Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 10, 2012
Критика
Александр Поповский «В шаге от райских ворот»
М.: «Вест-Консалтинг», 2012
От райских врат, если верить названию книги Александра Поповского, его (или читателя?) отделяет лишь шаг. Но вот просится ли душа в рай и желает ли рая? Вспоминая Владимира Набокова, оказавшегося вдалеке от отчизны, но не переставшего писать о России, трудно не привести цитату из стихотворения «Ностальгия»:
Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать,
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.
<…>
Но сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг.
Немало стихотворений, наполненных ностальгией, болезненной, яркой — и в сборнике Поповского. Естественно, сравнение с набоковскими было бы слишком дерзким, но некая духовная общность есть, думаю, у каждого, кто болеет за свою страну.
Живем, как можем — всем смертям назло,
А по-другому не живут в России.
Это перекликается и с «программным» стихотворением Поповского — так, во всяком случае, назвал его автор вступления к. ф. н. Дмитрий Харитонов:
Мечту — осознанную прихоть,
Учусь без памяти любить.
И сердце просится на выход.
С вещами. Не остановить.
Стихи — честные, простые, но не опрощенные. Неслучайно Александр Поповский — двукратный участник совещаний молодых писателей, значит, есть ему что сказать, что найти в бытии современной российской глубинки, где его дом и очаг, и где окружающая действительность куда суровее, чем в столицах.
Александр Поповский откликается на язвы времени. Манера эта не манерна, не популярна, но необходима. Мысли о будущем страны, единение поэтического с социальным всегда отличало поэтов на Руси, какого бы они ни были дарования.
Автор порой маслом манит, удивительно точно вычленяя из повседневности совсем не повседневные детали, которые, если приглядеться, обнаруживают и двойное дно, и подтекст, и даже надтекст:
Танцует свет на стеклах,
Мелькает на виске.
А тьма, как меч дамоклов,
Висит на волоске.
И вот после такого зачина идет невзрачное: «Над ложем, в нашей спальне,/ Где мы, во всей красе,/ Притихли на нейтральной/ “Ничейной” полосе». Очарование первой строфы (стихотворение называется «Утро») практически теряется. В иллюзорное, почти невещественное, трогательно-точное утро, где зыбок танцующий свет и тьма с дамокловым мечом, вторгается «ложе», огрубляя лирическую зарисовку, смещая настроение (здесь фактически иной пласт сюжета) и интонацию. В конечном счете, первое четверостишье существует самостоятельно, сила лирического высказывания рисует и то, что было «до» (тьма), и то, что будет «после» (свет), застывая на незримо-зыбкой границе. Где и зиждется родник поэзии.
Поповскому свойственна малая форма — лирические (или социально-лирические) зарисовки, некоторые из которых весьма хороши. Не размазывая идею на многострофные ряды, автор максимально, сообразно дарованию, сжимает мысль, памятуя, что краткость — сестра таланта.
Ничто не меняется в корне —
То дождь донимает, то снег.
Забыл о насущном во вторник,
Чтоб вспомнить об этом в четверг.
Во сне как ребенок тоскую
До слез, а потом наяву
Все чаще о вечном толкую
И дольше, чем снилось, живу.
Дмитрий Харитонов напоминает: «Художественное время в поэтических текстах Поповского энтропично и циклично. Автор умышленно лишает свои стихи каких-либо временных координат (за редким исключением — таковым, например, является стихотворение “Развалины ДК”). События происходят, словно бы в мифологическом пространстве, где нет и не может быть никаких временных изменений. Там царит ВЕЧНОСТЬ. Маленькая вечность смертного человека». Но при всем отсутствии временных координат приметы времени — налицо; читая стихи Поповского нельзя ошибиться, что они — о дне сегодняшнем. И боль, и тоска щемящая — вышли не «из вчера», это боль человека, сына века своего, открывшего в себе способность слагать стихи, выписывать в строках себя и окружающую действительность.
И ощущение не должно обмануть. Автор — хороший человек, с чуткой, отзывчивой душой. В наш циничный век, это, пожалуй, самое главное.
Василий МАНУЛОВ