов). До этого работал конструктором, стал автором более двух десятков изобретений. Конечно, он начал писать стихи значительно раньше, но вот вещественное доказательство своей творческой состоятельности предъявить не торопился. Возможно, поэтому его поэзия в хорошем смысле взрослая, обстоятельная. В ней есть своя особая жизненная философия; выстраданная, осознанная, взвешенная.
Есть и мудрость восприятия мира, которая позволяет говорить о самых глубоких, порой деликатных вещах точно, емко, без перегруженности лишними словами и пафосом. Возможно, стихи Владимира Спектора не отличаются особой изощренностью, витиеватой изобретательностью, но в них ощущается преемственность как важное условие дальнейшего развития; слышатся интонации Арсения Тарковского и Юрия Левитанского, Давида Самойлова и Александра Межирова.
Три «кита» — жизненная философия, мудрость, преемственность — формируют программность поэзии Владимира Спектора, которая является той самой первоосновой, когда через алхимию слова и поэт, и — главное — читатель проходят этапы обретения новой (а порой единственной) индивидуальности.
Не хочется спешить, куда-то торопиться,
А просто — жить и жить, и чтоб родные лица
Не ведали тоски, завистливой печали,
Чтоб не в конце строки рука была —
В начале…
Про таких, как Владимир Спектор, часто говорят: «Поэзия — его судьба». Наверное, тот факт, что в поэзию Спектор, несмотря на все препятствия, объективные и субъективные, пришел достаточно поздно, только подтверждает вышесказанное. Пришел, чтобы остаться. Такой поэт как бы попадает в петлю бытия, сжимающуюся до предела. Это кризис прежнего существования и дальнейшее непрерывное перерождение, строка за строкой, когда больше нет возможности (да и смысла тоже) воспринимать мир набором оперативных команд, необходимых для поддержания физиологической активности. Начат поиск, запущена иная программа, диктующая новый, подчас непонятный окружающим modus operandi. Отчасти это путь борьбы, путь страданий и лишений, но и в то же время путь подлинной радости.
Не изабелла, не мускат,
Чья гроздь — селекции отрада.
А просто — дикий виноград,
Изгой ухоженного сада.
Растет, не ведая стыда,
И наливаясь терпким соком,
Ветвями тянется туда,
Где небо чисто и высоко.
Владимир Спектор не прячет смысл за искусственно сотканными кружевами слов и рифм, не пытается создать иллюзию некого тайного знания. Наоборот, он старается говорить с читателем максимально доверительно, откровенно. Друг с другом они раз за разом проходят инициацию поэтическим вдохновением. Это передача природной творческой энергии («крия шакти») на клеточном уровне, трансформация душевно мертвого в живое.
Такая открытость, доступность (в хорошем смысле слова) диссонирует с современной тенденцией поэтического нарциссизма, при котором поэты все чаще пишут для себя и о себе же, упражняясь в словесных изысках ради самого упражнения. Превращение поэзии в вещь в себе и для себя — когда «поэты звонят лишь друг другу, обсуждая, насколько прекрасен их круг» — во многом создает недоверие и настороженность читателей, ассоциирующих стихотворца с юродивым или снобом.
Выжить…
Отдать,
Получить,
Накормить.
Сделать…
Успеть,
Дотерпеть,
Не сорваться.
Жизни вибрирует тонкая нить,
Бьется, как жилка на горле паяца.
Выжить,
Найти,
Не забыть,
Не предать…
Не заклинанье, не просьба, не мантра.
Завтра все снова начнется опять.
Это — всего лишь заданье на завтра.
Одна из доминантных тем творчества Владимира Спектора — осознание и переосмысление нашего общего прошлого, прежде всего, детства. Все мы родом оттуда. Возвращение в детство — это стремление к первоначалию счастья. Читая стихи Владимира Спектора, детство, свое и коллективное, слышишь, видишь, ощущаешь. Испытываешь непосредственную радость, будто листаешь детский фотоальбом, в котором запечатлены лучшие моменты жизни. Это лирическое, порой философское осмысление меняющегося мира, ситуаций, людей, попытка нащупать себя в веренице образов, масок, ролей. Поэтому стихам Владимира Спектора присущи, казалось бы, такие простые, но в то же время столь редкие атрибуты, как искренность и доброта.
Медальный отблеск крышек от кефира
Остался за границею веков.
Остались там же — очередь за сыром
И пионерский лозунг «Будь готов!».
Другая жизнь, хорошая, плохая,
В которой по соседству — зло с добром.
А для кого-то отраженье рая
В той крышке с ее мнимым серебром.
Несмотря на кажущуюся простоту, поэзия Владимира Спектора обладает куда более важным свойством: она наделена цельностью интонации, которая появляется тогда, когда пережитые страдания и страсти, помноженные на талант, перерастают в многомудрый опыт, определяющий всю дальнейшую судьбу. Строчки легкие, воздушные, но в то же время плотные, упругие; все на своих местах. Эта интонация как музыка: она то сентиментальная, то жизнеутверждающая, то тоскливая, то радостная. И ею зачаровываешься, спасаешься, согреваешься, забывая о вечной мерзлоте человеческого мира, которому так не хватает душевного тепла.
Это город. И в нем не хватает тепла.
И не осень прохладу с собой принесла.
Не хватает тепла в руках и душе,
В ручке мало тепла и в карандаше.
Не хватает тепла во встречных глазах.
В них смятенье и холод. А, может быть, страх.
В этом городе нищим не подают.
Им по праздникам дарят веселый салют.
В темном небе так много слепящих огней,
Но не греют они суету площадей.
Не хватает тепла, хоть работает ТЭЦ
В этом городе теплых разбитых сердец.
На первый взгляд, стихам Владимира Спектора не хватает изящества и оригинальности формы, зато определенно хватает интерконтекстуальности и глубины текста. Он обладает поистине фотографической точностью взгляда. Это аналитика лирикой, фотография души с особой глубиной резкости. Владимир Спектор умеет, вооружившись мудростью, дать точные, яркие образы и зарисовки, создавая во многом кинематографическое многоголосье. Он беседует с читателями, не стараясь перекричать самопровозглашенных гениев и пророков. Спектор идет своим путем, создавая громкость иного рода — цельную интонацию искренности, которая, когда стихает шум толпы, неизбежно доходит до читателя. Так говорит душа: шепотом, без спешки, тихо, размеренно, о главном.