Опубликовано в журнале Зинзивер, номер 4, 2011
Проза
Ян БРУШТЕЙН
Прозаик, поэт. Живет в г. Иваново. Печатался в «Знамени», «Детях Ра» и многих других изданиях. В 2011 году в поэтической серии «Библиотеки “Дети Ра”» вышла его книга «Планета Снегирь».
КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ
Абрам и Лиза
…Дед Абрам был тихий, негромко-веселый, любил незло так подшутить над близкими, за что регулярно получал тычка от крупной и дородной нашей бабушки.
Бабуля умудрялась слыть едкой, громкой и нежной одновременно. С круглым татаристым лицом. По ее непроверенной, скорее всего мифологической, версии, она и была татаркой, взятой во младенчестве шестнадцатым ребенком в еврейскую религиозную семью. После смерти родителей-дворников соседи вроде бы не бросили, выкормили и воспитали.
Она единственная из нас знала иврит, читала Тору и молилась. А с дедом на идиш все больше ругалась, чтобы мы с братом не поняли. Как я любил ее имя — Лиииза, бабуличка Лизулечка, Лизацветик… И она меня, первого внука, обожала. Все шутила: «За что мы не любим наших детей? Наши дети — это наши враги. За что мы любим внуков? Наши внуки — враги наших врагов!»
Но когда, настигнутая блокадой, совсем еще не старой умерла моя мама (я только вернулся из армии, застал ее последние дни), мы все поняли, как бабушка любила единственную дочку. Похожая на облако, Лизуля наша как-то сдулась, поникла и все повторяла: «Не дай вам Б-г пережить своих детей…»
Потом мы переезжали из города в город, и старики влеклись за нами, как нитка за иголкой. Родных, кроме нас, у них не было — все погибли на Украине в гетто, во рвах и печах крематориев…
И везде дедушка, прекрасный обувщик-заготовщик, как-то быстро находил «неофициальную» работу. Видимо, подпольные цеховики были уже в любом городе СССР! Ставил свой ножной, еще дореволюционный, «Зингер» в кладовке, на толстую резину, чтобы соседи не услышали и не донесли «куда следует», да и шил, шил, все больше по ночам.
Безумно, до обморока и сонного предутреннего плача, боялся фининспектора и «обехеесес». Но как-то проскочил, ни разу по-серьезному не попался. Видимо, спасало и то, что дважды фронтовик, все это знали, и пионеры приходили поздравлять с праздниками, и на стене висела подаренная Котовским шашка, к которой дед даже прикасаться боялся. Потом в музей отдал. Там была смешная табличка: «Шашка бойца бригады Котовского Абрама Пятницкого». А деда бывший разбойник, потом знаменитый красный командир, восхитившийся новой обувкой, просто-напросто мобилизовал сапожником! Оружия наш крошечный дедуля никогда в руках не держал, кроме одного раза.
В Отечественную его, уже немолодого мужчинку, семейного, снова призвали, по личному распоряжению маршала артиллерии Николая Воронова, и тоже из-за понравившихся сапог. Так и служил при штабе, шил сапоги да ремонтировал.
Но однажды был прорыв немцев. Штаб, в отсутствии начальства, оказался под угрозой, и мой тихий дедушка взломал оружейку, вооружил всякое чмо — писарчуков и тому подобных тихушников, и повел обороняться. Их бы, конечно, прихлопнули мгновенно, но подоспели наши танки, и все устаканилось. Так дед и не повоевал. Я его потом спрашивал, стал бы он стрелять в людей. Он долго и мучительно думал, но потом все-таки сказал: «Они не люди, они фашисты…»
Позже ему сам Воронов медаль «За отвагу» на грудь повесил.
…Хоронили дедушку с салютом, с речью офицера из военкомата. Бабушка прожила еще много лет. Однажды пришли навестить — бабуля категорически отказывалась жить с нами в одном доме, «любите меня издали, а то надоем» — а она лежит на полу, на чистом одеяльце, на спине, ручки пухлые сложены, умытая, одетая в нарядное, и не дышит.
Баллада о Рыжем
Я познакомился с ним в одну из тех зим после недавнего переворота, когда новая буржуазная Россия только обретала черты определенности. Арендовав офис под одну из своих компаний (капитализм и меня тогда подхватил и унес своим потоком) в перестроенном старинном особнячке, я вышел подышать в уютный дворик, приспособленный под стоянку наших экипажей.
Он сам подошел ко мне и внимательно стал оглядывать. Верхняя губа его слегка подрагивала. Был он огненно рыж, крепок и несколько мрачен. «Это свой, Рыжий — сказал подоспевший охранник. — Вы не думайте, вообще он веселый и хороший».
