Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 6, 2011
Критика
Игорь Панин. «Мертвая вода». — М.: «Вест-Консалтинг», 2011
Игорь Панин выслал мне свою книгу. С автографом. Работа у меня такая, при которой получать книги с авторской подписью дело вполне рядовое. Одновременно почта доставила еще книгу автора из Тюменской области: как заведено, открыл наугад, прочитал полстишка, и есть кандидат в мусорную корзину, хотя и вдвое толще книги Игоря. А вот его — раскрыв на случайной странице — усилием воли заставил себя оторваться, начав читать сначала, чтобы оценить: насколько это — книга. Полное представление мне стало необходимым, поскольку понял, что обязательно про нее надо написать. Хотя пишу о прочитанных новинках — признаюсь — крайне редко.
Решение отозваться не связано с тем, что знаю, кто такой Игорь Панин. В конечном итоге, ни сват, ни брат он мне. А до того, что работает в Литгазете — как-то без разницы: жизнь большая, мало ли кто где работал вчера, и будет работать завтра. Щелкопер бы какой решил: вот похвалю Панина, он меня в Литгазете напечатает. Завидую этому щелкоперу. Поскольку так с годами вышло, где бы не публиковался — эмоциональная реакция: что шло, что ехало. Иногда даже страшно от себя такого, почти по Гришковцу, вот же оно — радуйся, сволочь! И откуда-то из пионерского детства: самые страшные люди — равнодушные. И, если кто ждет, когда, собственно, о книге начну, то я давно, собственно, начал.
С Игорем мы из одного поколения, и, рассуждая о своей проблеме, говорю, что узнаю себя в «Мертвой воде». Вот такого себя, которому хочется писать в стол, поскольку лень публиковаться. А, может быть, не лень это, а разумность? Ведь захоти ныне — «вам везде!» Но так многим — везде, и ты — всего-то один из тех, кого не прочтут, ибо ныне все — сплошь писатели, читают и нахваливают только себя да друзей своих парочку. Так что: остается ощущение, что ты: один в поле — читатель. И тоска от этого, и поговорить о книжке-то не с кем, и некому рожу набить «в минуту душевной невзгоды». Панинская какая-то тоска. Его герой, а ля Печорин, нарочито надменно твердит избитое про мир-бардак, каких-то баб и что-то за фонарик солнца:
…Бездомный пророк охрип,
Молчит, а надысь визжал как:
«Здесь вырастет ядерный гриб!»
А пусть вырастает. Не жалко.
И правильно! Жизнь тускла, бессмысленно пережевывает саму себя в блогах, по телеку и в курилках. «Черные понедельники/ сплошь мои будни…» — говорит нью-Печорин, раскрывая тайну поколения: мы так задерганы бестолковостью вокруг, что НЕ ОХОТА даже наслаждаться своими успехами, некогда осмыслить свои неудачи, ибо
…Литературные работники, для которых я всего лишь «один из»
(один из тех неудавшихся гениев, коим кишит наша словесность),
поглядывая на меня с усмешкой или раздражением…;
более того — порой ничего не остается, как бравировать своим НЕ ОХОТА, поскольку и газеты ныне не те, и журналы ныне не те, а мы — еще те, еще остались теми, в кого мечтали вырасти —
…Мы последние из могикан
в никуда навострившие лыжи…
Но, как часто бывает с Печориными, несмотря на то, что жизнь напоминает мертвую воду, отрешаясь от нее, такой безвременной, такой неживой, нет-нет да обнаруживается, что она не только нас кормит нашими же воспоминаниями, но и способна еще удивлять чем-то настолько новым, что не захочешь, а удивишься.
…Рычит пантерой, снимая цацки, —
она такая;
высвобождаю задор пацанский,
ей потакая…
И что Печориным в этой ситуации делать? Вначале — принять позу стороннего наблюдателя: «…у стройки нелепо снуют/ таджики, собаки, таджики…», затем представить себя охотником в засаде, иначе пропустишь впечатления, не испытаешь эмоции, не увидишь то самое НОВОЕ. Герой книги Панина прилагает усилия, чтобы это НОВОЕ обнаружить, обонять:
…Подойти бы, обнять вон ту, — в джинсах со стразами
(по сельской последней моде),
Но ведь оттолкнет, зараза,
еще и даст по морде…
А пока в засаде, пока ожидаешь, можно и поискать то НОВОЕ, ранее пропущенное, в прошлом, как в «Экзамене»:
…Рога на спины опустив,
троллейбусы привычно дремлют….
Ну и — следующий шаг: перейти к выводам о том, что наблюдать хорошо, что искать и находить НОВОЕ, получая от него ЭМОЦИИ, это уже — подсели, это — почти наркотик. А значит? Значит — жить стоит: «…У кошки боли, у собаки боли/ не боли у меня»; «…Но когда я умру — воскресите меня».
Именно по этой схеме: наброски ситуаций и размышлений, от которых невольно впадаешь в пессимизм, постоянно разъедая его тягой к отрешенному лицезрению, уводящего в заинтересованную наблюдательность, позволяющей доплестись до вывода «…Я бросился бы под поезд,/ но это не эстетично», т. е. о том, что жить-то, оказывается, интересно: потому как ранее интересно было любить себя, а сейчас — любить вокруг, я бы составлял «Мертвую воду», будь ее составителем. Панин, полагаю, где-то так и стремился сделать издание — книгой. Однако злило меня, когда чуточку где-то стишок забегал вперед сюжета или отставал от него.
Что еще косорожило — та самая пресловутая ныне лексика, за которой, надысь, кемеровская общественная палата пригрозила кое-кому «15 годами тюряги». Не ханжа я: порой удовлетворенно крякал, когда автор и тут удачно выкручивался. И понимал, что на фоне «где удачно» необходимо и то, где в большинстве своем матерок выпячивается, как дырка на носке, чтобы было видно, как автор экспериментировал, предъявляя свои потуги и находки. А эксперимент на то и эксперимент, чтобы не всегда быть удачным. Однако, несмотря на автограф, эту книгу я не смогу показать ни маме, ни детям. И всем рекомендую не делать ничего такого, чтобы не было стыдно это показать маме. У нас и так изобилие матерящихся поэтов, отчего не хочется их называть поэтами, и НЕ ОХОТА публиковаться рядом с ними. Тогда уже и свою публикацию маме не покажешь.
В целом же «Мертвая вода» — книга жесткая и беспощадная. Если «русский бунт бессмысленный и беспощадный», то бунт со смыслом — вероятно: панинский. Поскольку «бессмысленной» ее не назовешь. Смысл в самоприговоре, напоминающем приговор поколению. Однако с намеком, что за примерное поведение срок могут и скостить…
Михаил СТРЕЛЬЦОВ