Рыжий завилял пушистым хвостом и коротко рявкнул. Из-под соседней машины тотчас вылезли несколько разномастных собачьих дам и пара чудесных щенков. Один из них был ярким, как огонек.
Охранник поставил перед собаками большую миску с каким-то варевом, и они тотчас принялись за трапезу, повизгивая и толкаясь. Только Рыжий прилег рядом прямо на снег и стал выгрызать ледышки из лап, внимательно поглядывая при этом по сторонам.
Я исподтишка разглядывал пса. В его далеких родичах явно побывали колли, да и бог еще знает кто. Густая нечесаная, но красивая и блестящая шерсть, крупные белые зубы, говорившие о том, что Рыжему не более пяти лет, и симпатичная морда, покрытая многочисленными шрамами, некоторые из которых были совсем свежими… Он был красив, несмотря на совсем не выдающийся рост.
Охранник рассказал мне, что Рыжий появился здесь недавно со своим небольшим гаремом, и явочным порядком поступил на службу сторожем. Все были не против — обязанности свои собаки исполняли исправно и очень звонко, больше шумели при необходимости, чем кусались, а остатки еды из расположенного в особнячке кафе полностью покрывали скромные потребности стаи.
Жили они то под вагончиком-сторожкой, то в соседнем овраге. В большие морозы зверям разрешалось отогреваться в коридоре возле черного входа, и посетители, поставив машины во дворе, шли к офисам, перешагивая через сонных собак.
Рыжему приходилось охранять территорию не только от злоумышленников. Я сам позже видел, как он яростно и совершенно бесстрашно гнал с нее крупного, почти вдвое превышавшего его ростом пса — овчарку, сбежавшего, видимо, от хозяев в поисках бурной любви. Вернулся Рыжий гордый, хотя морда была в крови, и ухо походило на рваную тряпку. Впрочем, заживало все на нем воистину как на собаке.
Между нами установились отношения, похожие на дружеские. Гладить себя он не давал, панибратство не приветствовал, но приношения брал с достоинством. Особенно любил сосиски — все собаки от них почему-то без ума. Когда я вечером отправлялся домой, провожал до ворот. А однажды даже сам ткнулся мордой мне в руку. Я был горд этим доверием. Еще Рыжий позволял мне брать на руки щенков, ворчанием успокаивая их мам.
Надо сказать, что семейство его обновлялось, увы, нередко. Известно, что уличные собаки обычно долгожителями не бывают: отсутствие прививок, многочисленные болезни и старания злонамеренных людей с казенными ружьями приводят к тому, что срок жизни песьих бомжей чаще всего не превышает пяти лет. Но сам Рыжий был как будто заговоренный, все беды и угрозы обходили его стороной.
Компанию свою я закрыл довольно быстро, из особнячка съехал, но Рыжего встречал нередко. По вечерам он со свитой обходил свои владения, в которые, видимо, входил и двор моего дома. Встречи были спокойно-дружескими. Если я нес сумку с продуктами, Рыжему по старой памяти доставалась непременная сосиска. Когда же я гулял со своей небольшой, но очень агрессивной и отважной собачкой, Рыжий только смотрел на нас издали, не отвечая на ее яростную брань.
Однажды поздно вечером я возвращался домой, и натолкнулся на нередкую в нашем дворе компанию сторонних подростков. Они грубо, своими нарочито хамскими голосами потребовали закурить, я приготовился к отпору, но рядом неожиданно раздалось знакомое ворчание, и к моей ноге привалился… Рыжий. Юноши ретировались, и пес, не дожидаясь благодарности и не оглядываясь, потрусил дальше.
Встречи с этим моим приятелем стали привычными. Шло время, я видел, что Рыжий старел. Его покидала привычная сила и жажда жизни. От чужих собак его уже охраняли подруги, что для стаи вообще-то совсем не типично. В последнюю нашу встречу он меня не заметил и на оклик не отреагировал. Видимо, зрение и слух почти покинули гордого старика.
Недавно по делу я зашел в тот особняк. Спросил охранника, как Рыжий. «Под машину попал намедни. Похоронили мы деда в овраге».
Вы спросите, а где же обязательный для такого рассказа счастливый конец? Вот он: на днях встретил я огненного пса — вылитого нашего Рыжего. И шел он на поводке рядом со средних лет хозяйкой.
— Откуда он у вас, — спросил я.
— Сам меня выбрал, — гордо ответила она, с явной любовью глядя на своего друга. — Пошел за мной вон там, возле этого красивого дома.
И показала рукой на знакомый мне особнячок.